Глядя в потолок, делаю долгий выдох и кладу руку на спинку дивана, сжимая в кулак пальцы второй.
Неторопливые пальцы расстегивают ширинку и пуговицу.
Играя желваками, опускаю лицо. Смотрю туда, где мягкие губы и прерывистое дыхание щекочут кожу под пупком, отодвинув вверх футболку.
Чертыхнувшись, забрасываю за спину руку и дергаю за ворот, избавляясь от футболки, швыряя ее на пол.
В последние полгода я провел в отельных спортзалах гребаную уйму времени, чтобы не жаловаться на наличие лишнего веса, но то, как сидящая у ног женщина рассматривает мой пресс — заставляет в очередной раз прикрыть глаза.
Она целует и кусает мой живот, ухватившись ладонями за бедра. Тянет вниз шорты вместе с трусами, и я не могу не смотреть, когда вокруг ствола оборачиваются уже теплые пальцы.
— М-м-м… — выдыхаю сквозь зубы.
Маша смотрит на мою эрекцию, по которой гоняет кулак. Ее взгляд затуманенный, когда его поднимает. На скулах и щеках краска возбуждения.
Блядь…
Минет — это не та ласка, за которую её можно окрестить отличницей, так было раньше, а сейчас мне не приходит в голову раздавать оценки. Когда она обхватывает розовыми губами головку члена, становится совершенно похер, насколько глубоко она может его принять, как долго сосать и лизать, мне достаточно минут трех, чтобы подойти к черте.
Прихватив волосы у нее на затылке, заставляю отстраниться, и она с этим не спорит. Убирает подрагивающей рукой слюну с подбородка, глядя так, что мне и без слов понятно, чего она хочет.
Да, твою мать. Она уже давно берет от меня то, что хочет, нахер плодить исключения.
Поставив ее на ноги, толкаю к дивану, на который она ложится. Поймав тонкую лодыжку, вожусь с застежкой сандалии. Сначала на одной стопе, потом на второй.
Обувь падает на пол, звеня металлическими заклепками.
Маша разводит бедра, но, прежде чем принять приглашение, задираю платье и освобождаю ее от белья, стянув тонкое кружево по ногам и отбросив в сторону.
Очертив взглядом плоский загорелый живот, фиксирую в голове тот факт, что на нем нет следов хирургического вмешательства, а это значит, что Леон родился естественным образом. Еще один факт, который мне не безразличен.
Она смотрит на мой член, который сжимаю в кулаке. Оплетает руками мою шею, когда ложусь сверху, вынуждая упереться ладонями в диван. Замереть в миллиметре у полураскрытых губ, которые соединяет с моими с тихим стоном, от которого по позвоночнику проходит электрический разряд.
Опустив руку, проверяю насколько она готова.
Стонет мне в губы и царапает шею, толкаясь навстречу моим пальцам, которые я загоняю в нее за секунду до того, как толкнуться в этот горячий, убийственно эластичный капкан членом.
— О-о-о… твою мать… твою мать… — стонет. — Кирилл… подожди… подожди… господи…
Проводит ногтями по моей спине. Дрожит.
— Господи…
Водит вверх и вниз. Назад и вперед. Сжимает бедра вокруг талии и стискивает меня внутри так, что любая моя речь превращается в набор тупого мата, ведь я хочу двигаться, и сдохну, если не продолжу…
С рычанием целую ее шею, втрамбовывая своими бедрами в диван.
Это тесно настолько, что уже после трех толчков я собираюсь кончить, но Маша так настойчиво просит еще, что приходится оттягивать момент до потери гребаного пульса.
Сердце ломает ребра, выбивая из меня дурь, пока женское тело подо мной извивается в судорогах, от которых собственный оргазм кажется еще острее, чем есть.
Если такое вообще возможно.
Глава 31
Кирилл
Очнуться выходит только через пару минут, но даже понимая, что мое тело тяжелое, не пытаюсь выбраться из обхвативших меня рук и ног еще какое-то время. Сдавленные стоны в ушах не эхо, а реальность. Стоны, легкая дрожь и рваное дыхание полураскрытых губ на моей шее, которыми Маша пытается поймать воздух…
Быстро переношу вес на предплечья, приподнимаясь.
Распухшие губы, пьяные глаза и растрепанные волосы. Впечатляющая противоположность тому, какой она вошла в мой номер каких-то пятнадцать минут назад. Сейчас она выглядит очень оттраханной, и это даже меня удивляет, ведь я толком ее и не трахал.
Красные пятна на скулах и шее — следы от моей щетины. Быстро вдыхаю ее запах рядом с виском, прежде чем выпрямиться и сесть между гостеприимно раздвинутых ног.
Маша роняет руки за голову и прижимается носом к плечу. Вытягивается, издав еще один тихий стон и прикрыв глаза.
На ее коже испарина, как и на моей. Соски под платьем выступают так отчетливо, что первая реакция — наброситься. Как и на розовые абсолютно чистые от волос складки между ее ног, где спустя секунду вижу каплю своей спермы.
Подтянув свои трусы, поднимаю глаза к ее лицу, спрашивая:
— Ты предохраняешься?
Собрав ноги, она скрещивает их в лодыжках, и бормочет:
— Да. Мне Леона с головой хватает…
— Не забудь предупредить, если передумаешь.
