В начале июля вся Команда была в полной готовности и ждала нужной погоды. Я была в лучшей форме. Все складывалось отлично.
Глава 9Гавана
Я стою на пляже Ortegosa, примерно в шести милях на запад от известной всему миру набережной Малекон в Старой Гаване. На календаре 13 августа 1978 года. Я и шесть членов моей Команды с подозрением и опаской вглядываемся в бушующие океанские волны. Остальные участники экспедиции ждут в маленьких быстроходных лодках с противоакульей клеткой.
В течение четырех дней мы оставались на Кубе. Штурману требовалось изучить потоки ветра, течения и дать сигнал к выходу.
Пока те, кто сопровождал меня, наслаждались знакомством с городом, я уединилась в гостиничном номере и ела до отвала (тренировки закончились), приготавливая свой организм к истощению. Кроме того, я готовила себя морально. Я представляла себе все сложности, с которыми мне, возможно, придется столкнуться в воде, и перебирала в уме самые худшие варианты развития событий. Я пыталась мысленно прожить и проплыть все двое суток (день – ночь, день – ночь). Я должна плыть, и я буду плыть, пока не увижу флоридские пальмы. Президент Кастро послал мне телеграмму с пожеланиями удачи.
Закончив изучение Гольфстрима, Штурман был сосредоточен только на ветре и погоде. Мы считали, что нам нужен прогноз минимум на три дня со скоростью ветра меньше 10 узлов. Прогноза о внезапно приходящем и почти по-английски исчезающем летнем шквале было недостаточно. Идеально подходили ветры с юга или с юго-запада. Юго-восточный ветер являлся терпимым при скорости меньше чем в 10 узлов. Северный ветер был недопустим. Западный плох. О восточном ветре не могло быть и речи. Когда Гольфстрим движется на восток, то встречный восточный ветер сталкивается с течением и поднимает неприятные волны. Преобладающие во Флоридском проливе пассаты приходят с востока. Мы терпеливо ждали момента, когда сможем внести изменения на диаграмме. Есть прогнозы потенциального окна, слабых ветров с юго-юго-востока. Поэтому мы сидели в Гаване, веря, что погодное окно случится.
Пока я пряталась ото всех, подготавливая свой организм к предстоящей огромной потере калорий, а вместе с этим и к усталости, моя Команда исследовала Гавану. В это время Штурман находился в постоянном контакте с Национальным центром ураганов в Майами. Еще он собрал все мыслимые и немыслимые данные о погоде от местных жителей. В конце концов Штурман сам несколько раз в день выходил в море, чтобы вживую увидеть, какие здесь ветра и волны. В своих «прогулках» он не мог удаляться от берега больше чем на 12 миль. Ни один участник экспедиции не мог выходить в нейтральные воды, так как после этого нужно было бы снова оформлять документы для посещения Кубы.
И вот, после невыносимо долгих месяцев тренировок, бесконечных исследований, организации Команды, выбивания правительственных разрешений, панического ожидания метеорологического окна, настал наш час. Семеро из нас стояли на пляже. Мы не нервничаем, но немного беспокоимся. Я сажусь с рацией на навигационный катер. «Эй, что здесь происходит?! Мы же не собираемся начинать сейчас? Море бушует. Я смотрю на белые барашки и предчувствую провал! Скоро начнется буря! А это уже другая история. Выходит, напролом пойдем?»
Все слышат вкрадчивый, срывающийся на бормотание голос. Это – прибрежный ветер, типичный для кубинского лета, идущий с востока приблизительно со скоростью от трех до четырех миль в час. Как только мы удалимся от берега, возможно, ветер резко поменяет направление с восточного на юго-восточный или юго-юго-восточный. Звучит обнадеживающе. Штурман уверяет, что проверял прогнозы каждый день. Он просит нас не нервничать, а просто сосредоточиться. Первые несколько миль я должна только немного постараться в нашем противостоянии с ветром. Наш разговор больше напоминает спор.
Весь процесс затормаживается на несколько часов. Мне надо узнать прогноз из Майами. Штурман убеждает меня, что эксперты ураганного центра говорят то же самое. Их прогнозы на сегодняшний день одинаковы.
Раннее утро незаметно превращается в просто утро. А мы продолжаем переливать из пустого в порожнее.
В итоге семеро из нас, стоящих сейчас на пляже, пристально смотрят друг на друга. Мы косимся на воду. Все беспокоятся и сомневаются. Наши плечи опущены, брови насуплены.
К принятию решения нас подгоняет еще один, возможно, важнейший фактор. Все происходит в преддверии дня рождения вождя кубинского народа – Кастро. В лучшем случае нас вежливо выдворят из страны перед началом парадов, празднований и гуляний. Все государственные чиновники будут заняты. У них не найдется времени на разговоры с группой каких-то сумасшедших американцев. Самое большее, они с радостью помогут нам, предоставив полную свободу в выборе способа отъезда с Кубы. Надо начинать!
Кэндис и Марджи смазывают ланолином мою шею, внутреннюю сторону рук, чтобы отсрочить раздражение кожи. Натертости – настоящее испытание для всех вымотанных спортсменов. Бегуны, путешественники и альпинисты упорно добиваются получения подходящих носков и обуви. Они тщательно смазывают верхнюю часть бедер, те места, которые особенно потеют, что усугубляет силу трения. У меня перед глазами стоит картина, как великий боксер Флойд Паттерсон, финишируя на Нью-Йоркском марафоне, снимает свою багрово-красную майку. Она вся в крови, поскольку материал белой вначале майки, пропитавшийся потом и солью, натирал кожу все 26 миль.
