— Простите, господин Нансен, — кисло сказал посол, — мне думается, несчастные мои соотечественники должны рассчитывать на помощь западного мира, а не на большевиков.
— Вот те раз! — по-мальчишески удивился Нансен. — Это почему же?..
— Русские, конечно, могут сделать показной жест, но трудно заподозрить их в сочувствии итальянским военнослужащим.
— Вы не правы, господин посол, — в голосе Нансена поубавилось добродушия, — я знаю русских. — Мне пришлось быть в России в тяжелейшую пору разрухи и повального голода…
— Ваша благородная деятельность по оказанию помощи голодной России общеизвестна, — с наилюбезнейшей улыбкой произнес посол.
Глаза Нансена сверкнули, а голос стал тем самым, который слышали на «Фраме» в тяжелые минуты.
— Я заговорил об этом вовсе не к тому, чтобы напомнить о своих заслугах. Могу вас заверить — русским в высшей мере присуще чувство международной солидарности. Оно не только в их идеологии — в их крови. Кто умеет с достоинством принимать чужую помощь, умеет и сам ее оказывать.
— Они правильно взялись за дело, — хриплым голосом отчаянного дымокура сказал коренастый, борода веером, Отто Свердруп. — Их летчик Чухновский выдвинул теорию, что лишь сочетание ледокола с самолетом принесет успех.
— Полностью согласен, капитан Свердруп, — подхватил Нансен. — Но что поделаешь, наша Норвегия — бедная страна. Она может дать корабли, едва ли способные осилить арктические льды, и самолеты с весьма ограниченным радиусом действия, правда, поведут их замечательные пилоты Рийсер-Ларсен и Лютцов-Хольм.
— Г-н Нансен, от имени итальянского правительства приношу глубочайшую благодарность, — сказал посол. — Вы перечислили все, что может сделать Норвегия в этих несчастных обстоятельствах.
— Поверьте, это не так мало для нашей страны! У нас есть летный клуб, но нет спортивных самолетов. Отдав на розыски два гидроплана, — Нансен усмехнулся в пожелтевшие от никотина усы, — мы дочиста обобрали наш военно-воздушный флот. И все же, — продолжал он серьезным, глубоким голосом, — это не то великое усилие, какое вправе ждать от страны, привыкшей быть первой во всем, что касается Арктики.
— Я полечу на поиски Нобиле, — послышался спокойный голос Амундсена.
Посол вздрогнул и потупился.
— Спасибо, Руал, я ждал этого, — просто сказал Нансен. — У вас есть самолет на примете?
— Нет.
— У вас есть средства?
— Нет.
— На что же вы рассчитываете?
— На то, что в мире всегда найдется безумец, готовый поставить на такую старую лошадь, как я.
— Вы полетите, Руал! — убежденно и тепло сказал Фритьоф Нансен.
…На бульваре, что на Карл-Иоганне, возле Национального театра, за крайним столиком летнего открытого кафе сидит Рийсер-Ларсен со своей невестой. Богатырь летчик кажется странно беспомощным рядом с маленькой, хрупкой девушкой, то и дело прижимающей носовой платок к льдисто-холодным глазам.
— Я больше не верю тебе, — сквозь слезы говорит девушка. — Ты опять нарушил слово! Наша свадьба откладывается уже в четвертый раз.
— Но, дорогая, что я могу сделать? — оправдывается Рийсер-Ларсен. — Кто-то должен спасать гибнущих людей!
— «Должен»! Я слышать не могу это слово! То ты «должен» лететь с безумным фанатиком Амундсеном к полюсу, то ты «должен» лететь с ним же через полюс. Но этот маньяк по крайней мере норвежец! А почему именно ты «должен» выручать какого-то авантюриста-макаронника? Что, у итальянцев нет своих летчиков?.
