Глава 13Dors bien, Maman
В 1999 году мне позвонили из полиции. Автомобиль моей мамы ехал по встречной полосе во Флориде, на трассе I95. Полицейские решили, что водитель пьян. За рулем была моя мама. Она была дезориентирована.
В первую очередь Лиз, я, Кэнди и Бонни поехали в наш дом в Форт-Лодердейле, чтобы собрать мамины вещи и посмотреть, как она жила одна. Дом, в котором прошло мое детство с седьмого класса до старшей школы, стоял опустевший, с заколоченными противоураганными ставнями. Мне стало стыдно от того, что я не знала, как живет моя мама. Она всегда навещала нас в Нью-Йорке. А мы последний раз приезжали в родной дом несколько лет назад. Сейчас он выглядел заброшенным. На кухне вообще не было еды. Вся почта, ранее заботливо раскладываемая мамой, все письма на роскошной канцелярской бумаге лежали огромной смятой кучей в ящике стола. На самом столе валялся возвращенный чек с пожертвованием пожарной лиге. Каждый год мама отправляла пожарным-волонтерам $100. Сейчас она по рассеянности отправила чек на $10 000 000. Ребята были очень добры и вернули чек, понимая, что это ошибка.
В заключении невролога говорилось, что у мамы Альцгеймер. На рентгеновском снимке ее мозга было заметно, что сосуды начинают сжиматься и жидкость не полностью поступает в клетки.
Миллионы людей, чьи родители столкнулись с данной проблемой, утверждают, что не так-то просто отличить симптомы прогрессирующего Альцгеймера от маразма. Нейротерапевты даже сейчас утверждают, что только вскрытие способно диагностировать Альцгеймер с наибольшей точностью. Сейчас я вспоминаю, что были некоторые случаи, когда я замечала, что мама немного помутилась рассудком. Мне было 30 лет, а возраст мамы приближался к 60. Мы ехали по Вест-Сайдскому шоссе в Нью-Йорке. Она увидела гигантский билборд с Уитни Хьюстон и спросила, нельзя ли достать билеты на это бродвейское шоу Джуди Гарленд. Я рассердилась, развернула машину прямо напротив щита и, указав на Хьюстон рукой, строго спросила: «Мама, это кто? Джуди Гарленд? Она что, все еще жива?» Сейчас, когда Люси была полностью потеряна, я и Лиза относились к ней как заботливые родители к маленькому ребенку.
Самое удивительное, что пока Лиз продавала дом, машину, вещи, в том числе и уже ненужные костюмы от Сен Лорана, мама продолжала посещать кружок бальных танцев и даже выезжала на соревнования. Ее преподаватель рассказал нам, что в последние несколько месяцев Люси действительно с трудом держала равновесие, ей было трудно сосредоточиться. Я понимала, что эти занятия танцами помогали маме не потерять себя. Она чувствовала радость, а не апатию в месте, позволявшем ей все еще оставаться самой собой.
Думаю, когда мама пошла на бальные танцы и увлеклась ими, она впервые поняла меня и мою любовь к спорту. Для нее танцы стали тем, чем для меня всегда было плавание – жизнью. Тогда мы почувствовали друг друга. Моя крайне утонченная мама никогда не понимала, зачем я раскачиваю свои мышцы и остервенело бьюсь за спортивные награды. Танцы в зрелые годы дисциплинировали маму, она была ответственной спортсменкой. Танцуя по несколько часов, Люси готовилась к соревнованиям на территории всех Соединенных Штатов. У нее был мягкий шаг. В вальсе она словно парила над паркетом. Ее фокстрот покорял изяществом. Мама тонко чувствовала ритмы латиноамериканских танцев: сальсы, румбы, ча-ча-ча. Раньше я время от времени смотрела ее соревнования инкогнито. Посмотрев всю программу, я объявлялась перед мамой в конце вечера, когда у нее в руках уже был огромный приз. Она жила на танцполе. Все свое время Люси посвящала танцам. Если она не тренировалась, то она всегда пересматривала видео своих выступлений, стремясь понять свои слабые места и найти то, что следует улучшить. Мама смотрела выступления популярных танцоров. Я уверена, если бы она была с нами сейчас, ей бы больше понравилось следить за мной в «Танцах со звездами», нежели наблюдать за моими рекордами.
С момента, как она выехала на встречную полосу на шоссе во Флориде, и до дня ее смерти прошло восемь лет. Могу сказать лишь одно: это была не та старость, которую я желала для своей матери. Любовь, танцы и независимость – все исчезло в одну секунду. Как всегда, Люси очень деликатно дала понять, что готова уйти из жизни. Весь тот период, когда мы каждый день были вместе – я, Лиз и мама, – мы испытывали самые теплые чувства в жизни. А осознавая, что теперь кто-то из нас, я или Лиз, находится рядом с ней каждый день, а не приезжаем раз в год, как раньше, мама чувствовала заботу о ней больше, чем когда-либо в жизни. Ей было важно, чтобы мы не забывали друг о друге. В те годы наши сердца словно слились в одно целое, и мы любили друг друга как настоящая семья. Как никогда раньше.
