— Проклятая лампа, — буркнул Больё, после чего встал, пару раз щелкнул выключателем и вернулся за стол. Он выглядел усталым и даже разочарованным (при первой встрече этот человек показался Кристине энтузиастом своего дела), а вот глаза его коллеги горели недобрым огнем.
— Итак, вот что мы имеем: она утверждает, что вы заплатили ей за секс кругленькую сумму — две тысячи евро, — начал перечислять лейтенант. — Признает, что согласилась, потому что очень нуждается в деньгах для себя и ребенка. Кроме того, вы привлекательны, а ей нравится секс с женщинами. По ее словам, потом вы решили забрать деньги, заявив: «Тебе понравилось, а я не привыкла платить за удовольствие…» Она отказалась, вышла из себя, и тогда вы набросились на нее и стали избивать. Так все было?
В тишине кабинета, нарушаемой только гудением светильника, слова звучали как удары огромного барабана — дикие, абсурдные слова…
— Это просто смешно. Ее утверждения — вранье от первого до последнего слова, — заявила Штайнмайер.
— Разве вы пришли к мадемуазель Делии не по собственной воле?
— По собственной, но…
— И она была голая, когда открыла вам дверь?
— Да.
— Но вы, тем не менее, вошли?
— Да.
— Зачем?
— Я уже говорила…
— Вы сами написали то письмо, верно? — вмешалась в разговор коллега Больё.
— Нет! — крикнула журналистка.
— Тогда как вы объясните его появление в вашем почтовом ящике?
— Никак.
— Мы опросили всех жильцов: никто не высказал ни одного предположения о личности автора письма.
— Знаю. Я сама пыталась…
— Ваша соседка, — перебил Кристину Больё, — назвала вас сумасшедшей. Она рассказала, что вы позвонили в дверь в два часа ночи и заявили, что ваша собака якобы находится у нее в квартире. Силой ворвались к пожилым людям, без разрешения обыскали все комнаты, напугали их…
От мерцания неона, а может, от запаха чистящего средства у мадемуазель Штайнмайер разболелась голова:
— Я…
— Вы нашли пса в мусорном баке — со сломанной лапой, так?
— Да.
— Это вы выбросили собаку в мусоропровод? — чеканя слова, спросила инспектор.
Кристина посмотрела на нее с ужасом и отчаянием. Как она может?! Мужчины много сотен лет притесняли женщин, разве мы не должны проявлять… солидарность?
— Нет! Он сидел в баке рядом с колодцем! — еще громче воскликнула журналистка.
— Рядом с чем? — не поняла полицейская.
— Рядом с мусоропроводом.
— Но вы заявили…
— Послушайте, я…
— Вы не впервые прибегаете к запугиванию — и угрозам…
Лейтенант подвинул к Кристине листок — электронные письма, которые она сразу узнала:
КОРДЕЛИЯ, ТЫ НЕ ОТВЕЧАЕШЬ, ЗНАЧИТ, ОСУЖДАЕШЬ МЕНЯ. НЕ СТОИТ ПРОЯВЛЯТЬ ВРАЖДЕБНОСТЬ — ТВОЕ БУДУЩЕЕ В МОИХ РУКАХ.
КОРДЕЛИЯ, ДАЮ ТЕБЕ ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА НА ОТВЕТ.
— Скажите, мадемуазель Штайнмайер, вы писали эти мейлы?
— Нет!
— Но послали их с вашего компьютера? — Больё выглядел уже совсем раздраженным.
— Да, и я уже дала объяснения по этому поводу…
— Верно ли, что недавно вас отстранили от работы за неподобающее поведение? — Коллега лейтенанта, судя по всему, решила «дожать» Кристину.
Журналистке показалось, что земля разверзлась у нее под ногами.
— Мы встретились с вашим начальником — Коринна Делия также работает под его руководством… — сообщил Больё.
Штайнмайер молчала.
— Вы ладите? — спросила инспектор.
Кристина снова ничего не сказала.
— Сейчас восемнадцать сорок… — Лейтенант устало потер веки. — Начиная с этого времени вы считаетесь задержанной.
21. Ансамбль
Этой ночью Кристина не сомкнула глаз и задремала на час только под утро. Этой ночью она узнала, что в городах — не только в Тулузе, но и во всех остальных — существует множество разнообразных видов ада, где, как сказал Жан Поль Сартр, худшую муку причиняют друг другу его обитатели. Этой ночью она поняла, что Сартр, конечно, был прав, но наверняка понятия не имел, что именно он сформулировал.
Как минимум одна деталь соответствовала традиции: ад находился внизу.
Накануне, когда Больё произнес дежурную фразу: «Сейчас восемнадцать сорок. С этого времени вы считаетесь задержанной», — Штайнмайер содрогнулась.
Она выслушала выдвинутые против нее обвинения, лейтенант зачитал ей права, а потом сделал звонок в прокуратуру и спросил, хочет ли она поговорить с адвокатом, но Кристина рассудила, что чем меньше людей будет в курсе, тем меньше вероятность утечки информации о ней в прессу (она уже представляла заголовок статьи: «Ведущая “Радио 5” задержана полицией за насильственные действия»), и решила, что ночь в камере ее не убьет. Она отказалась от свидания с адвокатом — ей не в чем было себя упрекнуть. Полицейский пожал плечами и в 19.00 предложил ей следовать за ним: вернее, не предложил — приказал. Они прошли к другому лифту, Больё использовал магнитную карточку, и двери открылись. В кабине он пустил карточку в ход еще раз, и лифт, подрагивая, поехал вниз.
