ал, усмиряя мое внутреннее желание вообще с ним не расставаться, но нам, кажется, просто необходимо дозировать общение, иначе все мои приборы свихнутся, ведь даже будучи мягким и пушистым, он остается собой!
Останься он в моей квартире, я бы просто не уснула…
Кирилл рывком переключает передачу. Прежде, чем машина трогается с места, произношу:
— Покажи.
— Что? — спрашивает.
— Последнее сообщение от этой девушки.
— Зачем?
Еле уловимое движение желваков на его скулах делает меня безрассудной. Снисходительный тон голоса тоже.
— Не знаю, — отвечаю с чертовой честностью.
— Тогда снова предлагаю вернуться к главному.
— Покажи… — смотрю в развернутое ко мне лицо.
Длинные сильные пальцы снова принимаются барабанить по рулю. Теперь они отбивают секунды, которые проводим в тишине. Трескучей. Это дурость, но ведь я с ним дурная!
Дернув с панели телефон, Кирилл роется в нем с нечитаемым выражением на лице. Вручает мне трубку с развернутым на дисплее мессенджером, где последнее сообщение представлено в виде аудио. Я нажимаю на воспроизведение и салон заполняет мелодичный женский голос.
“Не злись…, — слышу мягкий немного напряженный смех. — Я просто не могу вот так… молчать. Пыталась, но бесполезно. Не смогу ни есть, ни спать, пока не скажу… Я… прислушалась к твоему совету. Я свободна, у меня никого нет. И… я в Москве. Кирилл… я тебя люблю. Господи, почему так тяжело? — снова мягкий смех. — Если я нужна, я поеду с тобой, куда скажешь. Ты можешь на меня положиться. В любой ситуации. Обещаю, я не подведу…”
Звуки ее голоса продолжают звенеть в моих ушах, даже когда наступает тишина.
Глядя на дисплей, слышу, как Кирилл Мельник чешет свой подбородок. В чертовой гробовой тишине!
— Ты ей не ответил, — замечаю.
Мне, черт возьми, немного ее жаль.
Он молчит. Молчит, даже когда на него смотрю.
Сложив на груди руки и прикрыв под очками глаза, медитирует, не пытаясь забрать у меня телефон, который блокирую, чтобы отсечь любую, даже случайную возможность ознакомиться с их перепиской более детально.
— Знаешь, — кладу телефон на панель, резко подавшись вперед. — Мне тоже ничто человеческое не чуждо, — произношу вспыльчиво. — Мы очень сильно поссоримся, если ты не найдешь себе другого переводчика!
Он изображает задумчивость, вытягивая губы, будто я только что подкинула ему проблему, но мне вдруг не в тягость создавать ему проблемы!
Машина трогается с места, отчего меня отбрасывает на сиденье, к которому даже не помню, когда успела пристегнуться.
Всю дорогу до парка мы едем молча, но процесс кипения в моей крови уже запущен, словно я подросток с бушующими гормонами, хотя еще полчаса назад я была самой собой.
Няня вместе с Лео ждет нас на стоянке, поэтому нам не приходится их искать.
Сын возится со своей коляской, толкая ее вперед и капризничая, я вижу это по его выпяченной нижней губе и по тому, как срывает с головы панамку с медвежьими ушами, которую бросает под ноги и топчет.
Остановив машину в паре метров, Кирилл быстро выходит из салона. Пока достает из багажника детское кресло, я забираю сына и, подняв его на руки, целую немного чумазую щеку.
Его отец перехватывает нас на полпути: берет на себя заботу о коляске, которую складывает и отправляет в багажник, в то время как я устраиваю Лео в кресле. Когда защелкиваю его ремень, дверь с противоположной стороны открывается.
Кирилл заглядывает внутрь, и мне достаточно секундного контакта наших глаз, чтобы этот острый тычок прокатился по телу россыпью искр, в которых будто бы заключается сама жизнь. Ее острота и суть! Чувства, импульсы и касания, даже когда он меня не касается…
Леон успевает вцепиться в розовый бутон прежде, чем Кирилл тянет букет на себя. В кулаке сына остается пара лепестков, которые он крошит пальцами.
Вернувшись к багажнику, Мельник бросает цветы внутрь и хлопает крышкой, заставляя меня снова прикусить щеку изнутри.
Глава 34
Маша
Сын единственный, кто в машине разговаривает. Булькает неразборчивым лепетом, болтая в кресле ногами.
Кирилл везет нас домой, настроив на Лео зеркало заднего вида. Нам ехать всего ничего. Слишком короткая поездка, чтобы пришлось волноваться о том, чем Леона занять, поэтому позволяю сыну пять минут побыть предоставленным самому себе.
В течение этого времени я беззвучно стучу ногой по коврику, глядя в окно, за которым мелькают знакомые улицы, но мне нет дела до того, что творится за окном.
Мне казалось, навык что-либо требовать от мужчины у меня давно утерян. Он был уничтожен. Растоптан. Выбит из меня кулаками. А теперь возвращается, и я толком не знаю, как этим навыком пользоваться. Не знаю, как демонстрировать его с достоинством, когда внутри это проклятое бурление!
Я снова чувствую себя подростком, но и отец моего ребенка ведет себя не лучше — поигрывает точеной челюстью, бросая взгляды то в зеркало, то на дорогу, своей взбудораженной энергией задевая мои внутренности.