Наши развлечения были простыми. К примеру, целый день мы занимались земляникой. Мама копалась в аккуратных грядках, постоянно смеясь, потому что мой Бойскаут шнырял из стороны в сторону и щекотал ее своим хвостом. Мы часто говорили именно о любви к собакам. Практически каждый из нас знает, что такое любовь родителей, близких, друзей. Но безотчетная преданность собаки – совсем другая история. В нашем доме всегда жили собаки. Когда Лиз и я перевезли своих питомцев в наш семейный дом в Калифорнии, это приободрило маму больше, чем все таблетки, которые она принимала на тот момент.
Мы любили бродить вокруг лужайки для гольфа в доме для престарелых. Здесь придумали гениальную штуку: в центре каждой чашки и стакана был помещен магнит. Таким образом, наливая чай, мама всегда попадала в чашку. Застенчиво улыбаясь, она говорила: «Попадание точно в цель – мой конек, Диана».
Мы весело проводили время, несмотря на прогрессирующую болезнь Люси. Лиза и я на удивление отлично экономили деньги. У нас всегда была припасена коробка любимого маминого шоколада, обертки от которого она всегда оставляла в кровати. Мы безропотно раз за разом смотрели вместе с ней Перри Мейсона. Иногда с постели маму могла поднять только пинта мороженого с шоколадной крошкой. Услышав, как одна из нас говорит «прогулка с мороженым», мама вскакивала с кровати, быстро надевала обувь и шла к двери, в каком бы состоянии она ни находилась. И Бонни… Все, что нужно знать о Бонни-друге, это то, что она навещала мою мать шесть дней в неделю, восемь лет подряд.
Я стала понимать, почему мама всегда сохраняла дистанцию и не показывала свою любовь к нам. Она боялась чувствовать или что-то вроде того. Впервые Люси рассказала мне, как ее мать дважды предала ее: первый раз – в раннем детстве и второй раз, когда она переехала в Нью-Йорк и оказалась совершенно одна в чужом городе. Я смогла понять Люси. Ту боль, которую она испытала, все ее недостатки. Она не была примерной матерью, которая постоянно стоит у плиты и обнимает своих детей, когда они приходят из школы. Но она любила меня по-своему. 22 августа 1949 года она впервые взяла меня на руки. 28 августа 2007 года Лиза и я держали на руках в последний раз ее. В 1949 году мама впервые одарила меня своей нежностью. В 2007 году мы в последний раз отдавали ей всю нашу безграничную любовь.
В эти последние дни Люси была очень храброй. За неделю до ее смерти у нас состоялся разговор. Ничего особенного, никаких высоких слов и наставлений. Мама просто сказала, что ничего не желает сейчас – только видеть наши лица и слышать наши голоса. Она не могла больше самостоятельно передвигаться, носила подгузник. Ей во всем требовалась помощь. Мама доживала свои дни. Ее отказ от еды был осознанным. Кто-то из нас подносил ей ложку ко рту, она молча отворачивалась. Все это происходило примерно за шесть дней до ее смерти. Люси была готова оставить нас.
Я до сих пор слышу, как она говорит мне, стоя в дверях: Dors bien, chérie. А я отвечаю: Dors bien, Maman.
Глава 14Шестьдесят лет: экзистенциальная тревога
Через два года после смерти Люси мне исполнилось 60 лет. Могу сказать точно: до этого момента я не волновалась о своем возрасте. Я не переживала по поводу морщин, тусклого цвета лица, изменений моего тела. Проще говоря, и в 60 лет я не думала о старости. Возраст не был моей проблемой. Первой истиной, которую я попыталась принять тогда, стала правда о том, что жизнь – это путешествие в один конец. Я снова прочла свое эссе из пятого класса. На протяжении всей жизни, каждый раз, это эссе учащало мой пульс. В 60 лет у меня остановилось дыхание.
Подведем жизненные итоги. Диана Найяд получает высочайшую оценку за свое умение ладить с людьми. Я не смогла сохранить любовь всей жизни, но я всем сердцем люблю моих близких. И я нахожусь в гармонии с миром из-за нежности, которую я испытываю к этим людям. Любовь к ним – мой источник жизни. Моей эпитафией вполне может стать фраза: «Самый лучший друг на Земле».
Одна моя подруга работает медсестрой в хосписе. На протяжении 30 лет она провожает людей в последний путь. Обычно это пожилые, одинокие старики. Но бывают и молодые люди… Подруга говорит, что не важно, насколько человек стал успешным, сколько денег заработал, какие награды получил. Перед тем как уйти, все до единого говорят о человеческих отношениях и своих близких.
Мою семью нельзя назвать многочисленной, но я не желала никакой другой. С моей сестрой Лиз мы никогда еще не были так близки. А племянник Тим вообще стал центром моего существования. На их с Карен свадьбе мне посчастливилось танцевать с ним танец мамы и жениха. Карен, его жена – женщина, наделенная мудростью, красотой и вдохновением, стала мне близким человеком. Я безумно рада этому. С сестрой Тима, Дженнифер Джулией, мы не очень-то ладили, когда она была ребенком. Джулия росла замкнутой, скрытной девочкой. Нам было неловко вместе. А если сравнить, насколько легко мы ладили с ее братом… Но она так же, как я, долго шла к пониманию единственно важной истины. Семья и есть наша сила. Когда это случилось, мы смогли больше открыться друг другу. Весной 2013 года, на свадьбе Тима и Карен, все были растроганы и счастливы. В конце церемонии, когда слезы радости нескончаемым потоком лились из моих глаз, я еле-еле смог