— Этот, — тихо сказал Хмырь, — вот он тогда к тебе приезжал.
Трошкин остановился против него, выжидая, стараясь поймать его взгляд.
Гардеробщик почувствовал взгляд Трошкина, посмотрел на него. Трошкин кивнул ему.
Гардеробщик тоже кивнул Трошкину и показал на очередь в раздевалку: подожди, мол, много народу.
Они стояли в потоке людей. На них оглядывались.
— Заметут! — нервно шептал Хмырь. — Заметут нас здесь!
— Спрячьтесь пока в туалете, — сказал Трошкин.
Благообразный седой человек открыл дверь в мужской туалет и остановился пораженный: там стояли две женщины.
Мужчина извинился и вышел, но потом снова отворил дверь и спросил:
— Девочки, а вы не ошиблись случаем?
— Заходи, заходи, дядя. Чего уставился? — свойски пригласила молодая косая девка с папиросой.
— Извините, — проговорил человек и вышел.
— Ну где же он? Застукают здесь, — испугался Хмырь, — в дамский идти надо…
Гардеробщик что-то шепнул своему напарнику и поманил Трошкина за деревянный барьерчик.
— Узнаёшь? — Трошкин приподнял косынку. Они разговаривали в глубине гардероба, забившись в зимние пальто и шубы.
Гардеробщик смотрел на Трошкина. Лицо его было неподвижно и, казалось, ничего не выражало.
— Узнаёшь? — еще раз спросил Трошкин, робея.
Гардеробщик снова очень долго молчал, потом кивнул.
— Завтра у фонтана против театра, в пять! — тихо сказал он.
У двери в мужской туалет стояло уже несколько жаждущих мужчин.
— А вот еще одна! — возмущенно сказал один из них, увидев подошедшего Трошкина.
Трошкин распахнул дверь туалета. Хмырь и Косой испуганно уставились на него.
— Пошли! — махнул рукой Трошкин.
— Ялта, где растет голубой цыган, — пел Али-Баба, прилаживая новую «газовую керосинку». Заглянув в инструкцию, он подсоединил баллоны и поднес спичку. Плитка не зажигалась. Тогда Али-Баба полил «новую керосинку» керосином из примуса и снова поднес спичку…
Старый дом пылал хорошо и красиво, поэтому собравшиеся зрители с удовольствием смотрели на пожар и пожарников.
Автор зрелища — Али-Баба — скромно стоял в стороне, держа в одной руке чайник, в другой — куклу-бабу с ватным подолом.
Трошкин, Хмырь и Косой в женском варианте подошли к нему, встали рядом.
— Все, — грустно сказал Косой, — кина не будет, электричество кончилось.
Помолчали.
— Деньги! — вдруг завопил Хмырь. — Деньги там под половицей лежат! — и кинулся к горящему дому.
— Старуху! Старуху держите! — заволновались в толпе.
Из толпы выскочила худая голенастая девка в дубленке и, вместо того чтобы задержать старуху, пнула ее ногой под зад с криком:
— А, Чувырл о! Так вот кто деньги украл!
А старуха, к еще большему удивлению толпы, выкинув кулаки боксерским жестом и с криком: «Ответишь за Чувырлу!» — пошла на девку в дубленке.
Тогда к двум дерущимся женщинам подбежала третья — толстая в косынке — и, крикнув: «Отставить!», подняла обеих за шиворот и раскидала в разные стороны.
Раздался милицейский свисток. Старуха в ботах крикнула: «Шухер!» — и, подобрав полы длинного пальто, принялась улепетывать. За ней — свирепая девка, следом — толстая баба в косынке. И последним бежал носатый мужик с чайником.
«Слаломисты! Воздух чистый! Снег пушистый! У-а-у!» — гремели репродукторы.
Медленно падал крупный снег. Разноцветными окнами светились дома, празднично горели витрины. Трошкин, Хмырь, Косой и Али-Баба шли хмурые. Молчали.
Возле телефонной будки Трошкин остановился.
— Стойте здесь! — приказал он.
Троица отошла к стене дома, куда им было показано, а Трошкин вошел в будку и набрал номер.
— Профессора Мальцева, пожалуйста! — сказал он в трубку.
Троица стояла покорно. Али-Баба и две нелепые бабы с тоской глядели перед собой. Косой снял свою лохматую дамскую шапку и швырнул ее в урну.
— Федя, это ты?..
Косой вздрогнул — перед ним стоял модно одетый парень. Пальто его было распахнуто, и на лацкане пиджака виднелся университетский значок. С парнем была девушка.
— Не узнаёшь, Федор? — улыбался он.
— Мишка… — неуверенно произнес Косой.
— Здорово! — Мишка похлопал Косого по плечу. — А я смотрю: ты или не ты…
Из телефонной будки вышел Трошкин.
— Я, — улыбался Косой, — ну, рассказывай, где ты? Что ты?
— На «Шарикоподшипнике» — инженер. А ты?
— Я?..
— Вор он, — сказал Трошкин.
Мишка посмотрел на толстую бабу в косынке:
— Если это шутка, гражданочка, это не смешно!
— Не смешно, — согласился Трошкин и приказал своим: — Пошли!
— Куда? — спросил Али-Баба.
— На даче будем жить, — сказал Трошкин.
— На какой даче?
— У одного спекулянта. Я договорился.
Все трое покорно двинулись за ним. Косой растерянно улыбнулся:
— Пока!
— Пока… — сказал Мишка, глядя вслед странной компании.
— Кто это? — спросила его девушка.
