Поспать бы, но чувствую, не получится. Уже четыре дня не получается ни расслабиться, ни отдохнуть. Нахожусь в каком-то анабиозе. Все происходящее воспринимается как тягучая, липкая, растянутая во времени субстанция.
Понимаю разумом, что так не навсегда. Шок пройдет, и я окажусь лицом к лицу с новой реальностью. А пока.... пока просто муторно.
Пора прекращать пить успокоительные.
Набираю полную грудь воздуха и медленно его выдыхаю, а затем поворачиваю голову и смотрю на сваленные в кучу чемоданы с моими вещами.
Их привезли от Литовских два дня назад.
Мне дали вольную.
Сильно зажмуриваюсь. Слез нет, потому что внутри пустыня. Они вышли в первые сутки после аварии, а потом там всё высушило.
Перевернувшись на живот, прячу лицо в подушке. Не хочу об этом думать! Не хочу, нет сил!
Не хочу сейчас гадать, кто прав, а кто виноват. Не хочу знать, кто лжет.
Мне нужно хоть немного покоя!
В дверь коротко стучат и сразу входят. По шагам и запаху еды понимаю, что это мамина новая кухарка Ирина.
- Ясенька, поешьте немного.
- Я не голодна.
- У вас стресс и нет аппетита, но это не значит, что вы не голодны, - проговаривает женщина терпеливо.
- Я поем. Оставьте. Спасибо.
Она уходит. Я долго лежу, не шевелясь. Как только закрываю глаза, перед мысленным взором встает лицо лежащего в гробу покойного отца.
Желтоватая восковая маска и презрительно поджатые губы, будто он не уважает ни одного из пришедших проститься с ним.
А ещё сложенные на груди руки. Левая кисть из-за перелома была вывернута немного неестественно. Я не знаю, почему этот момент запечатлелся в памяти особенно ярко.
Чуть позже, когда за окном становится совсем темно, дверь открывается, и в комнату входит мама. Зажигает верхний свет и подходит к окну, чтобы опустить жалюзи.
От неё пахнет духами.
- Не спишь?
- Нет, - отзываюсь охрипшим от долгого молчания голосом.
- Я скажу, чтобы Ирина принесла тебе снотворное.
- Не надо....
- И тебе нужно поесть, - смотрит на нетронутый ужин, а затем переводит взгляд на неразобранные чемоданы.
Молча заламывает бровь.
Я должна была заняться этим накануне похорон?...
- Зачем ты рассказала всем, что на папу было совершено покушение? - спрашиваю негромко.
- А разве не понятно? - удивляется мама, - Чем больше людей будут знать о том, что его убили, тем лучше для нас.
- Экспертиза ещё не готова.
- Они её купят, я уверена.
Повернувшись набок, наблюдаю за тем, как она усаживается на край кровати и разглаживает юбку на коленях.
- В прошлый раз не покупали, - намекаю на смерть Марата.
- Обстоятельства изменились. Сейчас они предали оказанное им доверие. Такое не прощается.
«Все вышло так, как мы хотели. Ублюдок сдох. Выдыхай, брат»
Поэтому Адам был так напряжен в последнее время? Они с Яном готовились к убийству? Поэтому пропадал ночами?
- Что ты будешь делать, если они купят экспертизу?
- Потребую вмешательства московских, - обещает запальчиво, - Они обязаны поддержать нас и не позволить, чтобы Литовские отобрали все, что осталось от твоего отца!
- Им ничего не нужно. Они только его ненавидели.
- Они всех нас ненавидят!...
- Нет, - смеживаю веки, потому что яркий свет режет глаза.
У Адама не было ко мне ненависти. Все, что угодно, только не ненависть. Может, даже любовь, но недостаточно сильная для того, чтобы сдержать данное мне слово.
- Если потребуется, мы поедем в Москву, Яська. Литовских пора прижать. Пусть отвечают за то, что сделали.
- Я не хочу...
- Кстати, где Ленька? Ты знаешь?... - неожиданно меняет тему.
Пульс за секунду разгоняется до ста. Живот сводит.
Это ведь он помог Лютым? Он вывел из строя тормозную систему?...
И только после этого Адам забрал его отсюда, как и обещал.
- Не знаю, - хриплю тихо.
Наверное, мне стоит рассказать маме. Это ещё одна улика против Литовских. Очень весомая.
Но я пока не могу. Интуиция шепчет, что рано.
- Он исчез в ночь, когда Женя разбился, и мне это не нравится, - проговаривает напряженным шепотом, - Боюсь, как бы они не убрали его, подчищая за собой следы.
- Что Владимир Петрович говорит?
- Говорит, что ничего не знает.
- Я думаю, что у него достаточно инструментов, чтобы найти сына.
Мама согласно кивает. По Леньке она убиваться точно не станет. Все её мысли сейчас об одном - как не допустить того, чтобы оставшееся после смерти отца имущество прибрали к рукам Литовские.
Я абсолютно спокойна. У них не было цели обогатиться за наш счет. Моя мать просто не представляет, какие у них обороты.
Велев переодеться и умыть лицо, мама уходит.
Лежу ещё несколько минут и заставляю себя подняться. Голова кружится от усталости и голода - я не помню, когда ела в последний раз.
Снимаю чёрные платье и колготки, принимаю душ и надеваю простой домашний костюм. Затем, отыскав в сумке свой телефон, ставлю его на зарядку. Я не пользовалась им с тех пор, как четыре дня назад приехала сюда.
