— Затем! — гаркнул Трошкин. — Посольство будем грабить, вот зачем!..
От калитки к даче шла молодая красивая женщина в светлой шубке.
На детских качелях сидел Косой и, медленно покачиваясь, смотрел в расписанное заснеженными сосновыми ветками небо.
Хмырь расположился рядом на скамеечке и вслух читал учебник английского языка.
— Ит из э пенсил. А ну повтори! — потребовал он.
Косой послушно повторил. И тут он увидел женщину.
Она глядела на них и приветливо улыбалась:
— Здравствуйте? Значит, это вы и есть?..
— Нет, это не мы, — на всякий случай отказался Косой.
— Хозяева в Москве, — добавил Хмырь.
— Знаю. Я и есть хозяйка, — сообщила женщина. — Я встретила Соколовских, а они говорят: у вас на даче кто-то живет. Я звоню мужу в институт, спрашиваю: «Коля, кто это Там у нас?» А он: «Мои коллеги, археологи из Томска». Я думаю — Боже, какая бестактность! Забросил людей куда-то за город и — никакого внимания! Мы, когда были у вас в Томске, то ваш профессор Зеленцов так с нами носился — даже неудобно было. А профессор не приехал?
— Нет, — сказал Косой, — Доцент приехал.
— Какой доцент? — заинтересовалась хозяйка дачи. — Василий Павлович?
— Нет, Александр Александрович, — сказал Косой.
— Не знаю такого.
— А как вас зовут? — спросил Косой.
— Людмила, — представилась женщина и протянула руку.
— А меня — Федя, — заулыбался Косой. Ему лестно было, что с ним знакомятся и принимают за ученого.
Али-Баба стирал в ванной комнате, с остервенением терзая в руках простыни.
— А это Вася, наш младший научный сотрудник, — галантно представил его Хмырь Людмиле.
— Ну, какие молодцы! — растроганно проговорила она, стоя в дверях ванной. — Чистота, порядок, а вот моего Николая Георгиевича ни за что стирать не заставишь.
— Доцент бы заставил, — мрачно сказал Али-Баба.
— Идите торт есть, — пригласила Людмила, — я вам торт привезла, — она вышла из ванной комнаты.
Отодвинув Али-Бабу, Косой стал торопливо прихорашиваться перед зеркалом: пригладил волосы, одернул пиджак и придал лицу выражение, которое, по его мнению, приличествовало ученому.
— Это хозяйка, жена доцентова барыги, — не меняя выражения лица, проговорил Косой, — только она про мужа думает, что он ученый, и про нас он ей тоже насвистел, что мы ученые. Ты смотри у меня — не расколись!
Стол красиво и торжественно был убран еловыми ветками.
— А вы сейчас над чем работаете? — интересовалась Людмила.
— Да так… ищем… — сказал Косой, наливая чай.
— Боже, как это интересно, — мечтательно сказала она, — отнимать у земли давно ушедшие, давно забытые тайны… как я вам завидую! Вот дети подрастут, и я обязательно буду ездить с мужем в экспедиции. Ведь у вас есть такие должности, где не нужно особой подготовки? Повариха, например…
— Все от способностей зависит, — поддержал Косой, — вот мой один знакомый… тоже ученый: у него три класса образования, а он десятку за полчаса так нарисует — не отличишь от настоящей!
Хмырь под столом пнул Косого ногой.
На лестничной площадке стояли двое: гардеробщик и высокий человек в серой кепке. Смотрели в окно.
Отсюда был виден фонтан и сидящий на лавочке Трошкин.
— Ну? — спросил гардеробщик. — Он?
— Черт его знает… проверю.
Человек в кепке пошел вниз по лестнице. Вышел из подъезда, пересек улицу… Подошел к Трошкину.
— Простите, спичек не найдется? — спросил человек в кепке.
— Не курю, — вежливо ответил Трошкин.
Человек отошел. Трошкин посмотрел на часы, встал, нетерпеливо прошелся вокруг фонтана, снова сел.
— Нет, не он, — сказал человек в кепке, поднявшись к гардеробщику.
Гардеробщик достал из кармана театральный бинокль, навел на Трошкина.
— Легавый, — сказал он.
Человек в кепке кивнул.
— Проверка показала, — докладывал Славин полковнику Верченко, — что по адресам, показанным сообщниками Белого, шлема нет. Остается последняя версия: Прохоров, гардеробщик Большого театра. Однако проверить эту версию не удалось: на назначенное свидание Прохоров не явился.
— С утра он уволился с работы и домой не возвращался. Видимо, что-то заподозрил… Ну что ж, далеко не уйдет. Будем искать… — сказал Верченко.
— А нам что делать? — спросил Трошкин.
— А вам… — Верченко вышел из-за стола, подошел к сидящему на диване Трошкину и крепко, по-мужски пожал ему руку. — Тысяча извинений и огромное спасибо! Снимайте парик, смывайте наколки и идите домой встречать Новый год.
— А мои… — растерянно начал Трошкин.
— Ваших подопечных мы сегодня же вернем на место.
— Ничего не понимаю, — удивленно сказал Трошкин, — а если Прохоров найдется, ведь мы еще можем понадобиться…
— Евгений Иванович, не хотел я вам говорить, да, видно, придется. Сегодня из подмосковной колонии бежал Белый, Доцент…
— Не может быть! — ахнул Славин.
— Невероятно, но факт. Так что вам, Евгений Иванович, опасно оставаться в таком виде.
— А может, завтра? — попросил Трошкин. — Все-таки праздник. Новый год. Они ведь тоже по-своему старались.
