ильного робота. — Фермер впервые повернулся к посетителю и бросил на него острый взгляд, такой же недовольный, как и у его жены. — Вы сыщик из города, сразу видно… Покажете удостоверение?
Сервас был готов к этому вопросу. Он сунул руку в карман куртки, достал карточку и протянул ее седовласому. Тот взял ее, не снимая перчатки, сдвинул брови, сличил лицо на фотографии с лицом гостя и отвернулся к экрану:
— Простите, что задерживаю, но я должен позаботиться о коровах.
Майор кивнул:
— Не беспокойтесь, я никуда не тороплюсь.
— Вот и хорошо.
— Значит, коров доит робот? — полюбопытствовал сыщик.
Хозяин встал.
— Идемте.
Они поднимались по центральному проходу, где за металлическими ограждениями задумчиво жевали сено десятки коров. Пар от их дыхания облачками поднимался к потолку. Отец Селии показал Мартену очередь из рогатых красавиц, выстроившихся хвост в хвост перед огромной машиной, совсем как автомобили на мойке. Одна из коров шагнула в аппарат, не переставая пережевывать сено, и большая механическая рука поднырнула под раздувшееся от молока вымя. Сначала цилиндрические щетки обработали соски, а потом загорелась маленькая красная лампочка, и каждый сосок попал внутрь пластиковой муфты, а корова даже не моргнула. «Наверное, привыкла», — подумал Сервас.
— Лазер распознаёт каждое вымя и дает роботу команду на дойку, — объяснил Яблонка.
— У вас большое стадо? — поинтересовался Мартен.
— Сто двадцать голов.
— А сколько стоит такая установка?
— Зависит от комплектации. От ста двадцати до восьмисот тысяч евро…
Сыщик вспомнил многочисленные истории о самоубийствах фермеров, задавленных бременем долгов.
— А когда их отсюда выпускают? — спросил он и получил безжалостный, как нож гильотины, ответ:
— Никогда…
Майор задумался о душевном здоровье коров и быков, пожизненно лишенных света дня. Каждое лето он видел, как пасутся на лугах «мясные» стада — светлые аквитанки, лимузенки… Даже коровы рождаются неравными. Фермеры учатся программированию, покупают роботов, управляющих хранением продукции и наверняка компетентных в куче других областей. Деревня утратила патриархальный облик, обзавелась компьютерами, планшетами, лазерами и видеокамерами.
— Вы ведь приехали не ради разговора о моих коровах… — заметил хозяин.
Сервас взглянул в его ярко-голубые глаза, казавшиеся особенно блестящими на фоне морщинистой, задубевшей от загара кожи.
— Вы снова открываете дело? Почему? — спросил отец художницы.
— Нет, господин Яблонка, не открываем. Мне просто поручено проверить несколько старых дел, — солгал полицейский.
— Зачем?
— Это называется административный надзор.
— Не понимаю, чем вас — или ваше начальство — заинтересовала история с моей дочерью.
Сервас ответил вопросом на вопрос:
— Она выросла здесь?
Его собеседник вымученно улыбнулся.
— Я знаю, что вы думаете, — буркнул он.
— Неужели?
— Вот что я вам скажу, господин полицейский… Мы тут занимаемся конкретным делом. Не спекулируем несуществующими деньгами, не продаем ненужных товаров людям, которые почему-то решили, что не могут без них обойтись. Мы работаем день и ночь. Возможно, только мы и помним о существовании реального мира. И за это нас хотят уничтожить. Но Селия росла среди книг. Приди мне в голову глупая мысль пригласить вас в свой дом — чего я не сделаю, — вы бы увидели, что он заполнен книгами — прочитанными, с пометками на полях… Селия обожала книги. И мы всегда поощряли ее тягу к чтению… У моей дочери были честолюбивые мечты — но не потому, что она хотела сбежать из родного дома, и не ради того, чтобы превзойти родителей. Нет, она просто хотела, чтобы мы ею гордились. Моя дочь возвращалась сюда всякий раз, когда нуждалась в глотке свежего воздуха и поддержке. Весной в наших местах царит красота, и это был любимый уголок Селии на Земле…
Сервас посмотрел на очередную корову, занявшую место у машины. Она все время переступала ногами то вперед, то назад, и муфты снова и снова запускали программу «поиск». В споре с техническим новшеством животное — увы — обречено на проигрыш.
— Селия часто сюда заходила? — спросил он. — Или держалась в сторонке?
Фермер наградил его неприязненным взглядом.
— Она была против установки автоматической системы, — произнес женский голос у него за спиной. — Говорила, что держать коров взаперти, как арестантов, бесчеловечно. И, наверное, не ошибалась… — Хозяйка фермы посмотрела на мужа с укором. — Селия была очень умной молодой женщиной. И уравновешенной. Пока не встретила того типа.
Сыщик резко повернулся к ней:
— Какого типа?
— Не знаю. Мы никогда его не видели. Думаю, важная шишка. И женатик. Дочь не хотела это обсуждать. Сказала только, что встретила потрясающего, необыкновенного мужчину. Сначала она была счастлива. Но потом настроение у нее стало меняться…
Сервас вспомнил слова директора общественного центра.
