Никто на работе не знал, до чего ее это бесит, а вот он знал, хотя его и не было рядом. Это потому, что он знал ее и то, какие чувства вызывает у нее все на свете, и она позволила ему поцеловать себя в темноте, пока они думали о том, как близко подойдет к их дому торнадо.
Он перебирал воспоминания, и они помогли ему вернуться к лодке, снова очутиться в безопасности. Но там он опять застрял: до маяка оставалось так же далеко, как и в самом начале его пути. Он вспомнил про беруши и нащупал их в кармане худи. Джонас подул на них на случай, если они набрали на себя катышков, слегка скрутил и засунул в уши. Каждая секунда, которую он мешкал, отдаляла его от Лайл.
Джонас сосредоточился на звуках собственного дыхания, на своих мыслях, на том, как он каждую секунду беспокойно сглатывал слюну. Теперь мир был твердым и неподвижным. Лед больше не трещал и не гнулся. Он больше не видел Ноэми на острове – только маяк, траву и серое небо, проливающееся на мир вокруг. Он стукнул веслом об озеро и зашагал вперед.
31. Ноэми
Придя в сознание, Ноэми увидела, что стоит посреди все той же маленькой комнатки у основания маяка, куда они уже ходили с Джонасом. Но это было в марте, когда Миннесота так глубоко спала зимним сном, что лето казалось нереальной сказкой. И все же тогда озеро не замерзло, а сейчас да. Лес был капризным: и цвет листьев, и мягкость воды повиновались каким-то своим законам. Свечи из комнаты исчезли, зато в камине тепло потрескивал огонь.
Лайл лежала на груде шкур перед камином, грудь вздымалась с каждым безмятежным вздохом. Ноэми сделала к ней шаг, но над головой что-то зашелестело: маленькие птицы наблюдали за ними с низких деревянных перекрытий. Комнату освещал только огонь в камине, но его почему-то было достаточно.
– Лайл, – позвала она и потрясла подругу за плечо. – Лайла?
– Она спит.
Если он уже находился в комнате, когда она пришла в себя, Ноэми этого не заметила. Линкольн Миллер – или кто-то другой с его лицом – стоял в углу. Неподвижный, точно скала, он словно врос в пол и казался вырубленным из гранита. Наконец он пошевелился и положил на стул то, что держал в руках: скрипку и смычок.
– Что ты с ней сделал?
– Это колыбельная. С ней все в порядке.
Он сказал это как-то по-деловому, и Ноэми немного успокоилась.
– Зачем ты забрал ее? – спросила она, вставая между Линком и Лайл.
– Чтобы ты пришла сюда. Чтобы заключить сделку.
Казалось, что он внезапно вспомнил, что ему полагается двигаться. Мышцы на его лице действовали иначе, чем у Линка: у того одно выражение перетекало в другое, а у этой фигуры лицо застывало, точно маска, просчитывало следующий шаг, ритмично моргало, не отрывало глаз от Ноэми.
– Мы хотели поговорить с тобой.
– Мы – это кто?
– Мы. – Он расставил пальцы и прижал ладонь к груди.
Что-то в этом жесте показалось ей странным, будто его рука не росла из плеча.
– Мы, деревья, – добавил он.
Наконец он отвел от нее взгляд, но не потому, что стал смотреть куда-то еще. Его сине-серые глаза на долю секунды уставились прямо перед собой, словно управляющий ими куда-то отошел. Затем зрачки снова обратились к ней.
– Я.
Перед ней стоял лес. У леса были рыжие волосы и капюшон. Она находилась внутри леса, но одновременно он разговаривал с ней губами Линка, наблюдал за ней его глазами. Только это не были губы, глаза, волосы и одежда. Это все превратилось в пепел на каминной полке или книжной полке в доме Миллеров. Она почувствовала свое неровное дыхание и заставила себя задышать ровнее.
– Почему Лайл никак не проснется?
– Я могу ее разбудить, – сказал он. – Но ей придется уйти. Она потребует слишком много твоего внимания.
– А я могу пойти с ней? – Ноэми говорила отстраненно, словно общалась с кем-то из своих снов.
Хорошо, что рядом была Лайл, даже если и без сознания. Какую бы бессвязную чушь ни несло стоящее перед ней существо, она могла сосредоточиться на главном: надо разбудить подругу, убедиться, что она в безопасности.
Наконец он отвлекся. Он стал изучать свои руки, вращать запястьями, разглядывать длинные, очень длинные ноги в вельветовых штанах. Только Линк был способен носить винтажные вельветовые брюки и не выглядеть так, словно пришел из другой эпохи. На его футболке был принт с логотипом дайнера из «Твин Пикс». Ее край слегка распустился. Она знала, что эту футболку ему подарила на день рождения Эмберлин и что этот самозванец не имел права ее надевать. Однако футболка оказалась у него. Он не ответил на ее вопрос: просто внимательно смотрел на свои конечности, словно ему приподнесли их в подарок. Однако его молчание ответило за него. Нет. Нет, конечно, она не могла уйти.
– Почему ты выглядишь как Линк?
– Сложно создать человеческое лицо без прототипа. Я могу выглядеть как кто-то другой из твоих друзей, если хочешь. Но Линка я знаю лучше всех. Я был у него в животе и легких. Он умер во… – «Во мне», – не договорил он.
Она наблюдала, как он пытается подобрать слова.
– …в этом месте, – закончил он.
– Потому что ты его убил.
– Я думал, он тебя расстроил, – тихо сказал не-Линк.