— Но, дорогая, нельзя же…
— Можно! Если ты настолько человек долга, то вспомни, наконец, о своем долге в отношении меня! — и, вдруг изменив тон не нежный и печальный, она сказала: — Ты просто не любишь меня.
— Не смей так говорить! — почти грубо крикнул Рийсер-Ларсен.
Девушка оценила искренность и силу чувств, прорвавшихся в его резкости.
— Тогда поклянись, что это последняя отсрочка.
Рийсер-Ларсен поднял руку.
— Клянусь, — сказал он торжественно. — Как только я покончу с этим делом, мы обвенчаемся.
— Если ты меня опять обманешь, я выйду за другого, — полушутя, полусерьезно предупредила девушка…
…В красной палатке люди едят обед, состоящий из пеммикана. С отвращением отправляя в рот зеленоватую массу, Бегоунек говорит:
— В детстве я увлекался книжками про индейцев. Там всегда едят пеммикан. Как аппетитно звучало это слово… Неужели благородные индейцы ели такую гадость?
— Что вы, Бегоунек! — возмутился Чечиони. — Вы слишком плохого мнения о краснокожих. Титина!.. Титина!.. — позвал он, протягивая на ладони комочек пеммикана, но собака заворчала и отползла прочь.
— Мой генерал!.. Мой генерал!.. — в палатку ворвался Биаджи. — Я заслужил премию, генерал!
— Вы связались с «Читта ди Милано»? — в волнении вскричал Нобиле.
— Да! Давайте премию, генерал!
— Вы сообщили им наши координаты?
— Нет, только номер своего военного билета.
— Вы бредите?
— Ничуть! Они потребовали, и я…
— Вы стали жертвой чьей-то глупой шутки!
— Вот еще! Я узнал почерк Педретти, моего дружка. Они, видать, не верят, что это мои сигналы, ну и решили проверить.
— Боже мой! Какие идиоты! Какие опасные идиоты! — Нобиле заломил руки. — Я узнаю в этом почерк капитана Романьи… Но вам все равно полагается премия. — Он достал из-под надувной подушки большую, толстую плитку шоколада и протянул ее радисту.
— Боже мой! — Биаджи потрясен. — И все это мое? Если б бедная Анита видела! Сроду мне не доставалось даже маленькой плиточки. Это лучшая минута моей жизни. Наконец-то я налопаюсь шоколада! — И тут он замечает жадные взгляды товарищей по несчастью. Как зачарованные глядят они на шоколад. Чечиони облизывает губы, Трояни глотает слюну, Бегоунек растерянно улыбается, лишь Вильери мужественно отвернулся.
Глубоко вздохнув и подавив разочарование, Биаджи стал ломать шоколад и по кусочку раздавать товарищам. Но процедура дележа показалась ему чересчур мучительной.
— Нате вам всю плитку, — сказал он, — дайте мне кусочек…
…Химеры собора Парижской богоматери с неизменной печалью и злобой взирают на темную воду Сены, отражающую вечерний свет фонарей. На набережной в маленьком бистро за круглым колченогим столиком расположилась группа французских летчиков: знаменитый ас первой мировой войны майор Гильбо, один из лучших французских бортмехаников, пожилой морщинистый Брази, добродушный радист Валетта.
— Ну, долго вы еще будете томить нас неизвестностью, командир? — обращается к Гильбо бортмеханик.
— Что за нетерпение, Брази! Разве вам не нравится сидеть просто так, без всяких забот, пить вино и смотреть на Сену?
— Чтобы в момент полной расслабленности получить удар ниже пояса? — нахмурился Брази.
Гильбо засмеялся.
— Какая проницательность!
— Да уж, мы достаточно изучили вас, — проворчал Брази. — Выкладывай, Валетта!
— Сдается нам, командир, что вы изменили планы, — радист отпил вина, чтобы прочистить горло. — И собираетесь лететь не на поиски Нюнгессера и Колио, а совсем в другую сторону.