— Федя Ермаков. Мы с ним в детдоме вместе были…
По сугробам неслись желтые отблески окон, черточками мелькали фонари. Электричка гудела тревожно, длинно…
Трошкин, Хмырь и Косой сидели рядом. Косой, отвернувшись, смотрел в окно, Хмырь дремал, а Трошкин насвистывал детсадовскую песню, украдкой поглядывая на Косого. Больше в вагоне никого не было.
— Обиделся, значит, — сказал Трошкин.
Косой молчал, сердито сопя носом.
— Знаешь что, Доцент! — не выдержал он. — Ты, конечно, вор авторитетный. Только зачем ты при Мишке? Он, видал, какой — не то что мы… он, видал, как обрадовался, а ты при нем… — Губы Косого дрожали, он едва сдерживался, чтобы не заплакать. — Что он теперь подумает?
— А чего ему думать? Завидовать будет.
— Завидовать…
— А как же. Он кто? Инженер рядовой, и все. Что у него за жизнь? Утром на работу, вечером с работы. Дома жена, дети сопливые. Ну, в театрик сходит, ну, съездит летом в санаторий в Ялту. Разве это жизнь? Тоска… А ты? Ты вор! Джентльмен удачи! Украл, выпил — в тюрьму. Украл, выпил — в тюрьму… А ты говоришь… Конечно, он завидует!
За окном мелькали слепые дачные домики, вдалеке искрил высокой трубой кирпичный завод…
— Раз-два, три прихлопа! Раз-два, три притопа! — командовал Трошкин.
На вытоптанной площадке перед окруженной соснами дачей профессора Мальцева он проводил утреннюю гимнастику.
Перед ним стояли голые по пояс Хмырь, Косой и Али-Баба. Они тянули вверх руки, кряхтя нагибались, пытаясь дотянуться пальцами до земли. Вид у них был хмурый.
— Колени не сгибать! — Трошкин заметил, что Косой халтурит. — Раз — ножки вместе! Два — ручки врозь!..
А теперь переходим к водным процедурам, — распорядился Трошкин и, набрав в пригоршню снег, потер им себя по голому животу.
— А у меня насморк! — заныл Косой.
— Пасть разорву!
— Только это и знаешь… — Косой нехотя подчинился.
В детском саду № 83 «командор» Дима высоким чистым голосом запевал песню про зайчика.
— Отморозил лапки, отморозил ушки… — подхватил детский хор.
В кабинете заведующего воспитательница Елена Николаевна стояла, держа в руках телефонный аппарат и высунув трубку в коридор, откуда доносилось детское пение.
Трошкин крепко прижимал к уху телефонную трубку и улыбался блаженно. Он сидел за столом в кабинете Мальцева на втором этаже профессорской дачи.
Когда песня про зайчика кончилась, Трошкин сказал в трубку:
— Да, Елена Николаевна, о том, что вы видели меня в Москве, — никому пока ни слова, хорошо?.. Почему в таком виде был?.. Ну… это… что-то вроде закрытого конкурса на звание лучшего Бармалея.
В дверь постучали, и Трошкин положил трубку.
— Кушать подано, — мрачно доложил вошедший Али-Баба. Он был в кухонном дамском переднике.
Внизу в гостиной Хмырь в шелковом бордовом халате наяривал на рояле «собачий вальс», а Косой с мальцевской сигарой в зубах покачивался в шезлонге.
— Инструмент сломаешь! — спустившись с лестницы, Трошкин захлопнул крышку рояля, чуть не отдавив Хмырю пальцы. — Я же предупреждал: ничего не трогать! — с раздражением сказал он.
— А он еще губной помадой на зеркале голую бабу нарисовал! — тут же наябедничал Косой.
Трошкин выдернул изо рта Косого сигару и выкинул в форточку.
— Ну вы будете жрать или нет? — позвал с веранды Али-Баба.
Все вышли на застекленную с трех сторон веранду, сели за стол. Со всех сторон дачу обступали заснеженные сосны.
— Картошка! — обрадовался Косой и схватил из кастрюли горячую дымящуюся картофелину.
— Руки! — гаркнул Трошкин.
— Чего руки? Уж и поесть нельзя?! — огрызнулся Косой.
— Покажи руки!
Косой протянул руки, растопырив пальцы. Они были грязные.
— Вымыть! — приказал Трошкин.
— Вымыть, вымыть… — огрызнулся Косой, нехотя вставая.
Ванная комната была высокая, выложенная белым кафелем, перед зеркалом, яркие и пестрые, стояли склянки с косметикой.
Ополоснув руки, Косой вытер их висящим на веревке дамским халатом, хотя полотенце висело рядом, и, понюхав один из флаконов, сунул его в карман.
— Сан Саныч, давай червонец, пожалуйста, — попросил Али-Баба, — газовую керосинку буду покупать, а то тут плитка не горит совсем!
Сев за стол, Косой с довольной улыбкой достал из кармана флакон, отвинтил пробку и отхлебнул глоток шампуня для сухих волос. Тут же он с шумом выплюнул прямо на стол и, пуская пузыри, со страхом уставился на Трошкина.
— У-у-у! — застонал Трошкин: запасы его терпения подходили к концу. — Слушай мою команду! — заорал он плачущим голосом. — Без меня ничего здесь не трогать — раз! Огонь не разводить — два! Тебе — выстирать все белье, вам двоим, — он оглянулся, ища Косому и Хмырю подходящее занятие, и, встав, схватил с полки первую попавшуюся книгу — это был учебник английского языка, — вот! Выучите от сих… до сих! Приеду — проверю! Не выучите — пасти порву, моргалки выколю и нос откушу!
— А зачем нам английский? — недоуменно спросил Хмырь.