— Анна Мартыновна, ура! — ликует Шмидт. — Потрясающее сообщение: Нобиле над Северным полюсом!
— Ну и что? — занятая своим хозяйским делом, рассеянно спросила Анна Мартыновна.
— Достигли-таки! — восхищенно потирает руки Шмидт. — И подумайте: в труднейших ме-те-оро-ло-ги-ческих, — он с особым смаком выговаривает это слово, — условиях!
— А ты-то чего радуешься? — удивленно взглянула на долговязого энтузиаста Анна Мартыновна. — Тебе что за корысть?
— Да как же?.. — растерялся Шмидт. — Полюс ведь, не Сенькин бугор!.. Вы только представьте себе, Анна Мартыновна, под вами Северный полюс!.. — и он мечтательно прикрыл глаза.
…Под тяжестью массивного дубового креста согнулся генерал Нобиле. Это зрелище невольно приводит на память Голгофу: так же гнуло долу Спасителя, когда он шел в свой последний крестный путь.
— Дар его святейшества несколько обременителен, — тихо говорит Мальмгрен Бегоунеку.
— Папа Пий так и сказал с присущим ему юмором: «Учтите, генерал, крест господень — тяжкая ноша!» — шепотом отвечает Бегоунек.
При этом разговоре сын лютеранской Швеции и сын страны Яна Гуса хранят серьезное, почти благостное выражение лица, чтобы не оскорбить религиозных чувств итальянцев.
Но вот крест доставлен к двери. Старший лейтенант Вильери привязывает к нему трехцветную, как итальянский флаг, тряпку, призванную облегчить плавность спуска.
— Мы снова над Северным полюсом! — объявляет стоящий у штурвала инженер Трояни.
Нобиле дает знак своему заместителю капитану Мариано, тот распахивает дверь гондолы, и громоздкий дар Пия XI летит в белую бездну, шлейфом развевается за ним тряпка в национальных разводах.
— Да здравствует генерал Нобиле! — слышится звучный возглас.
Это крикнул горбоносый капитан Цаппи. Заиграл граммофон народную итальянскую песню «Кампано да Эстинацо». Дирижабль шел с приглушенными двигателями, и песня широко и ясно звучала над белым безмолвием. Младший лейтенант Ардуино разлил по рюмкам яичный коньяк — церемония встречи с полюсом состоялась, и все разошлись по своим делам.
— Немногие люди на земле могут похвастаться, что дважды видели полюс, — любезно сказал генералу Бегоунек.
— Во всяком случае, Рекламундсену это не удалось! — сверкнул глазами Нобиле.
— Простите, генерал, но мне бы не хотелось, чтобы в моем присутствии так говорили о капитане Амундсене, — решительно заявил Мальмгрен.
— При всем моем уважении к вам, доктор Мальмгрен, я не намерен поступаться своими чувствами, — резко сказал Нобиле. — В конце концов это он бросил перчатку!
— Порой большее мужество — не принять вызова…
— И молча сносить, когда тебя поносят перед всем миром? — горько сказал Нобиле. — Он договорился до того, что я не умею водить машину, не то чтобы дирижабль, и лишь вмешательство Рийсер-Ларсена предотвратило катастрофу. Он распространял эту клевету обо мне, создателе и командире «Норвегии»! А кем был он сам во время нашего полета к полюсу? Чем-то средним между пассажиром и балластом.
— Это была экспедиция Амундсена, — сухо сказал Мальмгрен. — Точнее, Амундсена — Эллсуорта. А мы с вами были их служащими.
— Нет, тысяча раз нет! — вскричал Нобиле. — То была экспедиция Амундсена — Эллсуорта — Нобиле! Пусть мне платили жалованье — разве в этом дело? Моя воля управляла в воздухе, а Руалу Амундсену оставалось получать почести на земле. Я никогда не устану говорить, что то была и моя экспедиция, и наш нынешний полет подтверждает мою правоту… Вся беда в том, что Амундсен не терпит равенства, — закончил он устало.
Пока шел этот разговор, из корпуса дирижабля в гондолу спускали тюки с продовольствием и снаряжением, складную палатку, рацию, аккумуляторы.
Из люка высунулась голова профессора Понтремолли.
— Скоро нас будут высаживать, генерал?
Нобиле поглядел в иллюминатор гондолы, его примеру последовал Мальмгрен и Бегоунек. Внизу все было заволочено густым, непроницаемым туманом. Трое людей понимающе-грустно переглянулись.
— Боюсь, это придется отложить до другого раза, милый Понтремолли! — сказал Нобиле. — Лед не проглядывается.
— Тогда я пошел спать, — проворчал огорченный профессор.
— Раз высадка отменяется, — сказал вахтенный офицер Мариано, — куда вести корабль?
— На юг, разумеется… — думая о своем, рассеянно отозвался генерал.
— С Северного полюса все пути ведут на юг, — улыбнулся Мариано. — Какого курса держаться?
— Двадцать пятого меридиана восточной долготы, — ответил Нобиле.
— Разве мы летим не назад в Кингс-Бей? — удивился Бегоунек и растерянным движением поправил очки.
— В Кингс-Бей, — коротко ответил Нобиле.
— Тогда это напоминает способ, каким бравый солдат Швейк пробирался к фронту.
— Вы хотите сказать, что это окольный путь? — слегка покраснел Нобиле.
Бегоунек кивнул.
— Зато он ведет через неисследованную арктическую область.
