— Ну… Она сказала, что ты очень неплохо выглядишь.
Майор коротко кивнул:
— Не сердись, Венсан, ты знаешь, как я к тебе отношусь… как ценю, что ты сюда таскаешься — не то что другие…
— У этого заведения не самая лучшая репутация…
— Неужели? Интересно, почему? — съязвил Сервас. — Кормят тут отвратительно, но в остальном жизнь вполне сносная: занимаешься спортом, дышишь свежим воздухом, сгребаешь сухие листья, играешь роли в современных пьесах… Наши коллеги что, боятся заразиться?
Эсперандье кивнул:
— Сорок самоубийств полицейских в год, это настораживает.
Затем он кивнул на коробку:
— Откуда это?
— Получил сегодня по почте. Внутри была фотография, — объяснил Мартен и протянул подчиненному снимок космической станции. — А четыре дня назад мне прислали электронный ключ от гостиничного номера. В точно такой же коробке… От номера, где покончила с собой Селия Яблонка…
Глаза лейтенанта загорелись, как две тысячеваттные лампочки.
— Ты поэтому ввязался в расследование?
— Да…
— Есть идеи насчет личности отправителя?
— Ни одной.
— Если об этом узнают, Мартен…
— Будешь ты мне помогать или нет?
— Говори, что делать…
— Нужно узнать, подавала ли Селия Яблонка куда-нибудь жалобу, заявляла ли, что ее преследуют, угрожают, делилась ли опасениями с кем-нибудь из близких; в деле таких данных нет. Необходимо выяснить, была ли девушка склонна к депрессии, совершала или нет попытки самоубийства. И наведи справки насчет коробки: это ширпотреб или же такие выпускают маленькими партиями, кто их делает…
— Ладно, предположим, я соглашусь помогать тебе; но не суйся, куда вздумается, и не заявляй, что ты при исполнении и ведешь официальное расследование! Рано или поздно это дойдет до ушей начальства.
— Начальства? — Сервас помрачнел. — Думаешь, наши шефы часто здесь бывают? А ведь мы все еще полицейские — насколько мне известно… Члены большой дружной семьи. — Последние слова он произнес с горьким сарказмом. — Как бы ты охарактеризовал эту «семейку»? Она дружная или неблагополучная? Сказать, что я думаю? Большинство легавых, которые обретаются в этом заведении, хоть раз да совали дуло пистолета в рот. Что в такие моменты делали их начальники?
Лицо Венсана потемнело:
— И все равно ты не можешь переть напролом.
— Он прав, патрон.
Майор резко повернул голову и встретился взглядом с уродливой молодой девушкой. «Как же давно мы не виделись, — подумал он. — Так давно, что я успел отвыкнуть от ее внешности». Самира Чен, дочь китайца из Гонконга и франко-марокканки, пришла в его отдел последней, отличалась невероятным талантом и была единственной, кто называл его патроном.
— Я все тут обошла, — сообщила Самира. — Миленько, почти как в доме престарелых… — Она достала платок и шумно высморкалась.
— Почему ты ко мне не приезжала? — поинтересовался Мартен.
Девушка улыбнулась (ее улыбка больше напоминала гримасу) и покраснела.
— Мне сказали, вы не в форме, патрон, — прогнусавила она. — Я не горела желанием видеть вас таким… Для меня вы — воплощение «отцовского начала», если можно так выразиться. Придется поработать с моим эдиповым комплексом, понимаете?
Это была шутка — и ее шеф улыбнулся:
— Неужели я такой старый? Отцовское начало… Надо же…
— Ладно, пусть будет… мастер Йода.
Нос у Самиры был баклажанового цвета, а глаза слезились. Она снова высморкалась.
— Мастер что? — не понял ее майор.
— Это из «Звездных войн», — пояснил Венсан.
Сервас перевел взгляд с лейтенанта на девушку, покачал головой и решил не вдаваться в детали.
— Что это такое? — поинтересовалась Самира, кивнув на снимок в руке лейтенанта.
Эсперандье повторил все, что услышал от майора. Пока он рассказывал, Сервас наблюдал за обоими. Придя в отдел, и Венсан, и Самира подверглись более или менее завуалированным нападкам коллег. Девушку невзлюбили расисты, ненавидевшие арабов или китайцев — или тех и других, вместе взятых. А Эсперандье доставали гомофобы: некоторые старожилы отдела подозревали, что лейтенанта привлекают не только женщины, хотя он и был женат на потрясающей красавице. Все дело было в манере поведения Венсана и его вкусах в одежде. Что же до Самиры, то никто не хотел признавать, что молодая девушка из семьи иммигрантов может быть лучшим сыщиком, чем опытные офицеры.
— Есть идеи насчет этого снимка? — спросил лейтенант, помахивая фотографией, как делают, когда достают оттиск из ванночки с проявителем.
— Ни одной, — признался его шеф.
— А ты случайно не знаешь, была Селия Яблонка как-то связана с космическими исследованиями?
— Шарлен сказала, что предпоследнюю выставку она сделала именно на эту тему.
На лице Эсперандье появилось хорошо знакомое Сервасу выражение: так коллекционер смотрит на заинтересовавший его предмет.
— Я не поняла, патрон, эта девушка убила себя или нет? — спросила Самира, убирая платок.
— Убила. И это так же верно, как то, что у тебя сильнейший насморк, — ответил Мартен.