Повернув голову, она прожигает меня взглядом, прежде чем хрипло посоветовать:
— Заведи себе привычку спрашивать про контрацепцию до того, как дело сделано.
— Не могу с собой справиться, — встаю с дивана. — У меня больная привычка в тебя кончать.
Придерживая рукой сползающие с задницы шорты, иду в душ.
Делаю воду похолоднее, у меня с внутренней температурой полный порядок, я прогрет под завязку. Что касается щепетильного вопроса контрацепции — как и два года назад я оцениваю шансы на беременность после одного единственного незащищенного секса низкими, но ведь два года назад у нас его было гораздо больше, чем один. Гораздо.
Уперев ладони в стену, толкаю голову под прохладный душ и жду, пока она остынет.
Я совершенно точно не готов стать отцом во второй раз, и рад, что в этом вопросе у нас согласие. Я ей верю. Во мне железобетонная убежденность в том, что она отлично уяснила, насколько вопрос отцовства для меня нешуточный. Не из-за того, что он способен усложнить жизнь, а потому что наш с ней ребенок — это охеренно важное для меня событие, и если бы я узнал о нем раньше… они, как минимум, ни в чем бы не нуждались…
Жизнь портит только сомнение в том, что я вообще им нужен.
Выключив душ, тру полотенцем голову и оборачиваю им бедра.
Сидя на диване с подобранными под себя ногами, Маша листает ресторанное меню, которое я успел изучить вдоль и поперек. Розовый свет от заката дает достаточно освещения, поэтому не трогаю выключатель на стене.
— Ванная в твоем распоряжении. Будь как дома, — иду к холодильнику.
Она провожает меня косым взглядом, спрашивая:
— Что ты хочешь на ужин?
— Равиоли. Останешься на ужин? — интересуюсь, вскрывая бутылку воды.
Из-за спинки дивана видна только ее светловолосая макушка, с которой не спускаю глаз.
— Я не собираюсь от тебя бегать, — слышу тихий ответ. — И я здесь не из-за секса…
Отпив из горлышка, говорю:
— Не знаю. Я отлично трахаюсь. Это мой талант.
— Как же самонадеянно…
— Ты не согласна?
Она срывает со стоящего на тумбочке отельного телефона трубку и делает быстрый заказ, после чего встает и направляется в ванную, оставив на тумбочке свое белье.
Упираюсь рукой в столешницу, провожая ее взглядом.
Пока за дверью ванной шумит вода, достаю из кухонного ящика пачку сигарет и выхожу на подвесной балкон.
Я обещал себе, что эта пачка — последняя в моей жизни, поэтому прикладываюсь к ней не чаще пары раз в неделю. Возможно, это решение систематические гробит мое настроение, но в целом оно песчинка в море моих эмоций.
Делая последнюю затяжку, вижу движение в номере за стеклянной стеной и тушу сигарету о пепельницу.
Одетая в отельный халат, Маша повторяет мою недавний путь — идет к холодильнику.
Оставляю балконную дверь открытой, решая обойтись без кондиционеров.
Прислонившись плечом к стене, складываю на груди руки и спрашиваю:
— С кем Леон?
— С моим племянником.
Ее волосы собраны в узел на макушке, мне не хочется их распускать. Не хочется видеть, как старательно она прячет под волосами след от своего прошлого. Два года прошло, но эта привычка по-прежнему с ней.
Порывшись в холодильнике, достает оттуда воду, я же уточняю:
— У тебя их несколько? Или ты оставила нашего сына с человеком, который угробил твою машину?
— Я… оставила его с ним, да…
— Пояснишь?
Она рыдала в моих руках. Два года назад, когда этот недоразвитый пацан разбил ее “Мерседес”. Это был мой подарок. На день рождения. Мне было плевать на машину. Но было не плевать на нее.
Бросив на меня взгляд через плечо, Маша смотрит так, будто мысли у нас сходятся.
Отвернувшись, говорит:
— Он отличная нянька. Лео его очень любит. И я люблю. Он повзрослел, и… у него появилась ответственность. Я ему доверяю.
— Я тоже должен?
— Я не знаю, как должно быть. А ты знаешь?
— Я только одно знаю, — говорю ей. — Меня в его жизни будет много. И в твоей, если захочешь.
— Я мечтала это услышать… — произносит, опустив голову.
Информация как мягкий кулак стискивает яйца, еще немного, и я забуду о том, что они вообще у меня есть, потому что не могу отказать этой женщине ни в чем. Ни в чем. Меня влечет, как барана на веревке, так я хочу ее тепла, твою мать.
Оттолкнувшись от стены, подхожу вплотную.
Маша вздрагивает, когда грудью касаюсь ее спины и упираюсь ладонями в столешницу рядом с ее ладонями. Сжимается.
Все это чертовски знакомо — напряжение в ее теле, которое чувствую собственной кожей. Взрыв напряжения, когда прижимаюсь губами к ее макушке и вымученное “не надо”, как только пытаюсь сомкнуть вокруг нее руки.
Отстраняюсь, как только эти слова слетают с ее губ. Разворачиваю к себе лицом и усаживаю на столешницу, подхватив бедра, которыми она тут же меня обнимает.