Пловцы-марафонцы часто получают кожные ожоги третьей степени. Я видела на плечах, шеях, подбородках спортсменов глубокие кровоточащие раны. Особенно у мужчин: постепенно отрастающая в воде щетина, покрываясь солью, просто раздирает кожу на плечах. В 1978 году моя жировая смазка смылась в первые несколько часов. И двое главных Помощников постоянно свешивались с кормы сопровождающего катера, чтобы снова чуть-чуть смазать израненные места на моем теле. Кожа должна быть сухой, чтобы жир «приклеился» к ней. По правилам меня нельзя поддерживать и хватать даже за запястья, чтобы моя рука висела над поверхностью воды. Мы долго отрабатывали упражнение, когда я должна была беспрерывно работать ногами, высунув из воды верхнюю часть туловища, чтобы кожа обсохла и жир смог закрепиться на ней. В конце каждого плавания вдоль моих плеч и вокруг купальника оставались длинные ожоги и порезы.
В молодости я была нахальной и дерзкой спортсменкой. Но в тот момент, когда я сделала первые несколько шагов в прибое, посмотрела вдаль и увидела большие волны, вся моя бравада исчезла. Последний взгляд на Кэндис, Марджи и Дебору сказал мне больше, чем нужно. В их глазах не было ни огня, ни надежды. Зато там затаился страх. На расстоянии нескольких футов от берега волны высотой в три фута начали делать из меня отбивную.
Через восемь часов волны увеличились на пять футов (высота от самой низкой до самой высокой точки волны). Меня бросало на волнах размером с одноэтажное здание! Ветер, что и требовалось доказать, дул с востока. Это была просто катастрофа, даже нет, нечто гораздо худшее. Это черная метка поражения.
Я вспоминаю о клетке. С самого начала каждый час меня тошнит. Те, кто на борту, подбадривают меня. Я сыплю площадными словечками на каждом гребке. Кэндис и Марджи подзывают меня для откровенного разговора. «Это наша Куба-78. Сейчас мы ненавидим себя за наше безрассудство. Однако мы не можем возвратиться и ждать хорошей погоды. Надо все сделать здесь и сейчас. Ты вообще собираешься сосредоточиться на хороших мыслях и пойти за своей Мечтой? Отдать ей всю себя?» Остальную часть пути я не произнесла ни одного грубого слова.
В двенадцатом часу катер NBC оставляет нас, люди и оборудование с него перемещаются на наши суда. Целый день и ночь мы боремся со стихией, волны швыряют нас из стороны в сторону. Меня информируют о каждой проблеме. В сумерках мы опасаемся атаки медуз. Меня кусают, боль незначительная, но мое тело знобит. Я взвизгиваю при каждом прикосновении щупальцев к моему телу, но продолжаю грести. Все надеются, что после того, как солнце окончательно опустится за горизонт, ветер ослабеет. Это – тяжелая ночь для нас. На восходе я спрашиваю, каковы прогнозы. Мне сообщают: «Ветер восточный, скорость ветра увеличится на несколько узлов в течение дня».
На второй день, рано утром, мою шею обвивают щупальца. Ничего себе! Мне встретился португальский кораблик. Без сомнений. Мой доктор, Брюс Хэнделмен, немедленно делает мне инъекцию адреналина: быстрота его реакции достойна восхищения. Реакция организма такая же обнадеживающая. Каждые несколько минут боль уменьшается на 10 %. Мои мучения продолжаются всего 20 минут. Я действительно страдаю от легкой астмы и тошноты. Но через полчаса после ожога я снова с легкостью рассекаю волны.
Я абсолютно не представляю, как далеко от Кубы мы находимся, и очень стараюсь не думать о том, как мало я проплыла из-за этих тяжелых волн. Я настраиваю себя по-другому: «Мне плевать, сколько времени понадобится, чтобы оказаться на другом берегу. Мы доберемся туда».
Весь второй день борьба продолжается, ночью меня несколько раз жалят. В темноте меня пробирает дрожь. Я потеряла намного больше веса, чем мы ожидали, мой живот корчится в спазмах с каждой новой волной. Из-за этого после каждого куска пищи или глотка жидкости я чувствую себя скверно. Помощники протягивают мне горячий напиток, но даже с ним я не смогу восполнить потерянную энергию. Всю ночь до восхода солнца от провала меня отделяет совсем немного.
Штурман ничего не говорит Помощникам, но он осознает, что мы сбились с курса. С самого начала мы шли точно на северо-запад, мимо Флориды, прямо в Мексиканский залив. Мы не догадывались о том, что неподалеку от побережья Кубы попали в гигантский водоворот, движущийся против часовой стрелки. Нас отнесло на много миль к западу.
Когда мы наконец выбрались из этого течения, мы оказались к северу от Гольфстрима. Подстегиваемая западным ветром, я плыла на север, напрягая последние силы, пока Штурман, на расстоянии 79 миль от Гаваны, не счел для нас невозможным достичь берега. Никому ничего не говоря, он с самого начала боролся с нашим запутанным курсом.