Периодически вам сокращают подачу кислорода. Вы вдыхаете воздух через трубку, напоминающую мундштук, и не знаете, когда вам могут перекрыть воздух. Если это случается, вы напрягаетесь всем телом и пытаетесь высосать последние остатки из отключившейся трубки.
Конечно, вы понимаете, что в любой момент можно нажать на кнопку тревоги и прервать тест. Перед началом вам было доказано, что здесь нет никакого риска для здоровья. Вам не нравится ограничение подачи кислорода. Может начаться приступ клаустрофобии. Хотя нахождение в камере МРТ подразумевает ее нескончаемый приступ. Вот это самое ограничение кислорода, а также напряженное ожидание его отключения делают вас менее способным к соображению и анализу. В этом главная суть. Ученые смотрят на то, как реагируют люди в условиях дискомфорта и нервного стресса.
Я принимала участие в медицинских испытаниях. Полус показал мне результаты. Передо мной диаграмма, где зафиксированы способности 1000 волонтеров из разных штатов. Большинство из них попало в группу людей, которые не могут функционировать – и разумом и телом – в условиях кислородного голода. Результаты группы, состоящей из морских пехотинцев, гораздо выше. Следующая группа, которая лидирует с большим отрывом, это «Морские котики».
Затем доктор тянется мышкой в самый верхний угол монитора, в этом месте на диаграмме зафиксированы самые высокие способности действовать в опасных ситуациях одного участника. Он говорит, что это я. То есть мой инстинкт самосохранения и способность «собраться» в представляющих опасность для жизни ситуациях выше, чем у военных.
Звучит, конечно, здóрово. Я допускаю, что это передается генетически. В моей юности доктор из Нью-Джерси проверил объем моих легких. Он оказался больше, чем у членов одной очень известной в Нью-Йорке футбольной команды – New York Jets. Итак, мои легкие гораздо сильнее, чем то, что находится в раскачанной грудной клетке этих гигантов. У меня были определенные преимущества: годы плавания на открытой воде, моя наследственность. Мое сердце – настоящая машина. И тогда, и сейчас моему организму свойственна высокая эффективность дыхательных функций.
Но за ЖЕЛАНИЕ, я уверена, не отвечает никакой ген. Не думаю, что мне достался дар, с которым я не чувствую боли. Я всегда предупреждаю стоматолога об анестезии и не позволяю начать работу до того, как вся моя челюсть превратится в ледяной замороженный кусок. У меня нет гена бесстрашия. Когда я еду на лошади, в компании друзей, которые скачут галопом и успевают наслаждаться окружающим пейзажем, я сижу в седле, вцепившись в поводья и сжав зубы. Я почти не дышу.
Не уверена, что генетика помогла перетерпеть ту отвратительную боль от укусов и паралич конечностей. Я боялась новых атак кубомедуз, но дело в том, что я изначально дала себе установку, отрицающую боль. Боль медузьих жал и любую другую, поджидающую меня на моем пути.
Не уверена, что способность сопротивления нечеловеческим страданиям передается по наследству и сподвигает преодолевать все мыслимые барьеры выносливости и возможностей. Другими словами, я не считаю характер и упорство наследственными признаками. Это осознанный выбор.
Любой успех достигается с помощью четырех факторов.
Первый: Физическая подготовка. Тренировки. Это единственное, что зависит от вас напрямую. Никаких подводных камней.
Второй: Нужно знать все о возможных опасностях и проблемах. Знание – сила.
Третий: Окружайте себя настоящими профессионалами, близкими вам по духу.
Четвертый: Непоколебимая вера. Не соглашайтесь плыть по течению. Если вы считаете, что можете коснуться звезд – пытайтесь. Вы никогда не добьетесь своей цели, если не попробуете.
Как говорил Томас Эдисон: «Наша самая большая слабость заключается в том, что мы слишком быстро сдаемся. Самый верный путь к успеху – это всегда пробовать еще один раз». Попытка номер пять неизбежна.
Глава 28Тупик. 2013
Осенью 2012 года я вернулась в Лос-Анджелес. Я не могла больше заниматься самоанализом, самобичеванием, поиском себя. Надо действовать. Моя Команда демотивирована. Это меня чрезвычайно тревожит.
Я действительно не представляю, кто согласится помочь мне. Об отсутствии навигации не может быть и речи. Не так давно Бартлетта чрезвычайно занимала мысль о составлении идеального курса для меня, который учел бы и Гольфстрим и движение ветра. Для него это – главное во всей экспедиции. И все же после неудачи 2012-го он покидает команду и перестает верить в наш успех. Он больше не рассчитывает на те кубинские три дня прекрасных погодных условий, идеальный Гольфстрим и тихие ветры. Все, что он может предложить теперь – консультации по телефону до и во время плавания.
Марк и Бонни остаются моими единомышленниками. Мы можем начать тренироваться снова. Он всегда рад видеть нас на базе SXM. Но он не поплывет на Кубу. Правда? Хорошо, я собираюсь включить Марка в тренировочный процесс. Я не слушаю его объяснения. И надеюсь, что летом его вера в удачу, сможет растопить лед нежелания.
