Той ночью я проиграла. Мы взяли Кубок Штата. Но я не была победителем. Я была лузером. Ребята из команды думали, что я заболела гриппом. После соревнований все, как обычно, одевались и собирались поесть пиццы. Я почти всегда была заводилой, но сейчас меня словно подменили. Нырнув на глубину бассейна, не сдерживая слез, я кричала во всю мощь своего горла: «Я НЕ СЛОМАЮСЬ!»
О том, что случилось, не знал никто. Я хранила молчание. Надо мной навис груз стыда. Я не смогла поговорить даже с мамой! Я понимала, что она не сможет помочь мне. Как не сделала этого, когда Арис домогался меня. Дни с добрым милым тренером были сочтены. В моем подростковом мире царил хаос.
Умерла восходящая звездочка Найяд. Мне стало казаться, что я не человек, а интимное место. Я боялась тренера. Боялась остаться с ним наедине. Это превращалось в паранойю. Товарищи по команде замечали, что со мной творится что-то неладное. Работа над собой, самодисциплина, самоотдача на тренировках – все мысли о чемпионстве улетучились. Я постоянно держала в сознании только одну мысль: «Поможет мне, если я отрежу свою грудь и она не будет такой большой?» Я замкнулась в себе, заперлась в воображаемом мире.
Вспоминая свои 14 лет, я понимаю единственную вещь. Тот год превратил меня в маленького солдата. Я спрятала свои слабые места. Я закалила характер.
В первый раз дома у тренера все произошло очень быстро. Я чувствовала отвращение. Сразу после того инцидента он начал тайно домогаться меня. Я понимала, что это не первый случай, когда тренеры растлили своего воспитанника. Физически развитые, одаренные юные спортсмены не имеют другого выхода, кроме как подчиниться своим наставникам. Этого не удается избежать даже юным звездам, будущим чемпионам. Мне никогда не было так страшно, как в те дни. Я чувствовала, что меня терроризируют. Сердце выпрыгивало из груди, когда я представляла встречу с ним после тренировки. Однажды он признался, что сильно любил меня, но «у него были потребности, как у всех взрослых мужчин». По его словам, я пойму это позже. Тренер клялся, что между нами происходит нечто уникальное. У нас была общая тайна. Если люди узнают, то я никогда не стану чемпионом. Меня с позором выгонят из школы. Для нас этот секрет был особенным. Так считал тренер.
Физически развитые, одаренные юные спортсмены не имеют другого выхода, кроме как подчиниться своим наставникам.
Весной лучшие спортсмены нашей команды готовились к национальным соревнованиям в Оклахоме. Наша тренировочная база позволяла подготовить атлетов высочайшего класса. Многие из нас показывали результаты, достойные национального уровня. Вечерняя тренировка не была особенно серьезной. Мы разминались, забыв об изнурительных километрах в воде. Сейчас нам требовалось приготовиться к самому главному рывку в спортивной карьере. Те, кто принимал участие в соревнованиях, по одному заходили в тренерскую для 15-минутной беседы-наставления. Настал мой черед. Я не была готова к очередным домогательствам. Обычно он делал это за пределами кампуса, я садилась в его машину, и мы ехали в ближайший отель в конце улицы. Тренерская располагалась рядом с душевыми и раздевалками. Я смело шагнула внутрь. Я думала, выслушаю его инструкции для меня насчет рациона питания и программы тренировок непосредственно перед стартом. Лелея мысли о собственной значимости, я нежила свое эго. Я – пловец национального уровня, элита нашей команды. Я приготовилась выпить шот B12 и услышать, что я буду есть сегодня на ужин. Эта беседа была важной для меня, она касалась моей дальнейшей жизни.
Я спокойно села на стул прямо напротив него. Я уверяла, что я чувствую себя отлично, мне не нужен отдых. И не договорила. Его голос стал хриплым. Дыхание участилось. Я знала этот голос. Я не могла пошевелиться. Он в один миг выпрыгнул из-за стола и оказался позади стула. Стягивая мой купальник, он шептал, как это глупо говорить о национальных соревнованиях со мной. Единственно важный предмет – моя грудь. Срывающимся голосом он говорил мне прямо в ухо: «Ты никогда не станешь чемпионом, девочка. Твоя огромная грудь не позволит тебе стать чемпионом». Меня парализовало, я не произносила ни слова. Быстрым нервным движением он перетащил меня в маленькую офисную душевую. Я увидела матрас, стоящий за дверью. Я никогда не замечала его здесь, не думала, для чего тренер хранит его в душевой. Этот матрас стоял возле задней стены. Он толкнул меня к нему. Скомкал мой купальник и попытался войти в меня. На автомате я намертво сдвинула ноги. Я стояла, как солдат: прямо, руки по швам. Он умолял меня раздвинуть ноги. Я молчала, началось удушье. Я просто ждала, когда он кончит мне на живот. Спустя две или три минуты тренер вернулся в офис и позвал следующего спортсмена. В трансе я собрала свои вещи и тихо вышла на дорогу ждать маму, которая обещала заехать за мной. Я помню все, о чем думала в тот момент. Я ненавидела себя, ненавидела свою жизнь, не хотела быть собой, вообще не хотела быть женщиной. Мне хотелось быть ничего не значащим пустым местом. Это было отчаяние.
