— Давай извинимся и пойдем домой, — поеживаясь, предложил Лука. — А то холодно.
Бенжамен отрицательно покачал головой. Он извлек из кармана часы и издалека показал их офицеру.
Капитан тоже достал часы, посмотрел, потом подошел к Бенжамену и его зятю.
— Господа, — холодно сказал он. — Я думаю, поручик прибудет с минуты на минуту. Перед дуэлью он захотел проститься с дорогим для себя человеком, и я для этой цели одолжил ему свое авто. А пока прошу проверить. — Капитан открыл ящичек с дуэльными пистолетами и протянул Луке. — Проверьте.
— Я не умею, — чистосердечно признался Лука. Капитан удивленно посмотрел на Луку, недовольно пошевелил усами и взял в обе руки по пистолету. Пах! Пах! — раздались выстрелы.
— У этого жесткий спуск, — сказал капитан.
Вдалеке за платанами показался бешено мчащийся всадник.
— Это Леван! — радостно воскликнул Лука. — Он приехал!
Леван осадил коня, спрыгнул и бросился к Бенжамену.
— Она сбежала! — закричал он. — Она сбежала с этим негодяем!
— Куда? С кем? Когда?
— Не знаю! Я ничего не знаю! Приехал, а ее нет! Бенжамен, в тебе сейчас мои силы! Догони, верни мне мою девочку!
— Это, наверное, поручик ее украл, — сказал догадливый Лука.
— Господа этот человек опозорил честь офицера! — гневно сказал капитан. — Он не явился на дуэль и украл мое авто! Следуйте за мной. Господа, я знаю, где его искать! — И он заткнул пистолет за пояс.
Маленький паровоз с игрушечными вагончиками, распустив бакенбарды пара, медленно поднимался в гору, к вокзалу, и, подкатив к платформе, тяжело задышал.
Поручик Ишхнели, в штатском костюме и кепи, ввел свою возлюбленную в вагон и усадил ее возле окна. Закутанная в шаль Мери всхлипывала, сморкаясь в маленький кружевной платочек. На коленях ее лежала подруга недалекого детства — курносая фарфоровая кукла в выцветшем шелковом платьице.
Поручик достал часы, проверил время.
— Еще немного терпения, — сказал он, — и чугунка умчит нас в Тифлис…
— Бедный папа… — прошептала Мери.
— Все мосты сожжены… — сказал поручик, — я не явился на дуэль.
— Ты добрый, ты великодушный, Алекс! Ты пожалел этого гадкого человека.
— Ты умница. Радость моя. Я принесу тебе воды и куплю билеты. — Поручик вышел на перрон и, послав в окно Мери воздушный поцелуй, пошел к зданию вокзала.
По дороге, ведущей из густого каштанового леса к вокзалу, подъехало изящное ландо. В нем сидели наши старые знакомые: князь Вамех Вахвари и его управляющий.
Князь, с любопытством осмотрев брошенное у вокзала авто, решительно направился к станционному буфету. Увидев его, буфетчик сразу же открыл шампанское. За окном пыхтел паровозик.
В станционном зале было пусто, только в углу сидела старушка с двумя индюками.
В зал вбежал поручик Ишхнели.
— Два билета до Тифлиса, — сказал он кассирше и, не кладя сдачу в карман, метнулся к буфету. Став между князем и управляющим, поручик бросил деньги на мраморный прилавок.
— Сельтерской! Сельтерской! Сельтерской! — нетерпеливо сказал он буфетчику.
Князь, вскинув густые черные брови, с удивлением осмотрел поручика с ног до головы и спросил управляющего:
— Кто это такой?
Управляющий пожал плечами. Тогда князь наклонился к поручику и с улыбкой спросил:
— Э, кто ты такой?
— Поручик Ишхнели, к вашим услугам, сударь! — вспыхнув, ответил поручик.
— Н-да… — продолжая осмотр поручика, сказал князь. — Поручик Ишхнели? А почему ты мне не кланяешься, поручик Ишхнели? — насмешливо спросил князь и сдернул с головы поручика кепи.
— Вы — хам, милостивый государь! — крикнул поручик в лицо князю.
— Что?! — взревел князь и чуть не задохнулся от возмущения. Некоторое время Вамех Вахвари, вытаращив глаза; смотрел на Ишхнели, затем медленно поднял со стойки бокал и выплеснул шампанское в лицо поручику.
— К барьеру! — крикнул Ишхнели и ударил перчаткой по лицу князя.
— Прошу. — Князь простер руку в сторону управляющего, и тот сразу же вложил в нее взведенный пистолет…
…Крошечное здание вокзала, похожее на дворец лилипутов, содрогнулось от выстрелов.
Из дверей, схватившись за голову, вылетел буфетчик.
— Убили! Убили! — вопил он.
Вслед за ним в дверях показался поручик Ишхнели. Пистолет выпал из его рук. Сделав два-три шага, поручик замертво упал на лестницу под станционным колоколом.
— Алекс! — в ужасе закричала Мери, прильнув к окну вагона.
Была ночь. Паровоз «кукушка», сверкая огнями, стоял перед вокзалом и устало шипел.
— Ребенок будет жить, а мать… преждевременные роды — партус приматорус при психогенном шоке, — сказал Барнаба Саканделидзе, старый врач, осторожно прикрывая дверь комнаты начальника станции.
Потом, положив руку на плечо Бенжамена, он тихо добавил:
— Подготовьте Левана… А ребенок будет жить… — еще раз повторил он и, попрощавшись с Бенжамецом, ушел.
