Занимаю предложенный мне стул, выдерживая на себе полный соображений взгляд нашего мэра.
Мне никогда не приходилось так откровенно о чем-то “просить”, как собираюсь сделать это сейчас. Даже несмотря на то, что Руслан знает, зачем я пришла, ни единым жестом не демонстрирует превосходство. Наверное, его “просят” о чем-то слишком часто, чтобы испытывать по этому поводу эмоции, а мои комом стоят в горле.
— Привет, — произношу еле слышно.
У них с Олей секретов нет. Мою просьбу она ему уже передала, как и всю ситуацию в целом, поэтому, усевшись на стул, готовлюсь услышать то, что, судя по всему, висит у него на языке.
— Знаешь, — говорит Руслан. — Мне казалось, я уже разучился удивляться, но, слава богу, выяснилось, что нет.
— Я очень рада…
— Маша… — вздыхает и трет ладонями лицо. — Чего ты хочешь?
Положив на колени руки, смотрю на них. Мне кажется, будто на плечах лежит тяжелый мешок, так тяжело их расправить.
— Меня к нему не пускают. Ничего не рассказывают. Я… Хочу получать информацию о его состоянии. Хочу его увидеть…
Все, что я знаю — он пережил эти дни, и его состояние тяжелое.
Это невыносимо…
— Он в реанимации, — сообщает Чернышов. — Туда никого не пускают.
— Не говори, что для тебя это проблема, — смотрю на него исподлобья.
— Послушай, — ослабляет он галстук. — Мы прославились на всю страну. Журналюги осадили больницу, лезут в каждую щель. Мэрию тоже осадили. Интернет гудит, сейчас каждое слово будет выдергиваться из контекста, перевираться. Вся информация о его состоянии передается только родственникам, больше никому. Это их требование. Законное.
— Я его невеста.
Руслан бросает взгляд на мой безымянный палец, где в гранях бриллианта бликует свет. Тяжелый ободок напоминает о себе каждую минуту, но эта тяжесть греет меня, а не вытягивает тепло.
Я ношу его с гордостью, черт возьми!
— Твой статус, к сожалению, неофициальный, — замечает Чернышов с нотками сочувствия.
— Он отец моего ребенка, — говорю ему. — Это официально.
Эту информацию он сопровождает бормотанием:
— Фантастика просто…
— Показать тебе документы? — дергаю замок на своей сумке.
— Я верю, — он останавливает меня, взмахнув рукой.
Несмотря на уличную жару, я одета в теплую кофту. Она начинает меня душить. Выдохнув, я смотрю в стену, пытаясь взять себя в руки.
Весь интернет гудит о том, что в городе N в ходе семейного конфликта бывшая жена выстрелила в мужа. Два раза. Прямо на пороге ресторана.
Альбина Ахмедова.
Ее имя… ненавистно мне.
Я не искала о ней информацию, но она валится на меня отовсюду.
Эта женщина уже под стражей, сдалась сама. Помимо нее, задержан бывший коллега Кирилла, он был там, его видела я и другие очевидцы. Об этом я рассказала полиции, когда у меня брали показания, а больше… я ничего не знаю.
Я ненавижу ее, эту ненормальную. Боже, как я ее ненавижу. Дикой безумной ненавистью. Ненавижу то, что ее семья влиятельна настолько, что исход всего этого дела трудно предсказать. Ненавижу их всех, и не знаю, как с этой злостью быть, из-за нее я снова чувствую себя слабой, беспомощной.
Но все это блекнет, не имеет значения. Если он… уйдет, никакая ненависть не поможет мне зажечь внутри себя огонь. Ничего не поможет! Я просто… я… не смогу…
— Мне нужно его увидеть. Я хочу знать, что с ним происходит, понимаешь ты или нет?! — срываю свою злость на Руслане.
— Я тебя прекрасно понимаю, поверь, — говорит спокойно. — Но я не могу допустить исков от его родных за то, что частная информация попала в руки постороннего. У него есть деловая репутация, и они охраняют ее очень грамотно. Все решится, если он очнется.
Если…
В груди давит. Так больно, что мне хочется сжаться.
Я не знаю его родных. Кто эти люди?! Он толком никогда не рассказывал. Он единственный ребенок в семье, его родители давно в разводе, мать — преподаватель в одном крупном столичном ВУЗе, а с отцом он почти не общается.
— Я никому не скажу. Пожалуйста, Руслан…
Слезы, которые выступают на глазах, я изливала только своей подушке, но сейчас они не подчиняются.
— У него лучшие условия. Лучшее оборудование. Мы сейчас под прицелом, все внимание на нас, за медицинскую помощь ты можешь не переживать, для него сделали все, что было можно. Его родные скоро будут здесь, ты сама сможешь с ними поговорить…
— Пожалуйста… — молю, глядя в его глаза.
— Маша…
— Чего ты хочешь?! — взрываюсь. — Чтобы я упала на колени?! Я люблю его! Что мне сделать, чтобы сломать эту гребаную систему? К кому мне еще идти, если не к тебе?!
— Успокойся… — просит он. — Нужно просто немного подождать…
— Пошел ты! — шиплю, вскакивая со стула.
Он падает на пол, но поднимать его я не тружусь. Схватив сумку, несусь к двери, и мои кеды барабанят по полу так, что этот стук отражается от стен.
Глава 46
Маша
Эхо сопровождает мои шаги, когда проношусь через пустой коридор и приемную, в которой секретарша Чернышова смотрит на меня изумленно, ведь по щекам у меня катятся слезы, и я их не прячу.