Внизу все выглядело по-больничному холодным и обезличенным, и Кристина не без труда сдерживала дрожь. Они повернули направо и попали в коридор с множеством дверей. Помещение было просторным и гулким, свет горел не во всех камерах. Радиоведущая заметила нескольких мужчин, лежавших на низких койках, почти вровень с полом, и они почему-то напомнили ей щенят на псарне. В помещении, похожем на аквариум, находились охранники в светлой униформе: двое из них тут же встали и присоединились к Больё и Кристине возле рамки металлодетектора. Самым ужасным для нее оказалось отсутствие окон. Ни одного, нигде. Подземелье… От мысли об этом у арестованной мгновенно пересохло во рту.
— Привет, — сказал Больё своим коллегам, — я привел мадемуазель Штайнмайер. Как вечерок?
— Спокойный, — ответил один из охранников. — Хотя еще рано, ПОМы пока не прибыли.
Лейтенант заметил тревогу в глазах Кристины и счел нужным пояснить:
— ПОМ — сокращение от «пьянство в общественных местах». Проследите, чтобы ее поместили в одиночку… ну, по возможности, — добавил он затем, обращаясь к одному из людей в форме.
Тот кивнул, не спуская глаз с заключенной. Его коллеги тоже разглядывали «новенькую», и она съежилась.
— Поручаю ее вам. До завтра. Доброй ночи, парни, — попрощался Больё.
Последняя фраза прозвучала как укол в сердце. Штайнмайер с трудом справилась с желанием окликнуть лейтенанта и умолять его не оставлять ее в этом подземелье, пропитанном административной бесчеловечностью и полной безнадегой. Она не преступница, а просто напуганная женщина. Она признается в чем угодно, лишь бы не оставаться здесь!
Когда Больё вошел в лифт, Кристина поняла, что кошмар только начинается и никто не придет на помощь: она осталась одна.
— Пройдите через металлодетектор, пожалуйста, — вежливо предложил один из охранников.
Журналистка подчинилась. К ним подошла женщина в форме, которая поздоровалась и обыскала новую задержанную — поверхностно, но омерзительно откровенно, от чего у Кристины мороз пробежал по коже.
— Следуйте за мной, — велела ей надзирательница.
Она открыла дверь в маленькую комнату, где на полках стояло штук сорок коробок, а под ними лежали в ряд мотоциклетные шлемы. Женщина в форме — низенькая, коренастая — поставила на стол большой глубокий деревянный ящик и подтолкнула его к Кристине:
— Снимите украшения — часы, кольца, браслеты, серьги — и ремень и сложите все сюда вместе с деньгами, документами, ключами и мобильным телефоном…
Арестованная подчинилась, чувствуя, что с каждым предметом лишается частички собственной личности. Служащая записывала все в толстый регистрационный журнал, называя каждую вещь вслух, а потом взяла листок бумаги, открыла паспорт задержанной, написала: «Кристина Штайнмайер, 31/4817», поставила ящик в одну из коробок, заперла его и приклеила на него бумажку с именем.
— Куда ее? — обратилась она к другим охранникам и, дождавшись ответа, вывела Кристину в длинный полутемный коридор.
По обеим сторонам находились камеры-соты с плексигласовыми переборками и металлическими дверями, покрашенными в серо-голубой цвет. Внутри, на коричневых одеялах поверх прорезиненных синих матрасов, лежали мужчины. Журналистка старалась не смотреть в их сторону.
— Эй, время не подскажешь? — крикнул один. — Привет, куколка, первая «ходка»? Берегись этой пройды, она обожает девочек!
В некоторых камерах было темно, на дверях с массивными запорами висели таблички с надписью «Режим усиленной охраны», а окошки для подачи еды были практически сорваны, как будто туда помещали не людей, а бешеных животных.
Миновав еще две камеры, служащая полиции остановилась, повернула ключ в замке и резким движением потянула за короткую вертикальную щеколду. Коридор заполнился металлическим лязгом — звук был киношный. Голос тюрьмы… Кристина вздрогнула так сильно, что ее плечи оказались на одном уровне с затылком.
— Снимите обувь, — приказала ее сопровождающая.
Штайнмайер разулась, и надзирательница, открыв ящик под койкой, поставила туда ее кроссовки.
— Заходите… — скомандовала она после этого.
Заключенная ступила на холодный цементный пол и оглядела камеру: пещерка грязно-белого цвета, два на три метра, бетонная лавка, а за ней — низкая стенка, маскирующая унитаз. Все углы скруглены. Матрас. В нише — раковина с краном. Больше ничего.
— Скоро вас отведут на дактилоскопическую процедуру, а пока отдохните, — сказала сотрудница полиции.
— Здесь холодно… — пожаловалась журналистка.
— Я принесу одеяло. Хотите что-нибудь съесть?
— Нет, спасибо.
Арестованная не чувствовала голода: ей было холодно… ей было страшно… она испытывала ужас… Женщина в форме протянула руку, и холщовая штора отгородила Кристину от коридора. Ни одна из камер, куда сажали мужчин, не была «замаскирована», и мадемуазель Штайнмайер поняла, что охрана решила не нарушать хрупкого спокойствия, царящего в этом «подземелье». Как только шаги надзирательницы стихли, Кристина судорожными движениями стянула джинсы и трусики и воспользовалась туалетом. Ее сильно трясло, зубы у нее стучали, и ей хотелось плакать, но что-то внутри нее сопротивлялось слезам. Она присела на койку, накинула на плечи одеяло, закрыла глаза и попыталась абстрагироваться от этого ужасного места, забыть, где находится и как сюда попала.