Хрустальная мечта о братоубийстве тут же лопается с легким звоном.
Я захожу в летнюю кухню, достаю себе из холодильника воду, наливаю, добавляю лед. Алану не предлагаю, хотя вижу, что тому жарко, у него даже чешуйки проступают на щеке возле уха. Как всякий обычный человек, от жары он начинает нервничать, и повышающаяся температура тела толкает его на конфликт.
- Откажись! Я тебе заплачу!
Смеюсь резко, демонстративно, грубо хохоча ему прямо в лицо. Он не теряется.
- Зачем это тебе? У тебя и без того достаточно игрушек.
Я сажусь на высокий барный стул, закидываю ногу на ногу и смотрю на него с таким видом, как если бы слушал старинную симфонию в новой обработке.
- Отец и без того достаточно помог тебе, хотя не должен был. Теперь ты хочешь получить и то, что тебе не причитается!?
Этот выпад достаточно хорош, чтобы отреагировать на него со всей яростью, что копилась во мне эти долгие годы. Бросаю запотевший от льда стакан и он разбивается о кафель. Вокруг летят капли воды, ледяные осколки, стекло. Алан замолкает и глядит на меня ровно и бесстрастно, будто бы не он только что кипятился и переживал за свою шкуру.
- Запомни и запиши себе наконец: я ничего не получил от отца, кроме одного: его блядского гена. И мне совершенно плевать, что вы там себе решили. На Совет меня вызвали также, как и тебя, и скажу даже больше: я пришел туда первым.
Алан поводит плечом.
- Ты все равно не найдешь себе истинную. НЕРАСКРЫВШИХСЯ становится все меньше и меньше, - он вдруг хихикнул себе под нос, будто одному ему знакомой шутке. – Все меньше и меньше!
Я чувствую, как огонь внутри меня начинает разрастаться от злости на него, на всю эту ситуацию в целом, да и на то, что технически он прав. Резко разворачиваюсь, выхватываю за длинную деревянную ручку с магнитной доски тесак для мяса и, резко выпрямив руку, бросаю в Алана.
13. Стефан
Алан поводит плечом.
- Ты все равно не найдешь себе истинную. НЕРАСКРЫВШИХСЯ становится все меньше и меньше, - он вдруг хихикнул себе под нос, будто одному ему знакомой шутке. – Все меньше и меньше!
Я чувствую, как огонь внутри меня начинает разрастаться от злости на него, на всю эту ситуацию в целом, да и на то, что технически он прав. Резко разворачиваюсь, выхватываю за длинную деревянную ручку с магнитной доски тесак для мяса и, резко выпрямив руку, бросаю в Алана.
Ему не занимать реакции, он тут же нагибается и огромный нож пролетает мимо, едва задев нос. Алан смотрит прямо на меня и от ярости его ноздри раздуваются, воздух выходит рваными порциями, грудь ходит ходуном. При этом он совсем не меняет положения тела. Только руки сжал в кулаки так, что побелели костяшки. Мы не смотрим на тесак для мяса, в этом нет нужды: инстинкты уже просчитали траекторию его полета и мысленно зафиксировали тот факт, что нож до половины вошел в деревянный косяк двери. Прямо за Аланом.
- Этот инцидент будет доведен до сведения Совета, - наконец, выдыхает он зло. А потом криво тянет неестественную улыбку. – Может быть, поговорим на суде?
Я развожу руками:
- Не докажешь, дорогой брат! В этой части дома камеры слежения никогда не работали, а мое слово против твоего пока еще может сработать в плюс. Не забывай, что я – редкий гость в очереди жалобщиков.
Намек на дебильный характер старшего брата Алан не может стерпеть.
- Ты всегда был идиотом, им и останешься!
Я вижу: этот раунд закончился моей безоговорочной победой над его самомнением и потому могу добавить патоки в голос.
- Погода портится, сюда идет грозовой массон, а потому советую поторопиться.
Алан не сразу понимает, о чем я говорю, а, осознав, меняется в лице. Сплевывает на пол, от чего кафель немного плавится в углу и резким шагом выходит из летней кухни во двор, направляясь к вертолету.
Во избежание инцидентов следую за ним: хочу убедиться, что он точно покинет мой остров и мы больше не увидимся.
- Ты должен снять свою кандидатуру! – говорит Алан, усаживаясь в кресло пилота. – Ты сам знаешь, что не предназначен для всего этого.
- А вот это уже позволь мне самому решать, - ухмыляюсь и щурюсь от солнца, поправляя волосы, которые подхватил легкий ветер. А сам думаю о том, КТО сидит в дальней комнате моего особняка. – Предназначен или нет. Тем более, что это всего лишь дело времени.
Тут же повисает молчание. Алан никогда не славился быстрой реакцией, но тут до него сразу доходит. Он открывает рот от изумления, а я весело расширяю глаза, изображая его лицо сейчас.
- Ты… Нашел?
Вместо ответа с силой закрываю дверь пилота и машу ему рукой, улыбаясь. Алан заводит двигатель, включает тумблеры. Когда он смотрит на меня прежде чем взлететь, я показываю ему комбинацию из трех пальцев, глядя исподлобья.
Пошел ты, хрен моржовый.
Вертолет поднимается выше, выше, а я краем глаза отмечаю, что не соврал про изменение погоды – с Запада идет дождливый циклон и возможно ночью будет гроза. Значит, перелеты отложены до завтрашнего утра.