Бонни, Бартлетт и много кто еще предлагают рассмотреть другие дистанции. Такую же сотню миль можно найти на карте экваториальных вод. Мы смотрим на участки с подходящей температурой воды, ветровыми условиями и подводными токами. Естественно, мой взгляд приковывает Куба. Я хочу заставить себя загореться желанием плыть другие дистанции. Может быть, Мальдивы? Звучит интригующе. Канадские воды – с наступлением глобального потепления, этот вариант не подходит. Мы смотрим на Гуам. И Сиамский залив. Сердце не чувствует эти места. Только Куба. Куба-2013. Новая попытка.
С декабря по ноябрь 2012 года я с трудом осознаю факт того, что тренировки в бассейне не кажутся мне нудными и изнурительными. Я полагала, что после 4 лет 10 часов в бассейне «Роуз Боула» станут для меня настоящей пыткой. Но я справляюсь. Даже больше – я наслаждаюсь. С первых минут я веду отсчет. 90 кругов – по-английски, и еще три по 90 на остальных языках. Затем 60 кругов каждого. Затем 40, 30 и т. д. Десять часов пролетают незаметно. Я ликую.
Антропологи утверждают, что люди выстраивают свой собственный ритм крайне долго. Даже если посмотреть, как много веков назад люди шли пешком из Европы в Азию. Но человек может преодолеть свои возможности, задав себе правильный темп. В течение долгих часов в воде мой пульс не поднимается выше 130 уд/мин. За два дня я убедилась, что с таким пульсом мне не грозит переутомление. Есть много людей, способных выдержать тяжелые физические нагрузки и напряжение. Но одиночество и рутину… Навряд ли. Я не скрываю, что горжусь своим умением концентрироваться час за часом, год за годом. Горжусь тем, что превзойду любого по части невозмутимости.
Я тренируюсь как сумасшедшая, параллельно обдумывая варианты полной защиты от медуз. Я не могу предугадать погоду, подводные токи, водовороты. Здесь мне понадобятся детальный анализ и удача. Может быть, после хамского возвращения в пятый раз Природа сжалится надо мной. Что касается мелких мерзких кубомедуз, явно существует средство более эффективное, чем толстовка с капюшоном и лайкровые носки. Зеленый гель – гениальное изобретение Энджел. Но я не соглашусь вымазаться им полностью. Как минимум мне нужен мой рот, который и был ужален в прошлый раз. Мне нужно предусмотреть все. Вдруг клейкая лента не поможет? Вдруг она отклеится? Тогда тысячи мелких гарпунов вопьются в мою кожу, запуская туда смертельный яд?
Осенью 2012 года я встречаю Криса Нагеля – дантиста – изобретателя спортивных кап. Он делает несколько моделей из силикона и других материалов. Но ни один из них мне не подходил. Практически все занимали весь рот и натирали щеки. Крис представил меня специалисту по протезированию – Стефану Кнауссу. Последний делает прекрасные, словно живые, руки и ноги, а также маски для медицинских целей. Он загорелся моей идеей. В течение восьми месяцев он работал и работал, пока наконец не достиг совершенства.
Я обожала свою силиконовую маску. Я держала ее в руках так, как если бы она была хрустальной. Выглядела эта маска крайне чудно. Доктор Кнаусс даже проделал в ней отверстия для защитных очков. Но маска не позволяла свободно дышать носом. Мало того, соленая вода попадала ко мне в нос, горло и рот. Мы сделали специальные затычки для ноздрей, и я всегда вставляла их в нос, когда использовала маску. Было очень непривычно плавать, дыша только через рот. Это ограничивало подачу кислорода.
Дурацкий рот. Мы не могли покрыть его гелем так, чтобы я смогла нормально дышать. Я смотрела на фотографии Пенни Палфри и на ее головной убор, напоминающий шляпу пчеловода. Вся голова Пенни была обмотана сеткой, оставляя лишь небольшое место, чтобы дышать. Естественно, это ее выматывало. Просто какой-то абсурд: пытаться повернуть голову, чтобы сделать вдох с такой конструкцией. В 2012 году Пенни отказалась от своей шляпы. Первой же ночью ее лицо, от лба до подбородка, было ужалено.
Силикон идеально прилегал к моему носу и глазам. Маска даже повторяла очертания моих скул. Затылок и всю заднюю часть шеи облегал кусок еще более тонкого силикона. Мы решали задачу со ртом.
В январе я уехала из дома, чтобы потренироваться в теплой воде. В это время Стефан создавал все новые и новые варианты масок, учитывая проблему рта. Я собиралась испытать каждую модель после своего возвращения в Калифорнию. Стефан понимал, что нужно придумать такую маску, чтобы я могла делать вдох. В предыдущих моделях мне было сложно разжать челюсти. Через какое-то время Стефан нашел решение. Доктор Нагель, с которым мы работали до него, сделал предварительный слепок моих верхних и нижних зубов. Стефан уже пользовался такими слепками, когда придавал маске форму. Мы испытали много образцов из разных материалов. Требовалось сделать их тяжелыми настолько, чтобы они держались на моих зубах, но не натирали десны и щеки. Силикон был слишком твердым. Это могло вызвать ужасные натертости не только в морской, но и в пресной воде. Слепки из другого материала слетали с моих зубов, болтаясь затем во рту. Однако решение было найдено. Акриловая зубная эмаль. Еще несколько недель кропотливой работы, сглаживания каждого острого края. И моя гениально выполненная экстраоригинальная маска была готова.