Мне даже в радость нанести нашему мэру такие репутационные издержки, и плевать на то, что это отвратительная мелочность, недостойная взрослого самодостаточного человека.
Заставив охранника на выходе от себя шарахнуться, выскакиваю из мэрии и, как только оказываюсь в тисках уличной духоты, реальность наваливается со всех сторон.
Моя проблема не решена, и вместо того, чтобы ринуться куда-то еще, я стою под дверью мэрии и осматриваю пространство вокруг через застилающую глаза пелену слез, ведь не знаю, куда мне идти.
Бродя в отчаянии туда-сюда, давлю в себе желание кричать. Так громко, чтобы услышал чертов космос! Мне хочется что-нибудь ломать, я не могу вернуться домой вот так, с пустыми руками…
В сумке звонит телефон. Вытерев нос рукавом кофты, вожусь с замком. Под ложечкой сосет, когда вижу входящий от Чернышова на дисплее. Проглотив ком, принимаю звонок, и в трубке слышу резкие слова:
— Жди меня возле машины, она на парковке перед входом.
Он кладет трубку, а я начинаю плакать по-настоящему, потому что все это время носила в себе сжатую пружину, которая вдруг выстрелила. Продолжаю глотать всхлипы даже пять минут спустя, когда Чернышов появляется на парковке, пересекая ее размашистыми твердыми шагами.
Подойдя к “Мерседесу”, который подпираю, открывает для меня пассажирскую дверь и велит:
— Садись.
Вид плачущей женщины, судя по всему, портит ему настроение, ведь его брови сдвинуты, а губы поджаты.
Опустошение от того, что я выиграла этот бой, заставляет сесть в машину, сказав одно-единственное слово:
— Спасибо.
Всю дорогу до больницы я просто неподвижно смотрю в окно. Руслан стоически терпит всхлипы, которые заполняют его машину. К тому времени, как он паркует ее на территории больницы, мне удается выровнять дыхание.
Посещать это место в компании Чернышова совершенно особенная процедура, ведь нас встречают прямо на пороге корпуса. Это главный врач, и он жмет Руслану руку, а мне отвешивает вежливый кивок. Наш мэр не торопится меня представлять, я становлюсь его тенью, пока врач излагает информацию, каждая крупица которой для меня как воздух, и как бесконечная чертова мука:
— …более-менее стабилен. Родственники планируют транспортировку в Москву, но я не дал согласия. По крайней мере, пока. Предоставили консультацию нейрохирурга, поврежден позвоночник…
Холодок в груди щиплет и кусает. Голос Чернышова озвучивает вопрос, который рвется из меня самой:
— Какие прогнозы?
— По поводу позвоночника?
— В том числе…
— Как я и сказал, он более-менее стабилен, а по поводу травмы позвоночника — тут не моя компетенция, нужны тесты и заключение коллег…
Ладони потеют. Сжимаю их в кулаки, натянув на пальцы рукава джемпера.
Положив ладонь на плечо мужчины, Руслан отводит его в сторону. Их разговор превращается в доверительный полушепот.
Мне кажется, что к концу этого дня от моих губ ничего не останется, ведь я продолжаю их кусать, даже чувствуя на языке солоноватый привкус.
Сердце скачет. И тогда, когда мужчины заканчивают разговор, и тогда, когда следую по коридору вслед за ними. Мои мысли — это сумбур. Чертов взболтанный коктейль.
— Спасибо… — просовываю руки в рукава одноразового медицинского халата, который подает медсестра.
Пряча волосы под шапочкой, игнорирую дрожь в собственных руках. От волнения мне жарко. По дороге к палате медсестра инструктирует меня по поводу правил поведения с больным, но это ни к чему, когда я его вижу, последнее, что приходит в голову — это его трогать…
Боже.
Эмоции душат меня с такой силой, что мне отказывает речь.
— Пять минут, — предупреждает женщина.
Я просто киваю и втягиваю в себя воздух так, что перед глазами белые круги. Ненавистный мне больничный запах просачивается в поры, дверь тихо хлопает, пищание приборов заглушает для меня все остальные звуки.
Он лежит в окружении этих проводов и трубок бледный, но такой сильный и красивый, что мне снова хочется кричать. О несправедливости, о своей злости! О чертовой беспомощности, ведь я ничем не могу ему помочь!
Боже, как я соскучилась…
По его голосу, по его улыбке, по его мыслям.
Широкая грудь поднимается и опадает, под носом трубка. Тени от ресниц на щеках, подбородок, заросший щетиной. Еще пара дней, и она превратится в настоящую бороду.
Я не могу!
Заставляю себя подойти, сломать этот барьер, принять чертову действительность. Провести пальцами по его ладони, по венам на тыльной стороне, прежде чем обернуть пальцы вокруг нее.
— Холодный… — шепчу, глядя в безмятежное спящее лицо.
Тишина в ответ заставляет закрыть глаза и присесть на стул у кровати. С силой сжимаю его ладонь, выплескивая из себя слова:
— Лео сильно по тебе скучает. И я скучаю… так сильно… родной, пожалуйста, вернись к нам. Я… так тебя люблю, Кирилл. Я не могу без тебя, ты просто… ты мне необходим. Мне уже все равно, где жить. Я буду там, где будешь ты. Я поеду с тобой куда скажешь, клянусь. Все, что захочешь. Ты главный. Любимый, пожалуйста…