— Ну, а если так? Со времени исчезновения наших друзей прошло больше двух лет, им уже не поможешь. А ведь есть люди, действительно нуждающиеся в помощи.
— Нобиле и его команда?
— Конечно.
— Не нравится мне это, — сказал Брази. — Не люблю, когда меняют планы в последнюю минуту. Это пахнет авантюрой. К тому же ни мы, ни наш «Латам» не знаем севера.
— Мы-то не знаем, — начал Гильбо, и тут внимание его привлек высокий летчик в кожаной куртке и пилотке, лихо надвинутой на левую бровь. У летчика были вздернутый нос, круглые рассеянные глаза и грустный рот.
— Сент-Экс! — закричал Гильбо.
Пилот растерянно оглянулся, увидел — Гильбо и пошел к нему с протянутой рукой.
— Здравствуйте, Антуан, — сердечно сказал Гильбо. — По обыкновению, что-нибудь потеряли?
— Да, я потерял самое дорогое — золото человеческого общения. Гийоме надул меня и не пришел.
— Не льстим себя надеждой заменить его, но все же знакомьтесь: Брази, Валетта. Мой друг — Сент-Экзюпери, летчик и писатель.
— Бросьте смеяться, Гильбо. Писатель! Автор одного недоношенного рассказа.
— Мы встречались в Бизерте, — сказал Брази.
— Совершенно верно! Вы были там на «латаме-47»!
— Странное совпадение! — вскричал Гильбо. — Мы только что говорили об этой летающей лодке!
— В какой связи? — Сент-Экзюпери сел за столик и рассеянно взял чужой бокал.
— Я предлагал этим господам маленькое путешествие, но мне не удалось соблазнить их. А вы откуда сейчас, Антуан?.
— Из Кап-Джуры, всего на несколько дней. Расскажите мне о вашем путешествии, я безнадежно застоялся в пустыне.
— Речь идет о том, чтобы под командой славного Амундсена отправиться на поиски Нобиле.
Брази и Валетта выразительно переглянулись.
— Возьмите меня с собой! — вскричал Сент-Экзюпери. — Я люблю старика. Нет ничего бессмысленнее и возвышеннее этой одинокой фигуры. Каждый путешественник чего-то ищет, он один гоняется за призраками. Последний романтик века! Все остальные исследователи рядом с ним просто старьевщики. Возьмите меня, Гильбо, моя рассеянность в сочетании с вашей отвагой и его абстрактным практицизмом сотворят чудеса!
— Кем я могу вас взять, Сент-Экс, бортмехаником, радистом?
— Простите, командир, эти места заняты, — хрипло сказал Брази.
— Я слышал, что бедняге Кувервилю ампутировали три пальца, — сказал Экзюпери. — Значит, вам понадобится второй пилот?
— Даже если бы ему ампутировали голову, Кувервиль все равно полетел бы.
— И был бы прав. В такой полет лучше отправляться без головы. Значит, сорвалось. Что ж, буду сидеть в Кап-Джуре, изображать движущуюся мишень для арабских пуль и дописывать никому не нужную повесть.
— Не прибедняйтесь! — возмутился Гильбо. — Я читал ваш рассказ, вы единственный человек, которому я позволил бы писать о летчиках!..
…В главном городе Шпицбергена Нью-Олесунде, насчитывающем не меньше двух десятков домов, непривычно людно и шумно. Кроме «Читта ди Милано», в бухте Кинге-Бей находятся шхуна «Браганца», норвежское судно «Хобби», шведские «Таниа» и «Квест». Отсюда уже начали разведывательные полеты Рийсер-Ларсен и Лютцов-Хольм, итальянцы Маддалена и Пензо; сюда прибыла шведская летная группа в составе Турнберга, Кристеля, Лундборга и Шиберга; отсюда снаряжают санную экспедицию под начальством капитана альпийских стрелков Сора. Сюда съехались корреспонденты из разных стран.