— Ты, однако, разошлась, — вслух сказала Валерия, покачала головой, внимательно наблюдая за своим двойником. — Давай держать себя в руках.
Двойник ответил серьезным взглядом, видимо, осознав всю сложность подобной задачи.
Младенец не хотел отпускать. Он цеплялся за ее ладонь, воротник, волосы с непонятно откуда взявшейся силой, и ей приходилось отрывать его с собственной кожей и ногтями.
— Чего же ты хочешь?! Ну чего же ты хочешь?! — орала она вслух, громко, совершенно не опасаясь, что где-то неподалеку могут быть люди. — Я все равно тебя здесь оставлю, да отцепись же от меня наконец-то!
Младенец смеялся, агукал и продолжал цепко хватать.
— Уйди! — она наконец вырвалась, отбежала, пятясь, но не в силах оторвать взгляд от радостного детского лица.
Ребенок продолжал улыбаться и протягивать к ней руки. Валерия отвернулась, побежала прочь, подальше, но через пару шагов остановилась оглядываясь. Вместо младенца на мокрых опавших листьях лежал плюшевый медвежонок, так же улыбаясь и вытянув вперед короткие игрушечные лапы…
Валерия резко села, поспешно захлопнула рот ладонью, мешая готовому сорваться воплю.
— Ты чего? — Игнат приподнялся на локте, сонно жмурясь. — Лер, что случилось?
— Я боюсь, — она потянула одеяло до подбородка, будто всерьез надеясь спрятаться под ним от чего-то ужасного. — Я боюсь!
— Что случилось? — беспомощно повторил Игнат, включая настольную лампу. — Лера…
— Ничего, — она глубоко вздохнула, оглянулась уже с узнаванием, потянулась к стоявшей у кровати бутылке с питьевой водой. — Кошмар…
Ни за что и никогда она не озвучит вслух то, что только что увидела… Там, во сне, она бросала его, оставляла своего беспомощного новорожденного ребенка в каком-то лесу, убегала, еле вырвавшись из крепких маленьких рук, а он вдруг превращался в безобидного симпатичного медвежонка и продолжал смеяться, оставаясь с ней навсегда… И это было как-то ну уж слишком… страшно, живо и жутко реалистично, чтобы можно было рассказать кому-нибудь об этом.
Валерия осторожно легла, перевела дыхание. Все хорошо…
— Все хорошо. Не волнуйся.
Игнат замер, хмурясь и изучающе вглядываясь в нервно скривившееся, перекошенное лицо, покачал головой, прекрасно зная, что переспрашивать или успокаивать бессмысленно, раз уж Лера решила молчать.
— Свет оставить?
Валерия благодарно кивнула, улыбнулась, снова становясь похожей на себя.
Она даже не пыталась больше уснуть. Лежала, стараясь не шевелиться и прислушиваясь к слишком ровному дыханию замершего рядом Игната. Тоже не спит, понимала Лера. И тоже старается, чтобы она этого не заметила. Конечно, это их притворство глупо и уж точно никому не нужно, но если сейчас выдать себя, то придется о чем-то разговаривать или, что еще хуже, пытаться угадать мысли, успокаивающе улыбаясь друг другу…
Сон никак не шел из головы, заставляя таращиться в потолок из-под полуприкрытых век. Конечно, он не может ничего значить, просто сказалось напряжение, нервы на пределе — и вот. Но — Валерия вдруг точно поняла — она на самом деле до сих пор связывает все случившееся с брошенным когда-то ребенком. Нет, конечно, сам Павел здесь ни при чем, просто кто-то смог о нем узнать. Потому и медведи. Игрушка — детство — ребенок. Естественная ассоциативная цепочка.
Только от этой естественности не становится понятней, кто мог такое затеять. Кто мог узнать? Валерия вдруг вспомнила бирку из роддома, которая столько лет пролежала за фотографией. Кто-нибудь мог наткнуться. Да, вполне. Если искать специально, никогда не найдешь, а так, по закону подлости… Но в ее спальне мог без ее ведома хозяйничать только один человек… Ну два. Да, два… В последнее время…
Валерия повертелась в кровати, села, обхватив руками колени. Маленькая клеенчатая бирка, ее закрытая от посторонних квартира, слишком маловероятное, книжное предположение Сташевского об игроке и собственные попытки нарисовать портрет мистификатора — все вдруг соотнеслось, сложилось, соединилось и развернуло перед ней ошеломляющую, невероятную картину.
Мозг усиленно заработал, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку, чтобы можно было сказать: «Чушь, придумается же такое!» — и с облегчением отмахнуться от все больше захватывающего сознание наваждения.
Зацепка, однако, не находилась…
Она решительно встала, потянулась за халатом. Если остаться лежать так до утра — без сна и с непрерывающимся потоком ненужных догадок и воспоминаний, каждое из которых все больше и больше убеждало ее в собственной правоте — можно сойти с ума.
— Ты куда? — вымученно вздохнул Игнат, тоже, видимо, отсчитывая секунды до утра.
— На кухню, — бросила Валерия. — Спи.
Чайная ложечка вызывающе позвякивала о стенки кружки. Позвякивала и, кажется, совсем не собиралась прекращать это занятие. Почему-то раньше ее это не раздражало… Валерия стиснула зубы, попыталась равнодушно глотнуть чая…
— Нет, ну сколько можно?! — терпение закончилось раньше, чем она смогла собраться с силами и снова себя контролировать. — Хватит уже, а?!
