«Ты, часом, не бредишь?» — подумалось ей, но она решила, что нет, и налила черный кофе в пластиковый стаканчик, сунула круассаны в микроволновку, подогрела их, а затем сложила все в бумажный пакет и вернулась к лифту.
Две минуты спустя Кристина оказалась на улице, перешла на другую сторону и протянула угощение бездомному:
— Вот, держите…
Мужчина улыбнулся в черно-серебристую бороду, показав кривые желтые зубы. В уголке его рта блеснули металлические пеньки коронок.
— Балуете вы меня… Первый завтрак в постель, кто бы мог подумать! — В тоне бродяги прозвучало искреннее удивление.
— Как вас зовут? — спросила Кристина.
— Макс… — не сразу ответил старик, словно не был уверен, что правильно поступает, открываясь «дамочке».
— Макс, — повторила журналистка, — я хочу вам помочь… Я положила вам в карман записку («и двадцать евро…»). Прочтите ее — только так, чтобы никто не видел. Это очень важно.
На сей раз в глазах ее собеседника промелькнуло не удивление, а настороженность. Он кивнул со всей возможной серьезностью и смотрел ей вслед, пока она шла к подъезду. Вернувшись в квартиру, Кристина встала у окна спальни и встретилась взглядом с Максом: ага, оказывается, он прекрасно знает, где именно она живет. Даже на таком расстоянии было заметно, что этот человек пребывает в задумчивости. Потом он медленно поднял стаканчик, как будто хотел произнести тост за ее здоровье — не отводя взгляда и без улыбки. После этого он допил кофе, доел круассан, лег и натянул на себя картон и одеяло.
Кристина помнила каждое написанное ею слово:
Код домофона 1945. С соседней улицы есть другой вход. Выждите час. Потом войдите и поднимитесь на четвертый этаж. Левая дверь. У меня есть для вас работа. Не беспокойтесь, ничего незаконного, как бы странно это ни выглядело.
Только отойдя от окна, Штайнмайер осознала, что натворила, и испугалась. Разумно ли было вот так, запросто, приглашать к себе незнакомого человека, бродягу? Что ей о нем известно? Ни-че-го. Он может оказаться преступником-рецидивистом, наркоманом со стажем, вором, насильником…
Поздно. Она уже назвала ему код.
Можно, конечно, не открыть на звонок — не станет же он ломать дверь! Кристина подошла к двери и проверила задвижку, после чего вернулась в комнату. Макс сидел и смотрел на ее окно. На нее. Но он не подал знака, чтобы она поняла, согласен он или отказывается: мужчина просто смотрел снизу вверх с непроницаемым видом. Журналистка вдруг почувствовала себя ужасно неловко: этот человек наверняка принимает ее за сумасшедшую.
«Подожди, то ли еще будет, когда ты объяснишь, чего от него хочешь…»
Она подходила к окну каждые пять минут. Ее мучило нетерпение — а бездомный все не двигался, сидел себе и сидел. Через час женщина снова бросила взгляд на улицу — и застыла: тротуар был пуст: он покинул свой пост. Когда тишину квартиры разорвала трель звонка, Кристина оцепенела. А между тем Макс в точности исполнил ее указания.
«О, боже, ты окончательно рехнулась…»
Кристина сделала глубокий вдох, а затем почти бегом преодолела расстояние до двери и открыла ее.
18. Веризм
Ее первой мыслью было: «Какой же он высокий…» Метр девяносто, не меньше. И ужасно худой. Он слегка сутулился и был похож на доброго великана из детской сказки. Хотя Кристину это не успокоило — наоборот, женщина спросила себя, не совершает ли она очередную глупость.
«Думаешь, коротышка был бы менее опасен?»
— Если хотите, могу остаться здесь… — Макс заметил ее колебания и одарил широкой улыбкой, в которой сквозила ирония. — Могу разуться — но не думаю, что вам понравится.
Его голос звучал успокаивающе, и хозяйка почувствовала себя смешной.
— Не стоит, проходите. — Она пропустила мужчину перед собой, и в ноздри ей ударил запах: кислый пот, грязь, давно не мытые ноги и сладковатый неубиваемый алкогольный душок — он сочится из пор, даже если последний стаканчик пропустили много часов назад. Возможно, на улице бродяга вонял не так сильно, как его товарищи по несчастью, но здесь, в квартире, «аромат» его тела обволакивал все вокруг, как пары ацетона. Мадемуазель Штайнмайер порадовалась, что у нее всего один нос, а не пять, как у муравьев. Она поморщилась и жестом пригласила нового знакомого в гостиную, стараясь не подходить слишком близко, и с грустью увидела, как грязные стоптанные ботинки топчут ее паркет.
— Хотите кофе? — предложила она.
— А фруктовый сок есть? — поинтересовался ее гость.
«Крепкий и дистиллированный?» — съязвил злобный голосок у радиожурналистки в голове, но она заставила его заткнуться.
Затем Кристина принесла из холодильника бутылку и кивнула на диван.
— Не боитесь микробов? — с усмешкой поинтересовался бездомный, после чего взял стакан огромной ручищей — она была почти такой же черной, как надетая на нее митенка. Белые ногти казались светлыми вкраплениями на кусках угля.