Меня стискивает, скручивает новая реальность, включая ту ее часть, где у Лео теперь есть не только я. У него есть отец, которому на него не плевать.
Только в тот день, когда стояла вымокшая до нитки посреди своей квартиры, а мой сын, целый и невредимый, громил свой мешок с игрушками, поняла, как сильно этого жаждала. Нуждалась в этом! В этой заботе, в чувстве… защищенности…
В заботе, которую Кирилл Мельник умеет давать. И я тосковала по ней все эти два года, не позволяя себе думать. Заглядывать в свою душу! Никому не позволяла заглядывать…
Теперь, когда я выпустила чувства наружу, они меня разрывают. И я ни за что не возьму назад свое требование!
Теребя пальцами сережку, смотрю на Кирилла.
Я не ревную. Ревность — это сомнение в том, что тебе верны, а я не сомневаюсь, но все равно не хочу видеть эту девушку рядом с ним. Больше никогда.
Боже… я собственница.
Чокнутая. Ненормальная…
А он?
Повернув голову, бросает на меня взгляд и марширует им по моему лицу, прежде чем отвернуться.
Вчера его голова провела между моих ног достаточно времени, чтобы у меня не возникало сомнений. Достаточно времени, чтобы его десертом после ужина стал мой оргазм, добытый умелым языком и пальцами. Десертом назвал его он сам, с усмешкой наблюдая, как следы его собственного оргазма я стираю с лица рукавом халата.
Найдя свободное место на парковке во дворе, Кирилл пристраивает там машину. Цветы Максима так и остаются в недрах багажника, когда достает оттуда коляску, и, хоть этот букет мало меня интересуют, чувствую, что моя жизнь меняется именно сейчас! В этот момент, когда я начинаю принадлежать мужчине. Взвинченная потому, что хочу от него того же. Принадлежать мне!
— Я возьму, — Кирилл отстраняет меня от двери, которую открываю, чтобы забрать Лео.
Взяв его на руки, он закрывает машину. Я хватаюсь за ручки коляски и качу ее через двор, следуя за ними.
Леон пытается сорвать с отца солнечные очки, которые тот забирает и кладет в карман шорт, даже несмотря на опасность получить в ответ претензию, которую услышат из космоса.
Вместе они чертовски пугающая сила.
Словно характера сына мне было мало, теперь у него появился наставник, который, уверена, научит сопротивляться давлению лучше, чем любой социум.
Когда попадаем в квартиру, я принимаюсь разогревать обед Леона. Кирилл занимает его внимание, усевшись на полу в гостиной. Опираясь спиной на диван и вытянув перед собой длинные ноги, включается в изучение игрушек, которые Лео сваливает ему на колени.
Это именно то, о чем мы договорились вчера вечером, после того, как он отвез меня домой. Что он будет нашим гостем. Столько, сколько ему захочется…
Я собираю волосы в хвост на макушке, как делаю всегда, когда попадаю домой, и прислушиваюсь. К тембру голоса… он наполнен теми особенными нотками, от которых в животе мурашки.
Низкий смех сквозняком касается кожи, ласкает.
Я не могу не реагировать. Не могу не отвечать на его взгляд, который чувствую затылком, ведь у нашего гостя отличная позиция, чтобы вся квартира была как на ладони, включая совмещенную с гостиной кухню.
И я хочу до него дотронуться. Хочу, чтобы сделал то, что обещает своим дьявольским взглядом через разделяющее нас пространство — поцеловал меня. Наша “ссора” словно канат, который не дает отойти друг от друга на расстояние даже зрительной недосягаемости, и это настолько взаимно, что я хочу его губ повсюду…
— Па-па… каси… ку-ку… — Лео практически выпрыгивает из своего детского стула, когда его туда усаживаю.
— Он хочет, чтобы ты поел вместе с ним, — поясняю, повязывая сыну нагрудник, и отхожу к холодильнику.
Подойдя к стулу, Кирилл проводит по волосикам Лео пальцами, слегка их ероша.
Тот улыбается, погружая ложку в кашу.
Закусив губу, поднимаю глаза.
— Это не совсем мой рацион, — говорит, посмотрев на меня.
— Я приготовлю тебе яичницу с беконом.
— Я сейчас уйду.
— Уже?
— Да.
Согнувшись, он оставляет на макушке Лео быстрый поцелуй, после чего с привычной мне энергичностью направляется в прихожую. Я следую за ним, останавливая взгляд на поджарой спортивной заднице, которую так ненавязчиво обрисовывает ткань его свободных шорт.
— У меня есть одно дело, — поясняет, обуваясь. — И мне нужно, чтобы ты освободила сегодняшний вечер.
— Я не могу просить Степу опять сидеть с Лео, — говорю, мельтеша перед ним туда-сюда. — У него работа. Мы можем провести вечер здесь. Втроем. Это… вообще-то, так моя жизнь и выглядит. И ты должен это понимать. Я бы хотела, чтобы ты это понимал. Я люблю проводить с ним время. Это лучшая часть моего дня. Он еще слишком маленький. Ему нужно внимание. Ему нужна я…
Закончив со шнурками своих кед, он встает с банкетки и быстрым движением протягивает руку.
Теплая ладонь захватывает мою щеку, горячие губы заставляют умолкнуть на полуслове. Вторая ладонь тоже оказывается на моей щеке, и лицо тонет в мягком капкане, пока меня целуют эти губы.