о свою вину.
Я подумывал о том, чтобы подать на доктора в суд. Даже хотел подать в суд на родственников. Но вместо этого подал на развод. А потом все бросил и уехал оттуда. Оставил работу, ушел из родного дома, бросил все. Когда теряешь ребенка, то ничего не жалко. Поэтому я снялся с насиженного места. Приехал в большой город, нанялся продавцом мужских галстуков в компании «Карсон, Пири, Скотт». Потом перешел в магазин дамской обуви, вот и вся история.
Он перевел взгляд с Джесс на дверь, потом на стол и опять на Джесс.
— Мне встречалось много женщин, но я ни с кем не связывал себя. Просто флиртовал, забавлялся. Продал массу обуви. Но меня нельзя было затянуть в новые серьезные отношения. Нет. Кому нужна такая головная боль?
И вот вы вошли в магазин и колотили каблуком туфли по своей ладони с таким остервенением, что были недалеки от того, чтобы сломать каблук или поранить себе руку. Я посмотрел на вас, заглянул вам в глаза и сказал себе: вот человек, который перенес такую же трагедию, как и ты сам.
Джесс почувствовала, как на ее глаза навертываются слезы, и тут же отвернулась.
— Я не собирался звонить вам, — продолжал он, и звук его голоса опять заставил ее посмотреть на него. — Я совершенно не хотел вникать в проблемы еще кого-то, хотя, кто знает, может быть, интуитивно я стремился как раз к этому. Отец мой, вероятно, выскажется именно в этом духе. Может быть, просто пришло время, не знаю. Но когда привезли эти дурацкие сапоги, я понял, что должен вновь повидать вас. Поэтому я позвонил и попросил вас выйти, хотя убеждал сам себя в том, что это будет одноразовое свидание. Конечно, у меня не было намерения звонить вам снова.
Но меня тянуло к дверям вашего дома.
Я думал о вас всю минувшую неделю, и, хотя вы мне запретили приходить к вам снова, я не смог не увидеть вас и не продал ни одной пары этой проклятой обуви…
Джесс почувствовала, что она смеется сквозь слезы.
— А ваши родители? — спросила она.
— Я их не видел с тех пор, как уехал из Спрингфилда.
— Вероятно, вы это глубоко переживаете.
Он удивленно взглянул на Джесс.
— Большинство других людей сказали бы, что это явилось тяжелым испытанием для родителей. Но вы правы, я тоже это глубоко переживаю, — признался он.
— Тогда почему вы так поступили?
— Думаю, я просто не знал, как держать себя с ними, — ответил он. — Они стараются отнестись ко мне с пониманием, дать мне нужные время и свободу действия. Но вы правы, думаю, что дальше так вести себя не стоит. Просто к чему-то привыкаешь. Иногда появляются опасные привычки.
— В Спрингфилде вы обувь не продавали, правда? — Она заранее знала ответ, но все равно спросила.
Он отрицательно покачал головой.
— А чем вы там занимались?
— Вы же не хотели знать об этом.
— У меня ужасное предчувствие, что я уже знаю о ваших прежних занятиях, — сказала она. — Вы адвокат, верно?
Он виновато кивнул.
— Собирался сказать вам, но думал, что поскольку не собираюсь вам больше звонить, то какой смысл говорить об этом?
— А я все время распространялась о законах, о праве, о том, как функционирует правовая система…
— Мне это нравилось. Как будто посещал курсы переподготовки. Это показало мне, насколько бедна моя правовая практика. Ваш энтузиазм заразителен. И вы прекрасный просветитель.
— Я чувствую себя круглой идиоткой.
— За этим столом идиот только один — это я, — поправил он ее.
— В какой области юриспруденции вы работали? — она засмеялась еще до того, как услышала от него ответ.
— Уголовной. — Его ответ ее не удивил.
— Понятно.
Джесс потерла лоб, думая о том, что ей надо было бы убежать от него, пока еще была такая возможность.
— Поверьте, я не собирался обманывать вас, — повторил он. — Просто я не думал, что дело зайдет так далеко.
— Насколько далеко оно зашло? — спросила Джесс.
— Для меня достаточно далеко, чтобы не желать потерять вас. Достаточно далеко, чтобы рассказать вам правду о себе. Достаточно далеко, чтобы понять, что я полюбил вас, — тихо ответил он.
— Расскажите мне о своей дочери, — попросила Джесс, беря его руки в свои.
— О чем я могу рассказать? — спросил он дрогнувшим голосом.
— Расскажите мне что-нибудь приятное из того, что вы запомнили.
Наступила продолжительная пауза. Карла подошла к ним, но, взглянув в глаза Джесс, снова отошла.
— Я помню случай, когда ей было четыре года. Она была очень возбуждена, потому что назавтра у нее был день рождения, — начал вспоминать Адам. — Сьюзен купила ей новое нарядное платьице, и Бет горела желанием надеть его. Она пригласила целую ватагу ребятишек к себе на торжество, а мы договорились с фокусником и подготовили все заранее, как это делается в подобных случаях. Сплю я очень крепко, но вот я слышу мягкое постукивание по своей руке, — открываю глаза и вижу — у кровати стоит и смотрит на меня Бет. Я и говорю: «Что, моя любимая?» а она, очень волнуясь, отвечает мне: «Сегодня мой день рождения». Я ей говорю: «Да, конечно, но сейчас иди в кроватку, моя милая. Еще рано, всего три часа утра». А она говорит мне: «О, я думала, уже пора вставать. Я уже умылась и оделась». И действительно, она сама нарядилась в праздничное платьице, надела башмачки и носочки с кружевами, она полностью подготовилась к торжеству в три часа утра. А я подумал о том, как замечательно, когда что-то радостное тебя так сильно волнует. И я встал, проводил ее в ее комнату, она опять надела свою пижаму, я уложил ее в кровать, укрыл одеялом, и она тут же уснула.