— Извини, — Игнат с удивлением, будто недоумевая, как та очутилась в его руках, глянул на ложку и бесшумно опустил ее на стол.
— Ничего, — переводя дыхание, отозвалась Лера. — Ночь дурацкая… Снилось черт знает что, теперь спать хочется…
— Оставайся дома, — предложил он. — День как-нибудь без тебя пройдет.
— Нет, — мрачно усмехнувшись, протянула Валерия. — У меня, кажется, на сегодня образовались большие планы.
— Лера, что случилось?
Что случилось?! Валерия снова хмыкнула. Кажется, это становится вопросом года. Бессмысленным, надо сказать, вопросом. Безнадежным и риторическим. И абсолютно ненужным. Можно подумать, она бы сама не рассказала, что случилось, если бы ей этого хотелось!
Только ведь лучше не надо. Единственное, что у нее осталось, — это молчание.
Стоит сказать хоть полслова — и вся привычная жизнь разобьется вдребезги… Или нет, жизнь как раз останется, и даже без особых изменений. Что-то случится с ней самой, что-то непоправимое, что не даст остаться такой, как раньше… А может, все совсем не страшно. Она придумала неизвестно что под влиянием ночи и сна и скоро убедится в глупости своих фантазий…
— Давай я тебя хоть отвезу, — так и не дождавшись ответа, предложил Игнат. — Или позвонить водителю?
— Не надо. Отвези, — нерешительно согласилась Валерия, раздумывая, куда же ее, собственно, стоит везти.
Не глядя в зеркало, она кое-как расчесалась, небрежно сколола волосы на затылке, натянула первый попавшийся костюм.
— Я готова.
Игнат молча поднялся, подал шубу. Конечно, надо бы все объяснить… Или хоть что-то! Нельзя так просто изводить человека, подчиняясь ночному кошмару и сомнительным догадкам… Еще один день, мысленно пообещала Валерия, один день — и все будет… Как-то будет. Если не хорошо, то по крайней мере понятно.
Игнат распахнул дверь, пропуская ее вперед. Валерия по инерции сделала шаг и остановилась.
Выругалась — с чувством, забыв про имидж и воспитание. На лестничной клетке, лицом к квартире, сидел маленький плюшевый мишка…
— Лера!.. Лера, подожди! — Игнат перепрыгнул через зверька, помчался за ней, перескакивая через несколько ступенек.
— Кто здесь вчера был?! — налетела Валерия на сонную консьержку. — Кого вы пускаете в дом со всякой дрянью?!
— Извините! — Игнат остановился рядом, переводя дыхание. — Скажите, пожалуйста, кто вчера заходил в подъезд из посторонних?
— Так… Все свои, — растерянно отозвалась консьержка, слегка неодобрительно поглядывая на Валерию.
— Как свои?! И кто, скажите, из своих оставляет перед чужими дверями разную гадость?!
— Лера… — укоризненно пробормотал Игнат, оттесняя ее в сторону. — Скажите, может, у кого-то были гости? Или приходил страховой агент, лифтер, электрик, водопроводчик?
— Не-е, — консьержка категорично махнула рукой. — Дед Мороз был. У Крюковых, с шестого. А больше никого.
— Спасибо…
— Нет, — снова ожила Валерия. — И что, скажите, они его сами вызвали? И вы сообщили о приходе? Его ждали?
Консьержка замялась, с видимой досадой поморщилась, вздохнула.
— Ну не звонила. Он сказал, друзья сюрприз решили сделать, просил заранее не предупреждать.
— И фамилию не назвал, — скорее утвердительно заметила Меркулова. — Ну, этих… Крюковых?
— Нет, — озадаченно подтвердила женщина. — Только номер квартиры.
— Спасибо! — с чувством рявкнула Валерия, едва сдержавшись, чтобы снова не начать ругаться. — Вадим был прав, — почти удовлетворенно сообщила она Игнату. — Вся моя охрана — только очередной ход, и теперь мы снова на шаг позади.
Он хотел что-то сказать, но в последний момент передумал, только посмотрел вопросительно.
— Поехали, — уверенно кивнула Меркулова. — Подбрось меня… к моему дому.
Игнат притормозил, выпуская Валерию из машины, с трудом развернулся в заставленном машинами дворе и снова остановился, с недоумением глядя ей вслед и не обращая внимания на нетерпеливые сигналы. Валерия прошла мимо своего подъезда, мимо дома, перешла пустую детскую площадку…
Он вдруг вспомнил ее в злосчастном песочном платье, нервно вздрагивающую, невольно вырвавшееся «Он хотел меня убить!»… Что-то было в ней и сегодня… Что-то пугающее. Заставившее вспомнить, что в определенные моменты жизни собственное упрямство и жажда раз и навсегда избавиться от противника — не важно, в каком плане — становятся для Леры куда важнее… всего. Даже собственной безопасности.
Игнат отъехал в сторону, освобождая дорогу, и остался ждать, с тоской глядя на захлопнувшуюся за Валерией дверь чужого подъезда.
Он уже вспомнил, кто там живет. Вспомнил — и даже не удивился, только воздух вокруг вдруг загустел, с силой сдавливая голову и не желая проникать в легкие. Лера… Он выскочил из машины, но тут же упал обратно. Не надо мешать. Двадцать минут! Двадцать минут — и можно ей позвонить. За это время… Да, за такое время она узнает все, что хотела.