— Мне очень неловко… — У Трошкина от унижения выступили пятна на лице. — Не могли бы вы мне одолжить на два дня девятнадцать рублей сорок копеек?
— А хватит на четверых-то? — весело спросила заведующая.
— Хватит! — серьезно сказал Трошкин. — Я подсчитал.
Заведующая встала и взяла Трошкина за руку.
— Пошли, — сказала она и повела его за собой.
Они вышли из детского сада к одноэтажному кирпичному зданию с забитыми окнами.
— Видите, вон навес? — показала она. Трошкин кивнул.
Заведующая отворила дверь, и они оказались в небольшой комнате, совершенно пустой, если не считать старой тумбочки.
— Здесь у нас будет игротека, — сказала она, — а вот здесь, — она отворила дверь в смежную комнату, — здесь у нас будет спортзал.
Где будет спортзал, Трошкин не увидел: комната до потолка была забита ржавыми радиаторами парового отопления.
— Так что вы с вашими заведующими очистите эту комнату от радиаторов. Выносить удобнее с той стороны здания, там тоже дверь, сложите их под навесом, я вам за это плачу двадцать рублей. Идет?
Трошкин задумался, глядя на бесконечные радиаторы.
— Идет, — сказал он, — только знаете что: работать мы будем ночью, — он подошел к тумбочке, — положите ваши двадцать рублей вот сюда, в ящик. А на дверь повесьте замок, — он показал на другой конец здания. — Когда все вынесем, эта дверь освободится. Мы войдем и заберем нашу зарплату.
Заведующая помолчала.
— Хорошо, — наконец сказала она, — только учтите, майн либер коллега: замок будет крепкий!
Командировочный сидел по одну сторону стола, а Хмырь по другую. Между ними лежала шахматная доска, играющие сосредоточенно глядели на поле битвы.
Хмырь был целиком и полностью одет в одежду командировочного: костюм, рубашку с галстуком, ботинки.
А командировочный сидел раздетый — в трусах и в майке. Но на голове его была шляпа.
Али-Баба и Косой «болели» за спиной товарища. Али-Баба молчал, он ничего не понимал в шахматах. Косой тоже не понимал, но подсказывал:
— Ходи лошадью… лошадью ходи, дурак!
— Отстань. — Хмырь переставил ферзя и объявил: — Мат!
Али-Баба, как бы иллюстрируя сказанное, снял с головы командировочного шляпу и плавно перенес ее на голову Хмыря.
— Все! — Хмырь встал.
Он был при полном параде, хотя все ему было заметно велико: рукава свисали ниже кистей, а шляпа сползала на глаза.
— Не все! — запротестовал командировочный. Он вытащил из чемодана электрическую бритву и положил на стол.
— Против бритвы — пиджак и брюки, — потребовал он.
— Один пиджак! — отозвался Косой. Хмырь в торговле не участвовал, он был уверен в своих силах. Сел за шахматы. Некоторое время играли молча.
Али-Баба непонимающе глядел на доску, поворачивая белки глаз после каждого хода, словно следил за игрой в пинг-понг.
— А вот так? — пошел конем командировочный. Хмырь задумался.
— Лошадью ходи, — нервно посоветовал Косой.
— Отвались! — раздраженно сказал Хмырь.
— Лошадью ходи, век воли не видать! А мы — вот так! — заорал Косой и, не выдержав, передвинул коня.
— Пошел? — вопросительно посмотрел командировочный.
— Ну, пошел, пошел… — с раздражением сказал Хмырь.
— Мат! — торжественно объявил его противник.
Хмырь посмотрел на доску, убеждаясь в проигрыше, перевел глаза на недоуменную физиономию Косого и, не выдержав этого зрелища, сгреб с доски фигуры и швырнул их в советчика.
— Ты что делаешь?! — у Косого от обиды и гнева задрожали губы. — Ты кого бьешь?
Он схватил шахматную доску и треснул Хмыря по лысине. Хмырь моментально вскочил, схватил со стола вилку и застыл, изогнувшись. Потом медленно пошел на Косого. Тот отскочил, проворно схватил графин, поднял над головой.
— Товарищи, товарищи! — заметался командировочный. — Вы что, с ума сошли?
— Отставить! — вдруг раздался резкий повелительный окрик.
В дверях стоял Трошкин. Одним прыжком оказавшись на середине комнаты, он схватил Хмыря и понес из номера, как щенка.
Косой и Али-Баба последовали за ними. Проигравшийся и перепуганный командировочный остался в одиночестве.
— Раздевайся сейчас же! Верни вещи! — с тихой яростью приказал Хмырю Трошкин, втаскивая его в свой номер.
— А это не видел? — Хмырь выкинул к носу Трошкина фигу: ему не хотелось расставаться с честно выигранными вещами.
Трошкин не выдержал и, размахнувшись, с наслаждением дал Хмырю по уху.
Легкий Хмырь отлетел в противоположный угол комнаты. Туда же подбежал Косой и, воспользовавшись лежачим положением товарища, добавил ему от себя лично ногой в бок.
— Вот тебе… — И в следующее мгновение сам отлетел в другой угол: Трошкин, не балуя разнообразием, съездил по уху и ему.
Али-Баба, полагая, что и его будут бить, присел на корточки и замахал над головой руками.
— Снимай! — Трошкин поставил Хмыря на ноги. Тот не заставил себя ждать, стал судорожно стягивать все выигранное имущество.
Трошкин сгреб вещи в охапку и пошел к командировочному.