Мальмгрен, отлучавшийся к приборам, вернулся и стал прислушиваться.
— Вам двоим я могу сказать правду, — продолжал Нобиле без прежнего задора, почти печально. — Мне нужно во что бы то ни стало открыть хоть островок, хоть голую скалу, чтобы на картах появилась «земля Муссолини». Тогда я заткну рот моим врагам из министерства авиации и, может быть, организую еще одну научную экспедицию. Ведь это нас с вами интересует наука, а их только сенсация, только материал для широковещательных победных реляций.
— Генерал, — послышался голос Мариано, — туман сгущается с каждой минутой.
— На проводах антенны нарос лед. Связь потеряна, — доложил Биаджи.
— Продолжайте идти заданным курсом! — приказал Нобиле своему заместителю.
— Нас относит к юго-востоку!
— Придется отложить поиск неведомых островов до другого раза, — тихо сказал генералу Мальмгрен.
— Неужели и тут неудача? — прошептал Нобиле.
— Жизнь шестнадцати человек дороже всех «земель Муссолини», — настойчиво произнес Мальмгрен.
— Капитан Мариано, — Нобиле заставляет свой голос звучать твердо, — прямой курс на Кингс-Бей!
— Есть!
— Руль!.. Заклинило руль!.. — отчаянно закричал Трояни, стоявший у руля высоты. Маленький, худенький, он беспомощно дергал рукоять.
Старший лейтенант Вильери бросился к Трояни и сильным ударом освободил рулевое управление. Дирижабль пошел ровно.
Нобиле стал бросать на лед стеклянные шары, наполненные цветной жидкостью, чтобы определить степень сноса дирижабля. Шары при падении на паковый лед разбивались, оставляя красивые яркие пятна. И тут раздался голос Чечиони, следящего за вариометрами:
— Мы слишком тяжелы! Мы падаем полметра в секунду!
Нобиле видит, как приближается испещренный трещинами лед, и кричит:
— Балласт за борт! Выключить все моторы! Иначе мы взорвемся!
Два мотора тотчас остановились, но левый продолжал работать. Мариано высунулся из иллюминатора и крикнул Каратти:
— Выключи мотор!
Но моторист не расслышал его из-за шума.
— Сбросить гайдроп! — командует Нобиле.
Нервный и порывистый, он в эти критические, минуты отлично владеет собой, все его приказы отличаются безукоризненной точностью.
Чечиони кинулся к тросу, на котором висел гайдроп — массивная цепь, но трос заело. Бегоунек поспешил ему на помощь.
— Рубите трос! — кричит Нобиле.
Наконец-то смолк и третий мотор, но это уже не помогает. Дирижабль, задрав нос в мутной, туманной наволочи, продолжает падать. Нобиле забирает у штурвального руль высоты. При этом взгляд его падает на иллюминатор. Со страшной скоростью «Италия» несется навстречу паковому льду. Но отсюда кажется, будто тысячи ледяных кусочков с острыми иглами мчатся навстречу дирижаблю. В кабине тихо, лишь слышно, как настойчиво и хладнокровно Биаджи тюкает ключом радиотелеграфа, пытаясь пробить ставший глухим простор.
Задняя гондола ударилась о лед и отлетела прочь вместе с находившимся в ней мотористом Помеллой. Облегченная корма задралась, а нос резко наклонился, и со страшным грохотом командирская гондола разбилась о ледяной валун.
На льду осталось девять неподвижных тел. Оболочку дирижабля с уцелевшими моторными гондолами несло прочь. На мостике у левого мотора стоял, точно окаменев, красивый, рослый Ардуино. Оболочка скрылась в тумане, затем вдалеке поднялся к небу темный столб дыма…
…Над стираным бельем, над пеленками, развешанными для просушки, над темной дырой двора в бедняцком квартале Рима, над мусорной кучей и детьми, играющими в пыли, над безногим инвалидом, потягивающим «кьянти» из оплетенной бутылки, над яростной ссорой двух молодых женщин летит звонкий, радостный крик.
— Мой муж на Северном полюсе!.. Слышите, соседи?.. Джузеппе на Северном полюсе! — Это кричит молодая смазливая Анита Бучелли-Биаджи с площадки лестницы, идущей по внешней стене дома. Возле нее крутится мальчик, разительно похожий на радиста «Италии», а черная шаль Аниты прикрывает громадный живот, предвещающий Биаджи вторичное отцовство.
В ответ на крики Аниты двор, словно по мановению волшебного жезла, заполнился мужчинами и женщинами разного возраста.
— Почем знаешь, Анита?
— Прибегал синьор Паскуале из министерства авиации — мой Биаджи сам передал об этом по радио!
— А где находится Северный полюс?
— Далеко, на самом севере!
— Севернее Милана?
— Куда там! На макушке земли!
— А чего Джузеппе туда понесло?
— Их там целая компания: генерал Нобиле, синьор Мариано, Чечиони… Они должны скинуть флаг.
— Зачем?
— Тогда Северный полюс будет принадлежать Италии!
— А Биаджи дадут чин старшего сержанта! — крикнул безногий. — Анита, с тебя стаканчик вина!
— Заходите все! — расщедрилась Анита. — Не каждый день мой Биаджи летает на Северный полюс!..
…Осло. От набережной к центральной части города идет пожилой худощавый элегантный человек в темном костюме, стоячем крахмальном воротничке с загнутыми уголками, галстуке-«бабочке» и черном котелке — герой Арктики и Антарктики Руал Амундсен.