Конец 2010 года. Прием в Зале Великих Людей Капитолия. Один из тех, где непременно следует быть. Длинная галерея, перегруженная позолотой, картинами и лепниной по моде буржуазно-помпезного XIX века. Приглашенных очень много, люди здороваются, раскланиваются, радуются, что попали сюда. Что добились высокого положения, завели нужные связи и их позвали — «отметили». Что они — сливки общества. Разумеется, все — липа. Нет, не так: несколько подлинных деталей и масса подделок — в том числе мраморные колонны. Кристина знала, что подлинные только четыре, другие сделаны из искусственного камня и внутри они полые. Почти как собрание гостей в этот вечер. Несколько дорогих украшений и платьев от великих кутюрье, а все остальные — фальшивый шик, имитация. Так же и с людьми: на фоне бюстов прославленных деятелей прохаживаются настоящие знаменитости и «полузнаменитости», политики и юристы, архитекторы и журналисты, артисты и спортсмены, влиятельные персоны и «паразиты». Штайнмайер прекрасно понимала, что и сама играет привычную роль: радиоведущая, местная знаменитость. Она зовет на эфир самых разных людей, порхает по сюжетам — от серьезного (но не слишком) к легкому и веселому (чаще всего). Медийный мотылек…
В дальнем конце галереи, вокруг мэра, собрался весь цвет европейской космонавтики. Инженеры, исследователи, начальство… В главной роли — космические ковбои. Витрина дома. Обладатели кучи дипломов, мужественные, как голливудские звезды, мечта всех женщин. Кристина, рассматривавшая потолочную роспись, перехватила не один томный взгляд в сторону толпившихся у буфета красавчиков: как только вино будет выпито, свободные дамы (и не только они) накинутся на них, как голодная саранча на посевы. «Этих дамочек можно понять, — подумала журналистка, — мужики, которых катапультируют в космос, придав ускорение в четыреста тонн под задницу, а они при этом и ухом не ведут, безусловно, заслуживают внимания…» Они всю жизнь тренируются, их без конца осматривают, ощупывают, обхлопывают, измеряют, тестируют… Как породистых жеребцов… Они способны выдержать любое давление и продолжают улыбаться даже «на линии огня». Вот о чем думала Кристина, потягивая шампанское, когда незнакомый голос рядом с нею произнес:
— Только не говорите, что они и вас заворожили.
Женщина обернулась и увидела очкарика, который меньше всего был похож на космонавта.
— Мы знакомы? — удивилась она.
— Позвольте представиться: Жеральд Ларше, преподаватель и научный сотрудник Высшего института аэронавтики и космоса.
— Значит, мы с вами похожи, Жеральд, — смотрим на звезды снизу вверх.
Кристина покинула назойливого очкарика. Пожала несколько рук, поцеловала несколько щек, произнесла несколько ничего не значащих реплик — и снова услышала тот же голос:
— Да за кого вы себя принимаете, черт побери!
— Простите?
— Всегда так отделываетесь от людей?
Жеральд выглядел разъяренным. Его глаза за стеклами очков метали молнии. Эти глаза, кстати, были очень даже ничего. Женщина с трудом сдерживала улыбку, но, приглядевшись повнимательней, она поняла, что первое впечатление было ошибочным. Мужчина был высок, мускулист и одет со вкусом — дорогое пальто, серый твидовый пиджак, голубая рубашка… Черты лица приятные, почти красивые.
— Вам нужно сменить очки, — посоветовала ему Штайнмайер.
— Снова грубите?
— Ну что вы, это комплимент!
Так это началось. Час спустя журналистка знала о нем почти все: холостяк, с настоящим чувством юмора (в зале и по этой части было много фальшивок: смех то и дело возникал как по команде). Кристина поняла, что он ей нравится.
Но история на этом не закончилась…
На приеме она познакомилась с Лео — с Леонардом Фонтеном. С настоящим киношным прекрасным принцем, с космическим ковбоем. С самым знаменитым из космических ковбоев, с гвоздем программы, «лицом» Европейского космического агентства. Она сама подошла к Лео. Хотела пригласить его на передачу, для чего ей пришлось пробиваться через толпу обожателей (на 75 % — обожательниц). Кристина думала, что он окажется несносным и самоуверенным, но увидела перед собой… спокойного атлетически сложенного человека с белозубой улыбкой («Хороший у него стоматолог!») и красивым лицом, которому морщины только добавляли обаяния. Пятьдесят пять лет. Архетип «хорошего парня»… «Женат, двое маленьких детей», — добавил внутренний зануда-голосок. Тем не менее радиоведущая почувствовала себя польщенной — и даже более того! — когда он с ходу начал к ней подкатываться.
— Скажите, мадемуазель Штайнмайер, вы когда-нибудь задавались вопросом, почему ночью всегда так темно? — спросил он. — Если Вселенная, как нас уверяют, бесконечна, значит, и звезд в ней без счета, и ночью должно быть светло как днем. И куда бы человек ни посмотрел, в какую бы сторону ни повернулся, он должен был бы увидеть звезду… — Космонавт подвел ее к одному из высоких окон с видом на центральную площадь и декабрьскую ночь. — Там не должно быть ни единого атома ночи — только мириады звезд, то есть света… Это так называемый парадокс Ольберса. В действительности, как вам наверняка известно, у Вселенной было начало: свет большинства звезд не успел дойти до нас, потому что он путешествует со вполне определенной скоростью, а сами звезды давно умерли. Второе объяснение — прямо противоположное: жизнь звезды короче жизни вселенной, звезда тоже умирает. Вы верите в случай, Кристина?