— Вот! — он бросил все ему на постель, снял с себя джинсы и приобщил к возвращаемой одежде. — Стыдно, товарищ!
И вышел, хлопнув дверью.
Хмырь и Али-Баба лежали на постелях, лицом к стене. А Косой стоял и смотрел в окно.
Трошкин вошел в номер, прошелся по комнате и, немного успокоившись, сказал:
— Ну, вот что, если мы не хотим снова за решетку, если хотим до шлема добраться — с сегодняшнего дня склоки прекратить. Второе: не играть, не пить, без меня не воровать, жаргон и клички отставить, обращаться друг к другу по именам, даже когда мы одни. Тебя как зовут? — он обернулся к Хмырю.
— Гарик… Гаврила Петрович.
— Тебя?
— Федя… — сказал Косой.
— Тебя?
— Али-Баба.
Я кому сказал, клички отставить?
— Это фамилия! — обиделся Али-Баба. — А имя Василий Алибабаевич, Вася.
— Как верблюда, — отозвался Косой.
— А меня… Александр Александрович. Все ясно? — спросил Трошкин.
— Ясно — нестройным хором отозвались Гаврила Петрович, Федор и Василий Алибабаевич.
Трошкин обвел их усталым взглядом.
— Как стемнеет, кассу будем брать, — объявил он.
— И он пойдет? — Косой кивнул на Али-Бабу.
— И он…
— Так он же на этом скачке расколется, редиска, при первом шухере! — скандально закричал Косой.
Али-Баба насупился, но промолчал.
— Пойди-ка сюда, Федя, — Трошкин поманил Косого пальцем. — Вот тебе бумага, — он подвинул листок бумаги в линейку, лежащий на столе, чернила, ручку с пером, — пиши… — Трошкин встал из-за стола и, шагая из угла в угол, стал диктовать.
— Редиска… поставь тире… Нехороший человек. Раскалываться — предавать, сознаваться. Шухер — опасность. Скачок — ограбление… записал?
— Записал, — сказал Косой.
— А теперь, Федя, повтори Васе то, что ты ему сказал, на гражданском языке.
— Хе-хе, — заржал Косой и, заглядывая в листок, как в шпаргалку, медленно перевел: — Так этот нехороший человек… предаст нас при первой же опасности…
— Тики-так, — сказал Трошкин, — то есть… тьфу! Хорошо!..
Ночью на задворках детского сада трудилась «команда», освобождая помещение будущего спортзала.
Работали по двое: Хмырь в паре с Трошкиным, а Косой с Али-Бабой. Производительность была неодинаковая: гора батарей у первой пары была вдвое выше, чем у второй.
— Семьдесят первая, — Хмырь опустил под навесом очередную секцию.
— Сорок шестая… — так же шепотом отсчитал у себя Косой.
— Не сорок шестая, а тридцать вторая! — прошипел Хмырь, державший под контролем работу товарищей. — Филонишь, гад!
Они пошли от навеса к двери здания…
Вошли в будущий спортзал. Трошкин и Али-Баба стали вынимать из штабеля батарей очередную секцию.
— Александр Александрович, — громким шепотом позвал Косой, — а Гаврила Петрович по фене ругается!
— Отставить разговоры! — приказал Трошкин и вдруг заорал на весь город Новокасимовск: — А-а-а! Ой, нога, нога!
— Тише ты! — Хмырь в темноте зажал ему рот.
— Этот Василий Алибабаевич… — простонал Трошкин, — этот нехороший человек… на ногу мне батарею сбросил, гад!
У двери лежала последняя батарея, ее оттащили в сторону. Хмырь потянул дверь, она легко подалась. Все вошли в игротеку.
— Здесь! — простонал Трошкин, указывая на тумбочку.
Хмырь присел на корточки и потянул на себя ящичек.
Косой нервно чиркал спичкой.
Дрожащее пламя осветило пачку трехрублевок, рядом лежала брошюра «Алкоголизм и семья»…
— Ну, где же он? — нетерпеливо спрашивал профессор Мальцев Славина, бегая по кабинету новокасимовской милиции. — Может, они его убили?
— В восемь тридцать сбежал из гостиницы и пристроил свою команду на городском стадионе, в девять ноль-ноль приобрел в универмаге четыре тренировочных костюма, в девять двадцать к нему подошел наш сотрудник. А в данный момент с очень медленной скоростью они направляются к нам…
Отворилась дверь, и в кабинет, прихрамывая, вошел Трошкин. Он был небритый и усталый, под глазами лежали глубокие тени, синий тренировочный костюм был ему тесен.
Мальцев шагнул к нему, порывисто обнял:
— Евгений Иванович, родной, а я думал, вас нет в живых…
На городском стадионе юные новокасимовцы готовились к физкультурному параду. А на пустынной трибуне на лавочке сидели Али-Баба и два разбойника в трусах и майках, уткнувшись носами в газеты на туркменском языке.
— Спать охота, — зевал Косой, — может, я покемарю пока, а, Гаврила Петрович?
— Нет, — отрезал Хмырь, — и так тут торчим у всех на виду, как три тополя на Плющихе. А ты еще разляжешься как собака…
— Тьфу! — вдруг сплюнул Али-Баба и зацокал языком.
— Чего плюешься, Вася? — спросил Косой.
— Шакал паршивый — у детей деньги отнял, детский сад ограбил!
— Ой-ёй-ёй! — передразнил его Косой: — Какой культурный нашелся! А когда ты у себя там на колонке бензин ослиной мочой разбавлял, не был паршивым?