Он пил большими жадными глотками, как будто умирал от жажды, и хозяйка не могла отвести взгляд от его дергающегося кадыка. Высосав все до капли, мужчина облизал растрескавшиеся губы и шутовски прищелкнул языком, вытер бороду тыльной стороной ладони, а потом поднял на Кристину бледно-голубые, с легкой поволокой глаза, и она подумала: «Когда-то этот человек был очень хорош собой». Обветренная, задубевшая кожа и морщины на щеках не портили правильных черт его лица, нос был прямым, а губы — красиво очерченными. Густые черные брови подчеркивали зоркость его взгляда. Седые волосы падали на плечи грязными спутанными прядями. Больше всего этот человек напоминал найденную на чердаке бесценную картину: детали скрыты под слоями грязи и жира, но красота угадывается с первого взгляда.
— Спасибо, — сказал Макс. — Но предупреждаю: я не всякую работу готов делать за деньги.
Сунув руку в карман заляпанного множеством разнообразных пятен пальто, бродяга достал двадцатку и записку и положил их на журнальный столик:
— Если все законно, к чему такая таинственность?
В его голосе не было ни намека на враждебность — только любопытство человека, которого ситуация скорее забавляет.
Штайнмайер не отвечала, и он продолжил:
— Вы сумасшедшая?
Женщина вздрогнула. Вопрос был задан совершенно спокойно, но требовал ответа.
— Не думаю… — покачала она головой.
— Как вас зовут?
— Кристина.
— Вперед, Кристина, объяснитесь.
Гость откинулся на спинку дивана и скрестил ноги, и хозяйка невольно улыбнулась, подумав, что бездомный похож на психиатра — несмотря на грязную одежду и давно не стриженные волосы.
— Что с вами случилось? — спросила она. — Как вы дошли до такой жизни? Чем занимались раньше?
Бродяга помолчал, глядя ей в лицо, а потом пожал плечами:
— Вы вряд ли позвали меня, чтобы поинтересоваться увлекательными подробностями моей жизни…
— Я настаиваю, Макс. Хочу больше узнать о вас, прежде чем расскажу свою историю.
Мужчина снова пожал плечами:
— Это ваша проблема. Не моя. Думаете, я выложу вам все подробности… за двадцать евро? Полагаете, я дошел до предела? Оказался на самом краю и ничего не чувствую?
Голос у него дрожал, и Кристина поняла, что оскорбила его. Сейчас он поднимется и уйдет.
— А вы полагаете, что я зову в гости всех бездомных без разбора? — парировала она. — Я впустила вас в свой дом, потому что считаю человеком, достойным доверия. Вы не обязаны выворачивать душу наизнанку и можете вообще ничего не говорить — я все равно объясню, чего хочу от вас.
Макс еще немного поколебался, но потом все-таки решился, и лицо стало серьезным, даже напряженным.
— Я был учителем французского в частной школе. — Он нахмурился и тяжело вздохнул. — Когда ученики куда-нибудь ездили на выходные, во время пасхальных каникул или на День всех святых, я их сопровождал. Мы с женой и детьми каждое воскресенье ходили на мессу. Я был уважаемым членом сообщества, меня ценили не только друзья, но и посторонние люди. Многие исследователи считают, что вера и религиозное поведение присущи только человеческим особям и имеют место во всех культурах. Они полагают, что в мозгу хомо сапиенс есть участки, отвечающие за религиозное чувство.
— Что же случилось? — спросила его собеседница.
— Научное сообщество не сходится во мнениях на сей счет, — продолжил Макс, проигнорировав вопрос Кристины. — Одни считают, что вера имеет сугубо биологическое происхождение: сторонники дарвиновской теории уверены, что естественный отбор благоприятствовал верующим, потому что их шансы на выживание были выше. Мозг человека развивался и становился более восприимчивым ко всем формам верований, и в этом причина их широкого распространения по миру. — Бывший учитель сделал долгую паузу и посмотрел прямо в глаза хозяйке дома. — Я утратил веру в тот день, когда родители одного мальчика подали на меня жалобу за неподобающее поведение по отношению к ребенку. Я якобы показывал ему мою… штучку. Слух распространился быстро. Город маленький, люди любят поговорить. Другие родители начали расспрашивать своих детей, и те напридумывали еще больше мерзостей. О нет, они ничего плохого не хотели, но вопросы им задавались настойчиво, а дети пытались удовлетворить любопытство мам и пап и давали именно те ответы, которых ждали — или опасались — родители. Меня арестовали. Устроили очную ставку с мальчиком. Детали не сходились, а кроме того, их оказалось слишком много. В конце концов он признался, что все выдумал, и меня отпустили. Но дело этим не кончилось… В Интернете появилась анонимная информация о том, что у меня в компьютере нашли детскую порнографию, что я занимался онанизмом, щупал детишек, подглядывал за ними в душе и туалете… и даже… домогался собственных детей…
Признание далось Максу нелегко. Кристина подняла голову, увидела, что у него увлажнились глаза, а на правой щеке забилась жилка, и из деликатности отвела взгляд.