— И мы ведь за городом… маловероятно, чтобы Белый тоже решил спрятаться на даче у профессора Мальцева.
— Ну что ж… — улыбнулся Верченко, — только смотрите — с дачи ни шагу!..
Он взял со стола конверт, протянул Трошкину:
— Мы переслали жене Шереметьева ваше письмо. Вот ее ответ. Адресовано ему…
Людмила за роялем играла Шопена.
Хмырь, Косой и Али-Баба мужественно слушали.
— Люсь, а Люсь… — попросил наконец Косой, — дай ему сыграть — у него лучше выходит.
— Да брось ты! — отмахнулся Хмырь.
— Желание гостя — закон для хозяйки! — закончив играть, Людмила подошла к Хмырю, взяла его за плечи, и тот пошел покорно, растерянный и разомлевший под ее руками. Сел за рояль и заиграл свое единственное: «собачий вальс».
Тогда Косой вышел на середину комнаты и, сунув руки в карманы, с каменным лицом виртуозно задвигал ногами.
Он отбивал чечетку с таким удовольствием и вдохновением, что это удовольствие невольно сообщалось зрителям: Людмила улыбалась и хлопала в ладоши, и даже хмурый Али-Баба проявил признаки оживления.
Когда Трошкин сошел с электрички, то увидел в конце платформы странную компанию.
…На скамеечке стояла женщина и шубке и дирижировала хором из трех человек. Вместе с ней они весело пели:
Я-я-ялта, где растет голубой виноград!
Ялта, где цыгане ночами не спят!
Ялта, там, где мы повстречались с тобой…
Подошла электричка, идущая к Москве, и Людмила спрыгнула с лавочки.
— Окончательно и бесповоротно, — сказала она, входя в вагон, — первого вы обедаете у нас! Обещаете?
— Обещаем! — хором ответили «археологи». Поезд тронулся, и несколько мгновений они еще видели ее улыбающееся лицо в освещенном квадратике окна.
— Жалко, — сказал Али-Баба, — такая хорошая женщина, а муж — барыга, спекулянт, сволочь…
— Ялта, — задумчиво пропел Хмырь. Они молча стояли на платформе, словно осиротели.
— Чего это вы разорались? Кто вам разрешил выходить? — услышали они за спиной строгий голос своего предводителя.
— Явился, — не оборачиваясь, с ненавистью процедил сквозь зубы Косой, — нехороший человек.
Кремлевские куранты показывали без четверти двенадцать.
На даче за накрытым столом сидели Трошкин, Косой, Хмырь и Али-Баба. Трошкин поднял бокал и встал:
— Товарищи, — негромко начал он, — Гаврила Петрович, Вася, Федя. Пришел Новый год. И я вам желаю, чтобы в этом новом году у вас все было бы по-новому… всякое может случиться. Но знайте: где бы вы ни были и где бы я ни был, я всегда буду помнить о вас и обязательно вас найду… — Трошкин поочередно чокнулся с каждым и выпил.
Выпили и они.
— А теперь, — он улыбнулся и потер руки, — минуточку… — Он встал и пошел из комнаты.
— Куда это он? — спросил Косой Хмыря.
— А я знаю? У него теперь ничего не поймешь.
— А чего тут понимать? Где хошь, говорит, найду и горло перережу.
— Прямо насмерть?! — вытаращил глаза Али-Баба.
— А то как же. Он, говорят, Рябого бритвой по горлу чик — и приветик!..
— Совсем озверел, шакал, — вздохнул Али-Баба.
— Тук, тук, тук! — раздался радостный голос Трошкина. — Кто к вам пришел?..
Они подняли головы.
В дверях стоял Трошкин в маске Деда Мороза. Через плечо — мешок с подарками.
— К вам пришел Дед Мороз, он подарки вам принес! — продекламировал Трошкин. — Федя, поди сюда, — пригласил он.
— А что я такого сделал? — насторожился Косой.
— Иди, иди…
Косой приблизился.
Достав из мешка высокие пестрые носки, подшитые оленьей кожей; Трошкин вложил их в руки Косого:
— Носи на здоровье. Это домашние.
— А на фига мне они? У меня и дома-то нет.
— Будет, Федя. Все еще впереди, а пока и в тюрьме пригодятся.
— Только и знаешь, что каркать! — расстроился Косой и вернулся к столу, не испытывая никакой благодарности.
— Гаврила Петрович! — Трошкин продолжал речь Деда Мороза. — Это тебе, — он протянул Хмырю такие же тапочки.
— Спасибо, — поблагодарил Хмырь, заметно обрадовавшись, — настоящая шерсть… — по-хозяйски отметил он.
— И это тоже тебе, — Трошкин протянул Хмырю письмо.
Тот поглядел на конверт, прочел обратный адрес и быстро вышел из комнаты.
— А это тебе, Вася, — Трошкин подошел и протянул Али-Бабе его пару носков.
— Давай, — Али-Баба взял носки и сунул их в карман.
Трошкин снял маску и разлил по бокалам остатки шампанского.
— Ну, будем, — сказал он.
— Кислятина, — поморщился Косой. — Скучно без водки.
— А что — обязательно напиваться как свинья? — возразил Трошкин.
— А чего еще делать?
— А вот так посидеть, поговорить по душам.
— Я не прокурор, чтоб с тобой по душам разговаривать.
— Можно поиграть во что-нибудь, — предложил Трошкин.
— Хе! Во дает! — Косой восхитился наивностью предложения. — Нашел фрайера с тобой играть: у тебя в колоде девять тузов!..