Морин сделала глубокий вдох, оторвав глаза от Джесс и смотря прямо перед собой, как будто она что-то читала на воображаемой школьной доске.
— Для начала будет что-то вроде черепашьего супа, потом жареный цыпленок, осыпанный зернами сезама, сочный батат и тушеные овощи, потом зеленый салат с орехами и сыром «горгонзола» и, наконец, мусс из груш с малиновым соусом.
— Звучит фантастически. — Барри еще раз пожал руки жены. — Звучит так, как будто ты это готовила целую неделю.
— Звучит, как будто я с этим возилась больше, чем на самом деле, — скромно отозвалась Морин.
— Не знаю, как это тебе удается, — сказала Джесс, несколько споткнувшись на слове «как», потому что на самом деле она хотела спросить «почему».
— На деле я нахожу это занятие успокаивающим.
— Ты должна попробовать заняться этим, Джесс, — посоветовал Барри.
— Ты должен умять все это, Барри, — предложила, со своей стороны, Джесс.
Опять оба оказались на ногах.
— Ну все! — воскликнул он. — С меня достаточно!
— Ты хватил через край, — заявила Джесс. — В течение долгого времени и все за счет моей сестры.
— Джесс, ты неправа.
— Я неправа, Морин? — Джесс начала расхаживать по комнате. — Что с тобой стряслось? Когда-то ты была ослепительная умная женщина, которая знала содержание газет от корки до корки. А теперь ты видишь в них только рецепты! Господи, ты же могла стать вице-президентом компании! Теперь твой путь только до кухни! Этот мужчина по горло завалил тебя грязной посудой и грязными пеленками, и ты пытаешься убедить меня в том, что тебе это нравится?
— Ей совсем не надо убеждать тебя в чем бы то ни было, — сердито произнес Барри.
— Думаю, что моя сестра вполне способна высказаться самостоятельно. Или здесь появилось еще одно новое правило?
— Которому ты завидуешь.
— Завидую?
— Да, завидуешь. У твоей сестры есть муж и семья, и она счастлива. А что у тебя? Холодильник, набитый замороженной пиццей, и эта чертова канарейка!
— Теперь тебе осталось сказать, что по настоящему-то мне требуется лишь одно — хороший любовник.
— Джесс! — Морин испуганно посмотрела в сторону лестницы, ее глаза наполнились слезами.
— По-настоящему тебя надо было бы отшлепать, — сказал Барри, подходя к роялю возле широкого окна и ударив суставами по клавишам. Раздался неприятный смешанный звук звонких и глухих тонов, который прокатился по всему дому, как пламя, охватившее сухой кустарник. Наверху заплакали близнецы, сначала один, потом другой.
Морин склонила голову на грудь, плача, уткнулась в белый воротник своей блузки. Потом, не глядя ни на Джесс, ни на Барри, вышла из гостиной.
— Черт подери! — прошептала Джесс, ее глаза тоже увлажнились.
— Когда-нибудь ты зайдешь слишком далеко, — спокойно произнес Барри.
— Знаю, — отозвалась Джесс голосом, полным сарказма. — Ты не забываешь обид. Ждешь возможности расквитаться. — В следующее мгновение она уже поднималась по лестнице вслед за сестрой. — Морин, пожалуйста, подожди. Я хочу поговорить с тобой.
— Тебе нечего мне сказать, — отозвалась Морин, отворяя дверь детской комнаты, оклеенной светло-сиреневыми обоями. В нос Джесс бросился сильный запах талька, подобный крепкому наркотику. Она несколько отпрянула, и у нее опять закружилась голова, перед глазами пошли круги. Она прислонилась к притолоке двери, наблюдая, как Морин хлопотала над своими маленькими дочками.
Детские кроватки стояли под прямым углом у противоположной стены. Над ними на ниточках висели крошечные жирафы и плюшевые медвежата. Посреди комнаты стояли большая плетеная качалка и мягкое кресло, обитое материей в бело-розовую полоску, а также столик для пеленания и высокая стопка бумажных пеленок в красочной обертке. Морин склонилась над кроватками и ворковала над своими малышами, разговаривая с Джесс через плечо слегка нараспев, что смягчало остроту ее слов.
— Я не понимаю тебя, Джесс. Честно, не понимаю. Ты же знаешь, что Барри и наполовину не принимает всерьез то, что говорит. Ему просто нравится подтрунивать над тобой. Почему ты всегда попадаешься ему на крючок?
Джесс покачала головой. С кончика ее языка готовы были сорваться миллионы объяснений, но она проглотила упрек, позволив себе лишь извиниться:
— Мне очень жаль. Прости. Я не должна была так терять контроль над собой.
— Не знаю, как это получается всегда, когда вы сходитесь с Барри вместе. Только раз от разу все хуже.
— Как бы я ни старалась, он всегда находит возможность зацепить меня.
— Ты сама себя дергаешь.
— Может быть. — Джесс стояла, прислонившись к двери, и слушала, как затихают младенцы при звуке материнского голоса. Может быть, ей рассказать о том, что ей угрожал Рик Фергюсон, и о кошмаре и приступах беспокойства, которые явились следствием этой угрозы? Может быть, Морин обнимет ее и приласкает, скажет ей, что все будет в порядке? Как она нуждалась в этом объятии, как она жаждала, чтобы ее приласкали!
— У меня выдался действительно скверный день.
— У нас у всех бывают свои скверные дни. Но это не дает тебе права вести себя придирчиво и нелюбезно.
— Я же извинилась.
