Минут через пять в комнату входит Орла. Юан стоит у окна, я сижу на подлокотнике дивана, в руках раскрытая книга «Подражание Христу» Фомы Кемпийского.
– А-а, Грейс! И Юан здесь! – Она выжимает улыбку. – Какой сюрприз!
Орла смотрит на книгу, которую я держу.
– «Видишь, Господь, вот я стою пред Тобой, нагой и нищий, умоляю о милости и прошу о сострадании», – цитирует она.
– До этих слов я еще не дошла.
– Глава сто двенадцатая.
Она одета так же, как и раньше: темные брюки и кофта без воротника, под ней белая рубашка; волосы стянуты назад и подвязаны простой ленточкой, на лице нет и следа макияжа.
– Ну хорошо… – Я кладу книгу обратно на стол. – Прости, что я прервала твое послушание на маслобойне, но мы…
Гляжу на Юана, однако он отвернулся, смотрит в окно, будто увидел там что-то интересное.
– Мне надо поговорить с тобой.
– Что ж, садись.
Она протягивает мне подушечку с вышитой надписью «Бог – это свет». Я подкладываю ее под себя, сажусь. Она устраивается напротив, кладет ногу на ногу, ждет. Гляжу на нее и сразу вспоминаю Анжелин. И мать, и дочь обладают свойством излучать непоколебимое, как скала, спокойствие, оно словно окружает их неким силовым полем. Обе всегда абсолютно уверены в себе, словно их мысли, мотивы, движущие их поступками, всегда недосягаемо превосходят и мысли, и мотивы остальных смертных.
– В общем… мне показалось, что нам с тобой не удалось поговорить как следует. В первый раз, в ресторане, я была слишком потрясена, чтобы отвечать тебе разумно, во второй раз это был день рождения моих девочек, и, понимаешь… – Господи, как это трудно – улыбаться ей. – Я же все-таки мать, и меня прежде всего заботило это.
Здесь я умолкаю. Повисает напряженная тишина. Орла никак не реагирует на мои слова. Просто сидит, сложив руки на коленях, и наблюдает за мной. Улыбка моя в сложившейся ситуации кажется неуместной и тактически слабой. Поняв это, я сразу становлюсь серьезной.
– Орла, я пришла к тебе с просьбой: не приходи в мой дом в воскресенье.
Он вскидывает одну бровь:
– А ты не думаешь, что для Пола будет лучше, если мы подведем окончательную черту под этим делом?
– У Пола есть заключение патологоанатома.
– Но разве у него не должно было возникнуть вопросов?
– Это был несчастный случай, – нажимаю я на последние два слова. – И скорей всего, причина его – сочетание нескольких факторов: непогода, незнакомая местность, естественное любопытство ребенка, поставившее его жизнь под угрозу.
Пока я это произношу, в памяти всплывает картина. Несколько лет назад Пол, посещая могилу дочери, с горечью вопрошал: «Ну почему она пошла в воду?» Отбрасываю это воспоминание и продолжаю:
– Твоя история стала бы…
– Моя история? – перебивает она. – Что ты называешь историей? Это правда. А правда есть правда – и ничего больше. Ты согласен со мной, Юан?
Все это время Юан стоял у окна, но теперь подходит к нам и садится рядом со мной, прижавшись своим бедром к моему.
– Для этой правды сейчас не время, Орла.
– Правда рано или поздно всплывет… шила в мешке не утаишь, – говорит она медоточивым шепотом.
– И только потому, что ты… благодаря тебе…
– Давно пора.
– Но это не принесет никому пользы.
Она звонко смеется:
– Как – никому? А мне? Мне принесет пользу! Разве мои чувства не в счет?.. И…
– Орла, у нас с тобой была возможность рассказать правду, – перебиваю я. – Но время прошло, и мы с Полом, – я складываю ладони, – наши с ним судьбы неразрывно связаны. У нас двое детей. Ты должна понять, как губительно будет это для нас. Разве ты не видишь, что так оно и будет?! От нашей семьи не останется камня на камне.
Мне удается говорить ровным тоном, но не более того. Я жду ответа, едва дыша.
Но она молчит. Только переводит изумленный взгляд на Юана, потом на меня и снова на Юана.
– Давайте начистоту, – говорит она наконец, наклоняясь ко мне. – Нравится вам это или нет, я все равно все расскажу Полу. А что вы там думаете или чувствуете – это к делу не относится.
– Но, Орла, при чем здесь ты со своей совестью? Ведь ты даже не прикоснулась к ней! Это я ее толкнула! Ты здесь совсем никаким боком!
– Я тоже была там. Стояла рядом с тобой. С таким же успехом могла толкнуть.
– Но не толкнула же! Ты просто присутствовала как свидетель.
– Ах вот как…
Она смотрит в потолок, затем снова переводит взгляд на меня:
– Предположим, по улице идет слепой. На его пути канализационный люк, с которого кто-то снял крышку. Я вижу, что он подходит к нему все ближе. Потом вижу, как он падает в люк. Ответь мне, Грейс, кого нужно винить в этом? Того, кто оставил люк открытым? Самого слепого – если слепой, сидел бы дома, а не шлялся по улицам. Или виновата я: видела, что он сейчас упадет, и ничего не сделала?
– Это не одно и то же, – вмешивается Юан. – Никто не видел, как Роза тонула.
– Значит, ты хочешь сказать, что Грейс невиновна?
Я едва дышу. Жду, что он скажет Орле все, что твердил мне все эти годы: нет никаких твердых и непреложных свидетельств тому, что это сделала я. Бывают разные совпадения. И факт, что Розу нашли недалеко от места, где я ее толкнула, ничего не доказывает.