— Селия никогда не делала глупостей — не то что другие подростки, — продолжала фермерша. — Она была робкой и усидчивой. Потому-то и начала дурить, когда выросла, встречалась с сомнительными личностями… Нескольких мы видели — жалкие типы, притворяющиеся крутыми.
В глазах фермера плескался гнев. Он разъедал его, как рак, отравлял кровь, подобно мышьяку. Скорее всего, этот человек был вспыльчив от природы, но после смерти дочери окончательно лишился самообладания.
— В какой-то момент Селия расцвела, выглядела счастливой, — заговорил он. — Была счастливой, насколько мне известно. К ней пришел профессиональный успех, и это придало ей уверенности. Мы хорошо ладили. У меня… у нас не было других детей, и я всегда баловал Селию.
Он посмотрел на свои сильные загорелые руки с набрякшими венами.
— Селия не рассказывала, с кем встречается, — вновь вступила в разговор мать художницы. — Мы не задавали вопросов, но однажды она захотела открыться, сказала, что встретила человека, который нам понравится. Пообещала нас познакомить — когда-нибудь, когда исчезнут препятствия. Да, именно так она это назвала. Мы сразу поняли, что у него есть семья, и сказали себе: малышка выросла, но в любви осталась по-детски наивной и ее снова и снова будут обманывать…
Она помолчала, пытаясь справиться с волнением, и продолжила:
— В последние месяцы ее мучила депрессия. Она отказывалась говорить на эту тему, но я видела, что моя дочь пугается собственной тени. Чего-то боится. Чего-то или кого-то. Но я никогда не думала, что она… что она…
Мартену, показалось, что время замедлилось и что даже молоко течет в бидоны быстрее бесконечно длинных минут.
— Вы уверены, что совсем ничего не знаете о ее друге? — уточнил он.
— Однажды она сказала странную вещь, — вспомнила его собеседница. — Назвала его настоящим ковбоем: космическим ковбоем. Как-то так… Я не поняла, что она имеет в виду. Дочка часто говорила загадками.
Майор посмотрел на отца Селии, вспомнил фотографию из коробки — снимок орбитальной станции — и ощутил внутреннюю дрожь… Фермер поднял глаза, и сыщика поразил горевший в них огонь.
— Если наша дочь действительно покончила с собой, что вы здесь делаете, зачем приехали год спустя? — потребовал объяснений старый фермер.
— Я же объяснил — рутинная проверка, — отозвался полицейский.
— Не морочьте мне голову. К чему все эти вопросы? Дело снова открыто или нет?
— Нет. Расследование закончено.
— Вопрос закрыт?
— Да.
— Ясно. Тогда убирайтесь, инспектор, лейтенант, комиссар — или кто вы там такой: убирайтесь немедленно!
Сервас остановился у входа в Космический центр Тулузы, похожий на пункт уплаты дорожной пошлины и увенчанный затейливой эмблемой, символизирующей планету и ракету-носитель.
Центр находился на территории огромного научного комплекса, расположенного к востоку от Университета Поля Сабатье. Здесь были лаборатории, инженерные училища и аэрокосмические предприятия. Именно так сыщик представлял себе американский кампус: молодые люди на велосипедах — студенты, инженеры, программисты — и широкие, обсаженные деревьями проспекты. Антенны на крышах, функциональные, взаимозаменяемые здания, а в качестве пейзажной декорации — один или два самолета на лужайках. Два охранника в синей форме перешучивались у въездных ворот и очень напоминали статистов из телевизионного шоу. Мартен опустил стекло и объяснил, что у него назначена встреча с директором. Охранник забрал его удостоверение, выдал взамен бейджик посетителя, на котором была указана фамилия человека, с которым ему предстояло встретиться (вероятно, на тот случай, если гость заблудится), и предложил оставить машину на стоянке слева от входа.
Сервас заглушил двигатель, вышел и огляделся. В холодном воздухе порхали редкие снежинки, повсюду росли сосны, на высоких столбах горели прожектора, перед одним из корпусов, на снегу, была установлена ракета, а рядом с нею — огромная параболическая антенна. Все фасады были сконструированы из вертикальных бетонных пластов, разделенных узкими бойницами.
Никаких особых мер безопасности Сервас на территории не заметил, хотя они наверняка имели место. Он направился к «зданию управленцев», напротив которого стоял корпус Ферма: там размещались залы управления и слежения за спутниками, запускаемыми ракетой-носителем «Ариан». Рядом находился Центр содействия развитию деятельности в условиях микрогравитации и космических операций. В телефонном разговоре Мартен представился следователем криминальной полиции, сказал, что хочет пообщаться с одним из директоров центра, и подчеркнул, что тот не должен иметь никаких контактов с полицией. Он объяснил, что расследует смерть художницы Селии Яблонки, которая в свое время сделала космос темой одной из выставок. Его собеседник подтвердил, что мадемуазель Яблонка действительно посещала городок, но он не понимает, чем может быть полезен следствию. Тем не менее он сказал, что готов уделить майору немного времени («Хотя расписание у меня, сами понимаете, очень напряженное!»). Директор успокоил Серваса, сказав, что впервые общается с сотрудником полиции, и спросил: «А в чем, собственно, дело? Селия Яблонка ведь покончила с собой, так?» За три минуты сыщик понял, что от скромности его собеседник точно не умрет. Он сверился с блокнотом: диплом Политехнической школы — выпуск 77-го, доктор философии,