Морин вынула из кроватки одного из близнецов.
— Вот, Кэрри, иди наплюй на свою противную тетушку Джессику. — Она передала младенца в руки Джесс.
Джесс прижала ребенка к своей груди, ощущая губами мягкость головки младенца, вдыхая сладковатый запах, исходящий от него. Если бы только она могла все вернуть, начать все сначала, она бы многое сделала по-другому.
— Иди к своей мамочке, Кло. — Морин взяла на руки второго ребенка. — Необязательно из-за всего устраивать стычки, — сказала она Джесс, нежно баюкая младенца.
— В юридическом колледже нас учили не этому.
Морин улыбнулась, и Джесс поняла, что получила полное прощение. Морин никогда не сердилась долго. Она с детства отличалась своей незлобивостью, всегда стараясь все уладить, в отличие от Джесс, которая могла точить зуб на кого-нибудь много дней — черта, которая просто сводила с ума их мать.
— Думала ли ты… — начала фразу Джесс, потом заколебалась, не зная, стоит ли продолжать. Раньше в разговорах с Морин она не затрагивала эту тему.
— Думала ли я о чем?
Джесс начала баюкать ребенка, покачивая его на руках.
— Казалось ли тебе когда-нибудь, что ты видишь… маму? — медленно спросила она.
На лице Морин отразилось потрясение.
— Что?
— Казалось ли тебе когда-нибудь, что ты видишь… маму? — повторила Джесс, стараясь говорить спокойным голосом, стараясь не смотреть в испуганные глаза Морин. — Знаешь, в толпе. Или на другой стороне улицы. — Ее голос прервался. Неужели она говорит так же нелепо, как и чувствует себя?
— Наша мама умерла, — твердо произнесла Морин.
— Я просто имела в виду…
— Зачем ты мучаешь так себя?
— Я ничего плохого себе не делаю.
— Посмотри на меня, Джесс, — попросила Морин, и Джесс неохотно повернулась в сторону сестры. Две женщины, каждая из которых держала на руках младенца, всматривались в карие глаза друг друга, находясь на разных концах комнаты. — Наша мама умерла, — повторила Морин, в то время как Джесс чувствовала, как немеет ее тело.
Они услышали звонок в дверь.
— Это отец, — сказала Джесс, горя желанием вырваться из-под пытливого взгляда сестры.
Но Морин не отрывала от нее глаз.
— Джесс, думаю, что тебе надо встретиться со Стефани Банэк.
Джесс слышала, как открылась парадная дверь, слышала, как в прихожей отец обменялся любезностями с Барри.
— Стефани Банэк? Зачем мне с ней встречаться? Она — твоя приятельница.
— Она еще и врач.
— Мне не нужен врач.
— Думаю, что он тебе нужен. Послушай, я напишу на бумажке для тебя ее телефон. Хочу, чтобы ты ей позвонила.
Джесс хотела возразить, но передумала, когда услышала шаги отца, поднимавшегося по лестнице.
— Вот, посмотрите-ка на них! — зашумел отец прямо с порога. — Все мои замечательные девочки собрались в одной комнате. — Он подошел к Джесс, заключил ее в объятия, поцеловал в щеку. — Как ты, куколка?
— Нормально, папа, — ответила Джесс, впервые за весь день почувствовав, что, может быть, так оно и есть.
— А как моя другая куколка? — спросил он Морин, теперь обнимая ее. — А как мои маленькие куколки? — продолжал он спрашивать, стягивая всех в одну кучу. Он взял Кло из рук матери, покрыв лицо ребенка поцелуями. — О мои сладкие! Вы мои ягодки! — приговаривал он. — Как я люблю вас! Да, очень люблю. — Он замолчал, улыбаясь своим собственным двум девочкам. — То же самое я сказал вчера вечером девочке постарше, — сообщил он им, потом отступил на шаг и стал ждать, как они к этому отнесутся.
— Что ты такое сказал? — спросила Морин.
Джесс промолчала. Морин опередила ее своим вопросом.
Глава 5
Первый час после ухода из дома сестры Джесс потратила на то, что колесила в своей машине по улицам Эванстона, стараясь не думать о том, что говорил отец за обедом. Но, понятно, ни о чем другом она не могла думать.
— То же самое я сказал вчера вечером девочке постарше, — объявил он спокойным, довольным и уверенным голосом. Как будто влюбиться было обычным делом, как будто он объявлял о таких вещах чуть ли не каждый день.
— Расскажи нам все о ней, — попросила его Морин за обеденным столом, наливая подобие черепашьего супа, а Джесс пыталась стереть из памяти видение искалеченной черепашки. — Мы хотим узнать о ней абсолютно все. Как ее зовут? Как она выглядит? Где ты с ней познакомился? Когда ты ее покажешь нам?
Нет, подумала Джесс, не говори нам больше ничего.
— Ее зовут Шерри Хасек, — гордо объявил отец. — Она такая миленькая. Невысокая, худощавая, темные, почти черные волосы. Думаю, она красится…
Джесс удалось отправить в рот ложку супа, от которого онемел кончик языка, она обожгла небо. Ее мать была высокая, пышногрудая, красивые каштановые волосы подернулись сединой. Она всегда ненавидела крашеные в черный цвет волосы, говорила, что они кажутся ей фальшивыми. Отец с этим соглашался. Неужели он мог забыть, недоумевала она, преодолевая желание напомнить ему об этом, чувствуя, как суп горячим комом опускается в желудок. Картина безголовой черепашки стояла у нее перед глазами.