— Что вы имеете в виду?
— Предпочитаю объяснить все при личной встрече, если не возражаете.
За спиной Серваса истерично загудела машина — у кого-то из водителей сдали нервы.
— Я вряд ли сумею быть вам полезна, — заявила Мила. — Для меня дело закончено и закрыто. Не хочу возвращаться в прошлое. Извините…
— Понимаю, мадам Болсански.
— Мадемуазель…
— Что, если я скажу, что другим женщинам пришлось пережить то же, что вынесли вы, только теперь у Леонарда Фонтена еще и кровь на руках?
Еще одна пауза.
— У вас есть доказательства? — спросила женщина.
— Думаю, да.
— Вы его арестуете?
— Пока об этом рано говорить.
— Ясно. Благодарю, майор, но я предпочту не вмешиваться.
— Понимаю.
— Меня заставили забрать жалобу. Я испытывала чудовищное давление. Почему вы думаете, что теперь все будет по-другому?
— Потому что я — не они.
— Я не сомневаюсь в чистоте и благородстве ваших намерений, но…
— Уделите мне всего пять минут. Как я уже сказал, есть другие пострадавшие. Если удастся тем или иным способом связать их между собой, я сумею его прижать…
Дожидаясь ответа, Мартен насчитал еще четыре легковушки и два грузовика.
— Я согласна, — услышал он наконец голос Милы. — Приезжайте.
Машина катила по длинной, прямой, обсаженной платанами дороге к большому дому в долине. Вокруг было совсем темно. Трехэтажное строение с одинаковыми окнами напоминало старую ферму. Подсобные помещения снесли, а пустое пространство обсадили тополями. Свет был зажжен только над крыльцом. Сервас хлопнул дверцей и огляделся: вокруг было пустынно, огоньки горели только вдалеке, в километре, если не больше.
«Смелый выбор для женщины, пережившей то, что пережила Мила Болсански», — подумал сыщик, но тут же вспомнил, что, по просвещенному мнению авторитетного специалиста, женщины, неоднократно подвергавшиеся насилию, часто замыкаются в себе, поскольку внешний мир кажется им враждебным. Даже много лет спустя любое пустячное происшествие может вернуть их в ужасное прошлое. Мартен понимал, что разговор с ним причинит Миле боль — если она не вышвырнет его через две минуты.
Машины перед домом он не заметил, но угадал гараж метрах в десяти, под брезентовым навесом, и пошел к крыльцу. Дверь открылась. На пороге стояла высокая худощавая женщина, но ее лицо оставалось в тени. Она молча смотрела, как гость поднимается по ступенькам, а потом сказала:
— Входите…
Голос ее прозвучал спокойно и твердо — не так, как по телефону.
Бесконечно длинный, похожий на шахтную галерею коридор был погружен в темноту. Свет шел из дальней комнаты, и тень женщины тянулась за ней, как черная вуаль невесты-вдовы. Сыщик воспользовался возможностью получше разглядеть Милу. Спортивная, широкоплечая, с изящной длинной шеей. Майор заметил чугунные батареи и картины на стенах — в полумраке они могли сойти за полотна старых мастеров. Хозяйка провела Мартена в огромную, оборудованную в современном стиле кухню с потолочным освещением.
Сервас прислушался, но не уловил ни малейшего шума, хотя в доме наверняка было не меньше тридцати комнат.
— Вы живете одна? — поинтересовался полицейский.
— Нет. С Тома. — На губах женщины мелькнула улыбка. — Это мой сын.
На вид хозяйке дома было лет тридцать пять. У нее были каштановые волосы, карие глаза, высокие скулы, несколько морщинок в углах глаз, но лицо красивое, с большим, четко очерченным ртом, матовой кожей и квадратной челюстью. Волевое лицо, в котором виден характер. И взгляд особенный — проницательный и понимающий, серьезный и снисходительный. Так смотрят люди, много пережившие, познавшие всю низость и убожество мира людей и решившие все всем простить — раз и навсегда. Умная женщина… Одета Мила была в толстый свитер с высоким горлом и джинсы.
— Выпьете кофе? — предложила она. — Спиртного, извините, не держу.
— Спасибо, с удовольствием.
Болсански повернулась спиной к гостю, достала из шкафчика чашку и поставила ее на стол, за которым легко могли бы уместиться десять человек, а сама села на другом конце, в метре от гостя. «Интересно, она всех мужчин держит на расстоянии?» — спросил себя Сервас и подумал о фотографии Селии и Леонарда Фонтена, сделанной на приеме в Капитолии, где они стоят так близко друг к другу.
— Спасибо, что согласились встретиться, — сказал он негромко.
— Я готова вас выслушать, но не обещаю, что стану отвечать на вопросы.
— Понимаю.
— Начинайте, майор, расскажите о «новых обстоятельствах».
Сыщик отметил для себя, что женщина запомнила их разговор по телефону, но последняя фраза далась ей с усилием.
— Вы когда-нибудь слышали такое имя Селия Яблонка? — спросил он Милу.
— Нет.
— Эта молодая женщина покончила с собой в прошлом году. У нее был роман с Леонардом Фонтеном. Я подозреваю, что он сыграл не последнюю роль в ее трагическом конце…
— Почему?