Но сейчас Юан почему-то не подвергает сомнению мою вину. Он говорит совсем другое.
– В жизни случаются несчастные случаи. Бывают и трагические, когда ничего исправить уже нельзя. – Он пожимает плечами. – Но ведь живым надо жить дальше, другого не дано. Оставить все позади и жить дальше.
Орла снова смотрит на Юана с изумлением.
– Мы убили человека, – решительно говорит она. – И не просто человека – ребенка.
– Но было темно, Орла! – кричу я. – Мы не знали, что она упала в воду.
Она снова оборачивается ко мне:
– А на следующий день, когда мы ее обнаружили? Что ты скажешь про это? Что?
– Но ведь было уже поздно, разве не так? Она была несколько часов как мертва.
– Но мы могли бы признаться.
– Могли бы…
– Но я сказала, чтоб ты молчала.
– Но мне необязательно было слушать тебя!
– Но ты послушалась как миленькая! Ты всегда меня слушалась.
– Я могла и не послушаться. В этом была моя воля. И ты ни в чем не виновата.
– Если б не я, ты вообще туда не пошла бы.
Орла склоняет голову набок.
– А если серьезно, – тихо говорит она. – Как ты жила все эти годы, имея такой груз на душе?
– Нелегко жила, – признаюсь я. – И поверь, это еще мягко сказано. Но я всегда, понимаешь, всегда, насколько могу, стараюсь совершать добрые поступки.
– Она была ребенком. А мы – жестокими и легкомысленными девчонками. И в результате она погибла.
– Я все понимаю, Орла! Все понимаю, черт меня побери!
Юан кладет ладонь мне на руку.
– Поверь, – говорю я, судорожно сглатывая и понижая голос, – не было ни единого дня, чтобы я не вспоминала Розу, чтобы не жалела о том, что случилось, чтобы не желала вернуть все назад и сделать все по-другому. Но это случилось. Ну признаюсь я Полу, протащу всю семью через эту грязь… но это ведь не отменит факта, что мы там были. И Роза погибла.
– И поэтому ты никак не можешь избавиться от прошлого, так, что ли?
– Что ты имеешь в виду?
– Застряла на одном месте, не двигаешься. Раскорячилась – одна нога в одном времени, другая в другом. Ведь это очень неудобно, тебе не кажется?
Пятки мои начинают барабанить об пол.
– Я понятия не имею, о чем ты толкуешь.
– Правда? А ты уверена в том, что не живешь там, в прошлом, где все для тебя остановилось? А, Юан? Что скажешь?
Она смотрит на него, но он наживки не проглатывает.
– Вот перед тобой мужчина, который, как ты считаешь, должен был принадлежать тебе. Твои чувства к нему свеженькие, яркие, как в первой любви. Ты постоянно думаешь о том времени, когда жизнь была простая и ясная, пока ты не взвалила на себя груз вины и раскаяния, да еще семьи в придачу.
– Семья для меня никакой не груз, Орла. Именно поэтому я сейчас здесь.
– Да брось! Ты прискакала сюда себя спасать.
Раздражение мое все растет, охватывает все мое существо, я даже боюсь раскрыть рот.
– Это болото, Грейс, и ты в нем погрязла. Тебя словно магнитом тянет в прошлое. Ты все время мыслями возвращаешься к той ночи, к тому ужасу, который за ней последовал. Даже замуж вышла, – фыркает она, – за ее отца.
– Я просто полюбила его. Я уже говорила тебе об этом. И я все еще люблю его.
Я говорю отрывисто, сжав кулаки. Ах как хочется сделать ей сейчас больно, физически, повалить ее на пол и каблуками вколотить в нее хоть немного здравого смысла. Я не привыкла испытывать подобные чувства, щеки мои пылают от усилий, которые я прилагаю, чтобы сохранить спокойствие.
Она смотрит на меня не отрываясь и удовлетворенно улыбается. Тут до меня доходит, что главная ее цель сейчас – вывести меня из себя. Перед внутренним взором предстает картина: Орла стоит на коленях, деморализованная, на щеках пятна от слез. И сразу на душе становится легче. Я плотно прижимаю ноги одну к другой, тем самым успокаивая их дрожь.
– А знаешь что, Грейс? – Она сплетает пальцы и вытягивает руки над головой. – Мне кажется, тебе станет гораздо легче, когда мы вытащим все это на свет. – Она смотрит на Юана. – Всем нам станет от этого легче.
– Я пришла сюда не шутки шутить. – Голос мой снова звучит спокойно.
Глаза ее раскрываются шире, словно она поверить не может, что я способна на такое заявление.
– А я и не шучу.
Я наклоняюсь, подвигаясь к ней ближе:
– Ты должна понять, насколько немыслимой станет моя жизнь.
– Но подумай, какой она станет, если тебе не нужно будет больше что-то скрывать.
Она тоже наклоняется вперед. Переходит на шепот. Для стороннего наблюдателя это выглядит так, будто мы с ней о чем-то секретничаем.
– Каково тебе будет тогда, а?
Такое чувство, будто я проваливаюсь в бездонную пропасть ее глаз. Ничего не могу поделать. Под прямыми солнечными лучами глаза ее кажутся огромными, дымчатыми, подвижными и мягкими, как кашемир. На мгновение в голову приходит мысль: а как бы сложилась моя жизнь, какой бы она могла быть свободной и легкой без этих отвратительных тайн и скелетов в шкафу. Как естественно и непринужденно текла бы она, если бы не было этого жуткого страха, что все раскроется. Как удивительно и приятно жить, когда не нужно ничего таить, с чистым сердцем смотреть в глаза людям. Просто удивительно. Но, увы, неосуществимо.