Пальцы дрожат, когда его активирую. Он загружается и начинает оповещать о входящих сообщениях и пропущенных звонках.
От знакомых и приятелей дежурные фразы соболезнования и слова поддержки. От Литовского ничего.
Только небольшое сообщение от Лены:
«Я очень соболезную, Яся. Держись и помни о хорошем»
Ее послание прошибает своей искренностью. Зажав телефон в ладони до побелевших пальцев, сгибаюсь пополам от пронзившей грудную клетку боли.
Глава 49
Ярослава
Стайка воробьев, встревоженная нашим приближением срывается с голых веток березы и проносится над головами серым облаком. Яркое полуденное солнце бьёт в глаза.
- Надень очки, Яра. Нас снимают, - говорит мама, чуть склонив ко мне голову.
- Не хочу.
Я почти месяц света не видела. С папиных похорон прошло три недели. Неожиданно наступила весна, и пришло тепло.
Сжав мой локоть так, что на нем наверняка появятся отметины, она сохраняет совершенно невозмутимое выражение лица. Кожа бледная, на лице чёрные очки, на голове чёрная шляпка.
В составе пяти человек, среди которых два охранника, мы идем к могилам папы и Марата.
Остановившись у свежего холмика, она оборачивается к Владимиру Петровичу, забирает у него охапку бордовых роз и ставит их в керамическую вазу.
- Здравствуй, Женя.
Я здороваюсь с отцом мысленно. Смотрю на его портрет, поражаясь, насколько сильно поменялось мое восприятие. Теперь я вижу в его взгляде не презрение, а усталость и тоску. Он словно успокоился и теперь смотрит на нас с ожиданием. Дескать, ну, рассказывайте, что у вас нового.
У меня - ничего. Нет света в конце тоннеля.
- Хочу скульптуру в его рост здесь установить, - вдруг говорит мама своей кузине, которая живет с нами с момента папиной гибели, - И шатер из мрамора.
- Зачем? - не удерживаюсь от вопроса.
Мама и так заказала статьи и некрологи, выкупила несколько баннеров на центральных улицах, дала интервью скандальному каналу. Зачем она выпячивает свой траур? Думает, что после смерти папы люди вдруг проникнутся им и его семьей? Или московские, глядя на её стенания, сжалятся и возьмут нас с ней на попечение?
Я не понимаю, чего она добивается, потому что горе, которое мама демонстрирует окружающим, несколько преувеличено. Иногда мне кажется, что она, похоронив мужа, вздохнула с облегчением. Словно проснулась ото сна и расправила крылья.
- Затем, чтобы нам было приятно сюда приходить.
- Нам?...
- Затем, чтобы не стыдно в глаза людям смотреть было.
Ясно. Можно было не спрашивать.
Отвернувшись, наблюдаю за веселой сорокой, прыгающей с ветки на ветку.
Мама с тётушкой о чём-то шепчутся, стоящий чуть поодаль Владимир Петрович с кем-то негромко говорит по телефону.
Отвыкшая за почти месяц заточения от уличной прохлады, я вскоре начинаю мерзнуть. От исходящего от земли холода коченеют ноги.
- Пора, - спустя ещё десять минут дает команду мама, и наша небольшая траурная процессия выдвигает в обратный путь.
Положенное для посещения могилы любимого мужа время вышло. Наблюдающие за нами проныры-журналюги не скажут, что мы не чтим память моего отца.
Неспешно шагая по широкой аллее кладбища, я смотрю только под ноги.
- Адвокат Литовского связался с нашим, - вдруг обернувшись, говорит мама, - По поводу вашего развода.
Я спотыкаюсь, словно кто-то вышибает землю из-под ног. Холод пробирается внутрь и заполняет собой каждую клетку.
- Слышишь? - обращается ко мне, - Говорит, что имущественных претензий он не имеет.
Адам не дождался действий с моей стороны и сам начал бракоразводный процесс?
Действительно, а чего тянуть?...
У меня было время подумать о том, что случилось в тот вечер, когда я видела его в последний раз. Я его сильно оскорбила. С Литовскими нельзя так разговаривать, особенно в присутствии подчиненных.
Конечно, сожалею о своей грубости - подобные вещи стоит обсуждать за закрытыми дверьми.
- Я потребовала, чтобы его решение было заверено нотариально, - говорит мама уже своей сестре.
- Конечно, - соглашается та, - Такими деньгами не шутят.
- Им ничего от нас не нужно, - подаю голос, - Я сотни раз это говорила.
Меня словно не слышат. Вцепившись друг в друга, они медленно плывут по аллее.
- Я всё равно буду добиваться справедливости, - продолжает рассуждать мама.
- Это правильно.
- Они должны ответить за смерть Жени.
Мы не раз говорили с ней об этом. Я не хочу никакого возмездия, я мечтаю уехать подальше отсюда - в столицу, Питер или вернуться в Европу. Но для начала - встретиться с Адамом, потому что мне нужно закрыть эту страницу раз и навсегда. Мне нужна правда.
Мне необходимо знать, зачем они сделали это.
Выйдя за территорию кладбища, мы рассаживаемся по машинам. Мама с теткой в одну, я и Владимир Петрович - в другую. Забившись в угол у двери, я прикрываю глаза.