— Вы мне скажите…
Мадемуазель Болсански не сводила глаз с гостя. В ее взгляде не было ни робости, ни недоверия — только непримиримость.
— И это все? — спросила она. — Все, что у вас есть? Смутные подозрения? Вы ради этого меня потревожили?
Тон ее изменился, стал язвительно-резким, и Мартен понял: «Если не найду нужных слов, она закроется». Он достал из кармана магнитный ключ от гостиничного номера, фотографию и подтолкнул их по столу к Миле.
— Что это? — удивилась она.
— Это вы их мне послали?
Несколько мгновений женщина смотрела на предметы — и явно ничего не понимала.
— Ключ и фотографию мне прислали по почте… — объяснил Сервас. — Они вам что-нибудь говорят?
Болсански долго рассматривала ключ, а потом постучала пальцем по снимку:
— Конечно. МКС, Международная космическая станция… А это что такое?
— Ключ от номера, где покончила с собой Селия Яблонка. Вы никогда не были в этом отеле с Леонардом Фонтеном?
Хозяйка дома еще раз взглянула на карточку и молча покачала головой:
— Ни с ним, ни с кем бы то ни было другим…
— Некто, пожелавший остаться неизвестным, сначала прислал мне этот ключ, а потом фотографию. А еще были письма, побуждавшие меня снова открыть дело о самоубийстве Селии Яблонки. Единственное связующее звено между ключом и фотографией — Леонард Фонтен.
— Объясните…
— Леонард Фонтен был любовником Селии Яблонки. И работал на МКС.
Наступила тишина. Мадемуазель Болсански могла прервать разговор, отказаться пустить его в свое прошлое. Внезапно справа от Серваса слабо скрипнула дверь. Он повернул голову и увидел, что в коридоре (войдя в кухню, сыщик его не заметил) появился маленький мальчик в красно-синей бархатной пижамке. Выражение лица Милы изменилось: она протянула руки, и малыш забрался к матери на колени и прижался щекой к ее груди. Болсански поцеловала сына в пушистую макушку:
— Поздоровайся, милый.
— Привет, — сонным голосом произнес ребенок и снова сунул большой палец в рот.
— Привет, меня зовут Мартен, а тебя? — обратился к нему полицейский.
— Тома.
— Рад знакомству, Тома.
«Ему не больше пяти…» — подумал майор. У мальчика были светлые шелковистые волосы, карие — материнские глаза и кукольное личико с не оформившимися до конца чертами.
— Ты меня уложишь, мамочка? — повернулся он к Миле.
— Прошу меня извинить, — сказала та своему гостю, — я на минутку.
Женщина увела сына, и сыщик услышал, как они тихо переговариваются.
Его что-то беспокоило. Память подала знак. Тома кого-то ему напоминал. Лицо, которое он совсем недавно видел — вживе или на фотографии. Мартен напрягся — и понял. Открытие высветило неожиданные перспективы, значения которых он пока оценить не мог.
— Сколько лет вашему сыну? — спросил Сервас, когда хозяйка дома вернулась.
— Пять, — сказала она.
«Две тысячи восьмой год», — быстро подсчитал майор. Болсански смотрела на него и как будто догадывалась, о чем он сейчас думает.
— Вы считаете, что женщина покончила с собой из-за Лео? — спросила она.
— Я в этом уверен. Думаю, были и другие. Не одна, не две, а гораздо больше, учитывая возраст Фонтена… Проблема в том, что осудить одного человека за самоубийство другого нельзя, даже если он виноват в жестоком обращении, а вот за преступление посадить можно — пока не истек срок давности…
Мила кивнула.
— Вы пострадали в две тысячи восьмом году, — не торопясь продолжил сыщик. — Побои и сексуальная агрессия — преступление, срок давности по которому истекает через три года; изнасилование — другое дело, за такое нарушение закона человека можно преследовать десять лет. Вопрос в том, имело ли место преступление…
Он внимательно посмотрел на свою собеседницу. Та выдержала его взгляд и снова кивнула.
— Если вы расскажете, что именно с вами случилось, я пойму, где искать, с какими службами связаться, какие дела изучить… — продолжил майор.
Женщина не отвечала, и Сервас решил не давить, дать ей время обдумать его слова.
— Рассказывать я ничего не стану, — произнесла она и конце концов. — Просто не могу. Это выше моих сил…
— Ясно…
— Вы действительно думаете, что сумеете его прижать?
— Зависит от того, что я раскопаю…
— Но шанс есть?
— Я довольно хорош в своем деле.
Мадемуазель Болсански в третий раз кивнула, выражая согласие с его словами.
— Думаю, да.
— В каком смысле — да? — не понял ее Мартен.
— В том, что вы и вправду неплохи… Я дам вам кое-что, если пообещаете не разглашать полученную информацию.
— Конечно…
Хозяйка встала и вышла из комнаты. Через минуту она вернулась и положила перед ним толстый томик в кожаной обложке, перевязанный лентой. Личный дневник… Почерк очень аккуратный. Дата первой записи…
— Когда вы его вели? — уточнил полицейский.
— В тот год…
— Здесь всё?
— Да.
— После того происшествия вы больше не летали в космос? Вас уволили?
— Дали понять, что я теперь персона нон грата.