Из соседней комнаты доносился крик новорожденного.
Наступила осень. Был ясный ветреный день. Сандро, Петре и старик провизор катили к заранее приготовленной яме чури — огромный глиняный кувшин для вина, литров на триста. Руководила ими тетя Домна.
Под навесом веранды Като, напевая, укачивала в люльке ребенка.
— Дядя Бенжамен! — окликнула она Бенжамена и подбежала к нему. — Давно хочу отдать, только все время забываю. Нате! Он тогда так лекарство дал. — Като протянула Бенжамену пробочник.
На лужайке перед домом в кресле лежал заботливо укрытый буркой Леван.
Это был совершенно дряхлый старик.
Ветер гнал по земле пыль и сухие ветки…
— Добрый день, Леван.
Леван безучастно посмотрел на Бенжамена и горестно покачал головой.
Бенжамен перевернул саквояж и, поеживаясь, сел на него.
— Леван, вы самый непослушный пациент в моей недолгой практике. Совсем не выполняете указаний своего врача.
— Зачем Господу Богу надо было трудиться, насылая на нас болезни, если нашлись бы люди, умеющие исцелять их… — Старик смотрел потухшим взором на курящиеся черепичные крыши деревенских домов.
Помолчали.
— Скажи, коллега, когда я умру? — спросил Леван.
— Не думайте о смерти, Леван.
— Путник должен знать время, когда он отправляется в путь, чтобы успеть уложить свои вещи. Когда я умру?
Бенжамен вгляделся в тусклые, бесцветные зрачки, прощупал пульс.
— Я думаю, недолго вы проживете, — сказал он. — В вашем распоряжении дней пять.
— Прекрасный диагноз, — сказал Леван с восторгом и тихой гордостью. — Да… А воскресенье в моем распоряжении?
— Да.
— Тогда окажи мне еще одну услугу, пригласи в воскресенье ко мне на обед друзей…
Бенжамен кивнул.
— И еще… я хочу, чтобы похоронили меня в этом месте… — Он показал себе под ноги. — А чтобы ты чаще приходил сюда навещать старого друга, я оставлю тебе усадьбу и дом.
В просторной гостиной Левана собрались за столом почти все герои этой истории, за исключением недостойных и, разумеется, женщин.
Гости сидели чинно и молча, с уважением поглядывая на пустующее во главе стола кресло Левана.
Леван стоял перед зеркалом. Сорочка, жилет, смокинг — все бесформенно висело на его высохшем теле.
Старик вдел в манжеты массивные запонки, закрутил кончики усов и ладонями разгладил мохнатые брови.
Потом он вынул из вазочки розу, хотел сломать стебель, но пальцы не слушались. Тогда Леван, перекусив стебелек, вставил розу в петлицу, последний раз посмотрелся в зеркало и распахнул дверь в гостиную.
Наступила тягостная тишина.
Все привыкли видеть Левана счастливым, полным жизни, а сейчас перед ними стоял сломленный внезапно наступившей старостью человек.
— Друзья, — сказал Леван, занимая свое место во главе стола. — Это мой последний пир, и я хочу видеть только полные стаканы и веселые лица.
— Аминь! — сказал отец Гермоген. — Да вознесет Господь Бог каждого из нас в свое время!
Гости перекрестились и выпили.
Леван тоже выпил из стакана.
— Так вот, когда Господь Бог возьмет мою грешную душу, не оплакивайте меня и вместо траура вденьте розы в петлицы. Кстати, а кто скажет надгробную речь? Я хочу при жизни услышать то, что будут говорить обо мне после смерти.
— Адвокат, конечно, — Бенжамен показал на Додо.
— Нет, я предпочел бы, чтобы это сделал ты.
— Но…
— Говори, коллега. Говори так, будто видишь меня в гробу.
Бенжамен почесал затылок, мучительно стараясь представить себе Левана мертвым.
— Итак… «тот, которого мы опускаем в землю, оставляет по себе единодушную скорбь».
— Нет, нет, нет. — Леван недовольно покачал головой. — Это ложь…
— Тогда, может быть, так: «…искренних, безутешных друзей, которые вечно будут оплакивать его».
— Нет, Бенжамен, — вздохнул Леван. — Тому, кто бредет дорогой жизни, Бог даровал способность забвения. Оно медленно следует по пятам за смертью и стирает оставляемые ею следы.
— А если сказать: «…друзей, которые долго будут вспоминать его?»
— В добрый час!
«Прохожий, брось цветок на его могилу!» — Бенжамен быстро выпил и сел.
Все посмотрели на Левана.
— Ладно, ладно, посмотрели и хватит, — проворчал Леван и дал знак оркестру: — Сандро, сыграй!
«Нет, нет и нет, — продолжил надгробную речь Додо. — Нет, я не буду говорить о достоинствах и талантах покойного! Не буду. Вы сами неоднократно имели возможность по достоинству оценить их…».
Во двор, сгорбившись под тяжестью гробов, вошли два носильщика.
Услышав веселую музыку, доносящуюся из окон, они удивленно вскинули брови.
Вино делало свое дело. Оркестр грохотал. Гости отдавали должное еде. А адвокат, стараясь перекрыть шум, держал речь:
«Покойный жил, наслаждаясь жизнью…» — Голос адвоката тонул в веселом шуме танца.
— Скажи, как ты думаешь, я увижу мою девочку там? — склонившись к сидящему рядом отцу Гермогену, спросил Леван.
— Ох! — громко вздохнул отец Гермоген.
— Что вздыхаешь, отец? Считаешь, для меня уготован ад? — спросил печально Леван.