Во время тренировки по увеличению объема легких один мальчик из нашей команды утонул. Он опустил голову в воду, задержал дыхание и захлебнулся. На похороны пришли все. Тренер был безутешен, он рыдал громче, чем мама нашего товарища по команде. Все, кто присутствовал в этот день в синагоге, чувствовали неловкость. Я и еще пара девочек пришли на службу вместе. Через какое-то время ко мне подошел наш тренер и, не скрывая слез, начал кричать, что сейчас я действительно нужна ему. Мои друзья исчезли. Я вспоминаю, как смотрела на их спины, когда они в недоумении уходили от нас прочь. Я больше не была обычным подростком. Я превратилась в его заложницу. Как всегда, мы поехали на квартиру его друга. Как всегда, от страха я не могла пошевелиться. Как всегда, он не смог проникнуть в мое тяжелое окаменевшее тело. Как всегда, я хотела провалиться сквозь землю от стыда. Я ничего никому не сказала. Как всегда, я переживала этот позор в одиночестве.
Я ненавидела себя, ненавидела свою жизнь, не хотела быть собой, вообще не хотела быть женщиной.
Я всегда боролась со слезами. Весь подростковый период, постоянно подвергающаяся насилию со стороны взрослого, я пыталась сдержать слезы гнева внутри себя. Я не позволяла себе плакать от горя из-за того, что именно так рассталась с девственностью.
Травма от перенесенного в юном возрасте насилия не забывается. С этим сложно жить. Будучи взрослой, я часто спрашивала себя: почему я, непоколебимая в своих намерениях, не желающая мириться с обстоятельствами, не подчиняющаяся ничьим правилам бунтарка, не смогла защитить себя? Почему я не отшвырнула мерзавца и не рассказала про этот ужас родителям или даже школьному директору? Надев на глаза шоры, маленький солдат просто двигался дальше. Осмелюсь предположить, что в детстве я могла испытывать неосознанное чувство вины по отношению к детям из бедных семей. Я стеснялась сознаться, что посещаю частную школу, детям из муниципальных школ города. Я видела Крис Эверт, которая тренировалась на общественном теннисном корте. Я восхищалась ее пролетарским происхождением. И даже огорчалась, что мои родители не были простыми рабочими. Меня впечатлила поэма Desiderata[13], основной мыслью которой стало равенство людей во всем и опасность сравнения своих и чужих радостей и печалей. Я знала, что многие прошли через гораздо более тяжелые и худшие испытания, чем я. И полагала, что не могу жаловаться на судьбу. Мне казалось, что жаловаться – стыдно.
В старших классах мне поставили диагноз эндокардит, начались проблемы с сердцем. Три месяца я должна была соблюдать строгий постельный режим. Моя сестра Лиза, связь с которой за время нашей учебы в школе почти оборвалась, помогала мне больше всех. Каждую свободную минуту она сидела у моей постели. А я вела себя как помешанная. Считала, сколько тренировок пропустила, и каждый раз после этого приходила в ярость. Лиза смогла меня оправдать. В моих планах было углубленное изучение трех предметов каждый месяц. Лиза надолго прописалась в школьной библиотеке, таская мне оттуда горы книг и учебников. Больше всего меня интересовал космос. Лиза составила систему карточек, на которых я записывала все невероятнейшие факты, делала множество заметок на каждую тему. Сестра скрашивала мое одиночество даже во время ужина. Она входила ко мне в комнату с двумя тарелками – своей и моей. Мы ели, много разговаривали и смеялись. Лиза показала мне, как важно уметь сострадать близким, научила меня, что такое забота и участие. Думаю, она была главным учителем и для нашей мамы. Моя болезнь укрепила наши отношения на следующие 50 лет.
Оставшееся время старшей школы я строго придерживалась установленных правил. Предрассветная рутина: подъем в 4.30 утра – тренировка – школа – тренировка – сон, в детстве давала мне возможность как можно меньше бывать дома. Дома был Арис. Да и в школьной жизни я не хотела участвовать, не являлась активисткой. Мне удалось избежать всего, что я так не любила. О своей сексуальной ориентации я даже не задумывалась. Мальчики меня не интересовали, я не ходила на свидания, не посещала вечеринки, оправдывая это психологической травмой из-за нездоровой связи с тренером. Строгая дисциплина спасала меня от депрессии. Внутри я чувствовала себя сломленной, но для всех остальных я была сильным и волевым лидером. Теперь даже в самых смелых мечтах я не позволяла себе грезить об участии в Олимпийских играх. Ах да… Олимпиада в Мехико. Теперь она казалась недостижимой. И дело было не только в проблемах с сердцем.
Почему я, непоколебимая в своих намерениях, не желающая мириться с обстоятельствами, не подчиняющаяся ничьим правилам бунтарка, не смогла защитить себя?
На спортивную карьеру сильное влияние оказывает то, что происходит с атлетом в период полового созревания. Время между 16 и 17 годами показало, что я была пловцом второго уровня, а для участия в серьезных соревнованиях необходимо оставаться лучшей из лучших пловцов первого. Я и не подозревала, что скоро найду свою личную