— Мне понравился этот рассказ, — сказала ему Джесс.
Адам улыбнулся, в уголках глаз блеснула слеза.
— Однажды в детском саду, ей было тогда не больше трех лет, она передала мне, что такой же, как она, малыш в группе обижал ее, и это ей не нравилось. Тогда я спросил ее, какими же словами он обзывал ее, а она ответила своим мелодичным невинным голоском: «Пиписька и какашка».
Джесс от души расхохоталась.
— Кажется, и я так же отреагировал на ее слова, — заметил Адам, тоже рассмеявшись. — Понятно, что мое поведение несколько подбодрило ее. Она посмотрела на меня своими огромными карими глазами и попросила: «Папа, пойдем со мной сегодня в детский сад. Прикажи ему так больше не называть меня».
— И вы это сделали?
— Я сказал ей, что уверен, что она сама сумеет справиться с этим маленьким нахалом. И похоже, ей это удалось, потому что мы от нее больше не слышали об этом.
— По рассказам вы похожи на хорошего отца.
— Мне бы хотелось так думать.
— Удачно ли складывалась ваша адвокатская работа? — спросила Джесс после небольшой паузы.
— Считался лучшим адвокатом Спрингфилда.
— Думали вы когда-нибудь вернуться к прежним делам?
— В Спрингфилд я не вернусь никогда.
— А к юридической деятельности?
Он помолчал, дал знак Карле, которая, поколебавшись, осторожно подошла к ним.
— Принесите нам, пожалуйста, фирменную пиццу и два бокала кьянти.
Карла кивнула в знак согласия и, не проронив ни слова, ушла выполнять заказ.
— Вы не ответили на мой вопрос, — напомнила ему Джесс.
— Собираюсь ли я возвращаться к деятельности в области юриспруденции? — повторил он вопрос, тщательно взвешивая его смысл. — Да, я об этом подумываю.
— Решитесь ли вы на это?
— Не знаю. Возможно. Мои колени начинают уставать от продажи обуви. Возможно, если появится подходящее предложение, я пойду на это. Кто знает?
Карла принесла им вино. Джесс тут же подняла свой бокал, чокнулась с Адамом.
— За сладостные воспоминания, — предложила она.
— За сладостные воспоминания, — повторил он.
Как только они вошли в ее квартиру, она почувствовала, что что-то не так.
Джесс остановилась, как вкопанная, возле двери, ожидая, прислушиваясь.
— В чем дело? — спросил Адам.
— Вы что-нибудь слышите? — спросила она.
— Слышу, что работает ваш радиоприемник, если вы имеете в виду это. Вы никогда не выключаете его из-за птички?
— Но не так громко.
Адам ничего не сказал. Джесс повернула ключ в замке, потихоньку открыла дверь.
— Господи, здесь адский холод! — воскликнула Джесс, увидев, как ее старинные цветные занавески полощутся на ветру.
— Вы оставили окна открытыми?
— Нет, — ответила Джесс, подходя торопливо к окну и закрывая его. Занавески оборвались и упали, накрыв ее словно плащом. Звуки музыки, несшиеся из радиоприемника, нарастали. Опера, подумала она, сбрасывая с себя занавески, похожие на гигантскую паутину, торопясь к стереоприемнику, чтобы сделать звук потише. «Кармен». Ария тореадора.
— Может быть, следует вызвать полицию, — предложил Адам.
Она повернулась к нему на каблуках. Если не считать открытого окна и громкости стереоприемника, то в комнате все оставалось без изменений.
— Похоже, что ничего не пропало, — она направилась в спальню.
— Не ходите туда, Джесс, — предупредил ее Адам.
Джесс остановилась, обернулась к нему.
— Почему это?
— Потому что вы не знаете, что или кто может поджидать вас, — напомнил он ей. — Господи Иисусе, Джесс, уж кто-кто, а вы-то должны хорошо знать это. Что надо делать, как учит полиция, если в вашей квартире совершено ограбление со взломом? Они советуют не входить в нее, — продолжал он, не дожидаясь от нее ответа. — Почему они вам это советуют?
— Потому что взломщик может все еще находиться в квартире, — спокойно ответила Джесс.
— Давайте уйдем отсюда и вызовем полицию, — опять предложил он.
Джесс сделала к нему два шага, потом замерла на месте.
— Бог мой!
Адам посмотрел по сторонам, потом опять на нее.
— Что такое? В чем дело?
— Фред! — воскликнула она дрожащим голосом, показывая на клетку.
На какое-то время Адам растерялся, толком не соображая, в чем дело.
— Его нет, — закричала Джесс, подбегая к клетке, заглядывая через сетку, проверила, нет ли птички внутри клетки под подстилкой из бумаги. Но она убедилась, что птичка исчезла.