– То есть это я виновата.
Ноэми нужно было произнести это, потому что сказать значило принять эту мысль. Она не думала, что скажет это громко и что он ее услышит.
– Нет. Это я. Мне очень жаль.
– Не ври. Ты пытался сделать то же самое с Гэтаном.
– Я думал, он сам этого хотел.
– Не важно, что ты думал. Это не тебе решать!
Она поймала себя на том, что почти кричит. В ней поднималась привычная злость. Ноэми сделала глубокий вдох. За секунду до того, как Гэтан побежал через лес, преследуя «Линка» до воды, куда ей пришлось нырнуть за ним, – может, она бы смогла его остановить, если бы знала, что он чувствует. Ноэми плохо могла оценить расстояние между тем, что люди говорят, и тем, что они имеют в виду. Ее друзья этого не понимали, но между ее желаниями и ее словами пролегала огромная пропасть, и она всегда полагала, что у других все точно так же. Откуда ей было знать, что происходит в голове у других людей, когда ориентироваться можно было только на ненадежные слова? Она поймала себя на том, что не ругает лес. Люди и правда очень непонятные.
– Понимаю, – сказал лес.
Он кивнул с такой серьезностью, что напряжение Ноэми сменилось печалью.
– Я не жестокий. Мне это не нужно. Я выживаю. Не знаю, как это объяснить. Иногда я чувствую, что твои друзья мешают этому: выживанию.
– Ты об этом хочешь поговорить? О том, почему ты вредишь моим друзьям?
– Отчасти. – Лес потянул шею.
Раздался треск дерева. Лес прикоснулся к грифу скрипки, которая стояла, прислонившись к спинке стула.
– Раньше я был куда больше. Я прожил много времени и наблюдал за многими людьми. Я учился быть как они. Это очень одинокое занятие.
– У тебя есть имя?
– Нет.
– Ладно. Ты говорил что-то про сделку…
– Ты часто навещала меня в детстве. Тогда ты казалась счастливее.
– Разве? – спросила Ноэми. – Когда приходила поиграть? Я думаю, многие дети кажутся счастливыми. А потом вырастают в несчастных взрослых.
– Почему?
Он с любопытством склонил голову набок, словно заводная игрушка.
– Откуда мне знать… Они узнают, что мир несправедлив, или понимают, что разочаровали окружающих.
– Мне неоткуда это узнать.
Ноэми уперла руку в бок и украдкой взглянула на Лайл. Та все еще мирно спала у камина.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Сделка? Ты должна остаться, – сказал лес. – Твоя подруга может уйти. Больше никто из них не найдет дороги сюда. Они не причинят тебе боли, если не будут рядом.
– Где Джонас?
– Мальчик с поцелуями.
– Эм… да, – ответила Ноэми, но сразу поняла, что лес ее не спрашивал.
Он распахнул глаза, точно только что о нем вспомнил, и сразу увидел, где он.
– Я о нем забыл, – признался лес. – Он не замечает мою музыку. Он идет сюда. Хочешь, чтобы он тоже остался?
– Я хочу, чтобы они с Лайл добрались до дома в безопасности. И Гэтан с Эмберлин тоже.
– Они уже в безопасности. Ты останешься, если я отправлю этих двоих домой?
– У меня есть выбор?
– Ты всегда можешь попытаться уйти.
– Ладно. Надолго?
– Дольше, чем если уйдешь сейчас.
– Довольно расплывчатый ответ. Иногда ты немного похож на Линка.
Что-то дотронулось до ее ноги. Лайл просыпалась.
32. Джонас
Джонас толкнул зеленую ободранную дверь без ручки. Он не знал, что увидит и почувствует, когда заглянет внутрь. Сначала его охватило облегчение: Ноэми стояла посередине комнаты и смотрела на него. Она не спала, не была в трансе, она действительно его видела. Потом восторг: Лайл сидела перед камином, устало потирая глаза. Абсолютно живая. Что-то, что было сложнее назвать: Линк Миллер, который должен быть мертвым, стоял (тоже очень живой), такой же высокий, угловатый и рыжеволосый, как на фотографиях. Хотя Джонас ни разу не видел его вживую, он все равно сразу его узнал, и ощущения от этого были такие, будто на его глазах оживал миф.
Джонас шагнул в комнату, и дверь за ним со скрипом захлопнулась. Он услышал шум даже через беруши и оглянулся: дверь, слегка покосившись, закрывала вход, но в вертикальную щель виднелось оттаявшее озеро. Когда он зашел в маяк, то с облегчением понял, что не слышит музыки. Теперь он увидел скрипку рядом с Линком Миллером. Линк что, музыкант?
Довольный тем, что на скрипке никто не играет, он вынул беруши.
– Где мы? – спросила Лайл.
Джонас подбежал к ней, и они с Ноэми, держа подругу под мышки, подняли ее на ноги.
– Линк? – спросила она. – Черт. Мы все умерли?
– Нет, – ответила Ноэми. – С тобой все хорошо. Но это не Линк.
Она повернулась к Джонасу.
– Ты как, в порядке?
– Эм, не особо, – признался Джонас. – А ты?
Он убрал волосы с ее лица, и его пальцы запутались в кудрях. У нее был осмысленный взгляд – не как тогда, когда она спрыгнула с лодки в подземный канал. Джонас поискал на полу люк, но не нашел. То, что они не стояли на льду, вовсе не значило, что земля не может провалиться под их ногами и они снова не окажутся в подземелье.