Я опускаю голову и включаю мобильник, захожу в галерею фотографий и приближаю ее лицо, разглядывая все, что успел изучить за это время: красивые большие зеленые глаза, тонкую линию носа, пухлые греховные губы.
В ней ощущается стержень, но очень, очень глубоко внутри. На самом деле, впервые увидев фото, я даже засомневался, что Клэр – именно та, что нужна мне. Она была даже не первой в списке, что я нашел в даркнете, и я сначала даже прошел мимо нее, не впечатлившись явной нежностью, кротостью. Потому что у меня нет времени, блять, на эти телячьи нежности.
Время истекало так быстро, что я не успевал его поймать за хвост. Летело, меняя дни и ночи местами оперативно и бескомпромиссно, не давая ничего взамен. Поэтому я сам вершу свою судьбу, не оглядываясь ни на кого: ни на отца, который отказался от выродка-сына, ни на шамана, который не может внятно сформулировать свои мысли.
В даркнете всегда можно найти все, что интересует, а теперь там можно обнаружить и адреса НЕРАСКРЫВШИХСЯ. Деньги при этом играют самую прекрасную роль, ускоряя процесс.
Думаю только о том, что аккаунтов действительно почти не осталось на сайте. А это значит, что…
Но тут вдруг происходит что-то странное: вертолет резко начинает снижение, лопасти крутятся быстро, с каким-то тяжелым металлическим свистом, а нос кренит вниз, будто бы пилот сошел с ума и направляет летательное средство целенаправленно вниз. Со звоном вертолет буквально плюхается шасси об асфальт и даже проезжает немного вперед по инерции, словно спортивная тачка, которая дрифтует на манеже.
Из кабины пилота вываливается Алан, а на его руках – бледная, с красными ожогами по всему лицу и шее Клэр.
Клэр, сук@, Паркер. Та, что должна сидеть в своей комнате тихой мышкой.
Выхватываю ее тело из рук недоуменного Алана, прикладываю большой палец к ошейнику, чтобы он успел считать отпечаток и отключить систему, укладываю ее на асфальт, не заботясь о том, как это выглядит со стороны. Система срабатывает быстро, ошейник отключается, становясь обычным на вид чокером, а я делаю искусственное дыхание.
Блять, Клэр, кто тебя тянул из дома в небо?
Она приходит в себя, смотрит на меня своими невозможными зелеными глазами, вздыхает полной грудью. Я считаю ее пульс на руке. Черт, да у меня самого пульс сейчас отстукивает быстрее барабанщика на военном параде.
- Ты ответишь за это! – вдруг орет Алан голосом, так похожим на мой, бежит к своему вертолету, хлопает раздраженно дверью и сваливает из моего дома.
- Спасибо, - шепчет искусанными губами Клэр.- Спасибо, мой герой.
Мое сердце делает кульбит от ее слов и исстрадавшегося вида. Я не герой, Клэр, и сегодня ночью тебе придется в этом убедиться.
14. Клэр
Стефан находится рядом со мной. Я чувствую его запах, его прикосновения, когда он осторожными движениями втирает мазь на моей шее. Под кожей кислородными пузырьками поднимается волнение, как всегда, когда он рядом. Усилием воли пытаюсь подавить это чувство, нерациональное, неправильное, неуместное. Я – его рабыня, его сексуальная игрушка на целый год, и сама виновата в том, что продалась, испугавшись, в сущности, такой ерунды. А рабыни точно не чувствуют связи со своим хозяином, не могут млеть от его прикосновений.
Все так запуталось во мне, скрутилось непонятным Гордиевым узлом, и его мне самой точно не распутать. Я уже не чувствую к этому мужчине ненависти, внутри только какая-то противная, липкая, серая покорность, от которой меня саму выворачивает.
В какие-то дни, когда его нет рядом, как сегодня утром, мне кажется, что я стала домашней кошкой, что хочет сбежать из дома, но, оказавшись на воле, точно пропадет – не дадут выжить сытое брюхо, лощеные привычки, остриженные когти.
И мне останется только одно – плакать и скрестись у двери, ожидая, когда она откроется и я выйду в большой мир, что погубит меня не раздумывая.
Это состояние я ненавижу больше всего. Кажется, Стефан играет мной так, как ему нужно, лишая воли, отнимая рассудок. Чередуя мягкость и силу, он будто лишает меня равновесия, и я постоянно качаюсь, словно на эмоциональных качелях, от ненависти к пространному равнодушию.
Редко, но это случается: во мне просыпается сила, она расправляет кольца, как змея перед прыжком на свою жертву, и я пытаюсь найти выход из положения, набираюсь смелости заговорить о своем плене со Стефаном, ищу какие-то слова, чтобы убедить его изменить условия моего здесь содержания.
Порой оглядываю зорко все окружение, делаю пометки, как можно было бы сбежать, что я смогу использовать в качестве оружия. Но все это – просто фантазии. Я слишком труслива, чтобы сделать что-то. Я слишком… я.
Но сейчас, ощущая мягкие поглаживания Стефана, за которыми стоит только нежность, уважение и грусть, я не чувствую ничего.
В моей душе пусто, она вывернута наизнанку, как карман в куртке, чтобы можно было вытряхнуть последние крошки. Не осталось даже слез, они все сгорели во время моего полета.