— Вы что-то путаете, старина! Если бы наследник Людовика Шестнадцатого не был казнен в тюрьме в свое время, то ему сейчас было бы не больше тридцати. А вам лет шестьсот-семьсот, не меньше. Вы, верно, царь Соломон!
— Все от несчастий, ваша светлость! — сокрушался Король. — Все от несчастий! Страдания породили эти седые волосы и эту преждевременную плешь.
Король выпил и продолжал свою речь:
— И мы могли бы объединиться с вами, милорд. Я могу заниматься врачеванием, умело гадать, обращаю в христианство. А вы?
— Берусь за все, что подвернется. Лишь бы не работать. Но трагическая лира мне всего милей.
И тоже выпил.
Плот несло течением. Из шалаша торчали ноги Короля и ноги Герцога.
Доносился пьяный захлебывающийся храп.
Гек и Джим, нахохлившись, сидели под дождем у весла. Из шалаша выполз Король, поблевал за борт и вернулся обратно.
— Скажи, Гек, — спросил Джим, — а все короли такие?
— Наш еще ничего по сравнению с другими, просто директор воскресной школы.
Джим покачал головой.
— А что поделаешь, — рассуждал Гек. — На берег не сунешься. Здесь Юг, тебя сразу линчуют. На плоту против течения не поплывешь… А с ними нас не тронут. И если я не научился от отца ничему хорошему, зато научился ладить с такими, как он. Самое разумное — не мешать им, пусть делают что хотят.
— Бедняжка Элизабет, бедный Джани. Ох, какое горе! Верно, не видать мне вас больше, никогда не видать… — горевал Джим.
А Гек продолжал мечтать:
— Заработаем денег! Купим билет на пароход и доплывем до Кейро! У тебя ж волосатая грудь! Ведь верно, Джим! Значит, быть тебе богатым!
Проходит пароход. В салоне под негритянский оркестр несколько пар танцуют вальс.
Негр-стюард несет на подносе коктейли. Юнга разносит сидящим пассажирам зонты и пледы.
На лесной поляне Герцог проводил репетицию. Встав в позу, страстно декламировал:
Глаза ж ее с небес струили б в воздух
Такие лучезарные потоки,
Чтоб птицы бы запели, в ночь не веря,
Вот подперла рукой прекрасной щеку.
О, если бы я был ее перчаткой,
Чтобы коснуться мне ее щеки.
Король (басом): О, горе мне.
Герцог: Птицы! — ткнул пальцем в сторону Джима.
Джим посвистал заливистой трелью, потом покуковал.
— Ку-ку-ку-ку…
Герцог (отмахнувшись): Ку-ку не надо! Кормилица! — ткнул он в сторону Гека.
Гек: Синьора Джульетта!
Король: Иду, иду!
Герцог: Он сказал что-то! О, говори, мой светозарный ангел!
Король (взревел): Ромео, Ромео, так поклянись, что любишь ты меня, и больше я не буду Капулетти!
Король приложил руку к сердцу и отставив ногу в сторону.
Герцог (раздраженно): Ваше величество! Вы дева, вам пятнадцать лет! Ну что вы ревете, как бык? Вы на балконе. Внизу любимый. И ваша речь серебром звучит в ночи. Вот смотрите: «Ромео, Ромео, так поклянись, что любишь ты меня, и больше я не буду Капулетти».
У Герцога получалось здорово.
Посреди улицы напротив городского банка в пыли дрались два бойцовых петуха.
Многочисленные зрители сидели по обеим сторонам улицы на приступочках домов, жевали табак, равнодушно сплевывая желтую слюну.
Гек и Король обмакнули кисть в ведро и помазали стену банка… а Герцог наклеил на это место афишу на английском языке, обратившись к присутствующим:
— Господа! Минуточку внимания!
Небритый рыжий детина, сидящий на ступеньках банка, шикнул на него:
— Заткнись!
Герцог молчал.
Петухи дубасили друг друга, подскакивая в воздухе, размахивая крыльями. Во все стороны летели перья — черные и красные.
Из-за скобяной лавки на улицу выехал дилижанс, запряженный четверкой лошадей. Кто-то из зрителей поднял руку и присвистнул.
Возница остановил лошадей. Из дилижанса вылезли несколько человек и тоже стали смотреть.
Черный петух изловчился, сбил с ног своего противника и, вцепившись в него когтями, стал долбить клювом по голове.
Детина вздохнул, полез в карман, вытащил деньги, отсчитал из них пять долларов плюгавому соседу. Потом встал, забрал своего посрамленного петуха, а победителя отшвырнул ногой в сторону.
— Эй ты, поосторожней!.. — крикнул плюгавый и подобрал своего петуха.
Зрелище было окончено. Зрители стали подниматься со своих мест.
— Господа! Минуточку внимания, господа! — снова крикнул Герцог.
На него, наконец, обратили внимание, и он продолжал:
— Сегодня вечером в зале суда вы можете увидеть знаменитых трагиков Дэвида Гаррика Младшего и Эдмунда Кина Старшего из театра «Друри Лэйн» в Лондоне.
Герцог простер руку в сторону афиши:
— В непревзойденном шекспировском спектакле «Ромео и Джульетта». Не пропустите своего счастья, господа!
Король в чепчике с оборками и в ночной рубашке стоял на самодельном деревянном балконе, облокотившись на перила, и курил сигару.
Внизу под желтой картонной луной по сцене расхаживал Герцог в шляпе с пером и с деревянной шпагой за поясом. Джим сидел с веревкой в руке, нисходящей от ситцевого занавеса, и красиво свистел, репетируя птиц.
По краю сцены были натыканы горящие свечи.
С улицы появился Гек, прошел между скамейками по совершенно пустому зрительному залу, подошел к сцене, положил к ногам Герцога стопку билетов:
— Ни одного!
— Тьфу!.. — в сердцах сплюнул с балкона Король. — Нестоящая это затея! Одни расходы…
— Эти олухи еще не доросли до Шекспира. Им нужна только пошлая комедия. Даже хуже, чем пошлая! Я знаю, что им по вкусу!
— И завтра вы в этом убедитесь, ваше бывшее величество! — утешал его Герцог.
У входа в театр Гек дудел в гребенку через папиросную бумагу, Джим бил в бубен, Герцог шпарил на банджо, пританцовывая… и пел.
Вокруг стояла толпа зевак.
Король выкрикивал:
— Всемирно известные комики из лондонских и европейских театров в захватывающей комедии «Королевский жираф». Вход по пятьдесят центов. Женщины и дети не допускаются!
Зал театра битком набит мужчинами. Среди них: рыжий детина, осанистый господин, плюгавый мужчина в шляпе, брат плюгавого, старик, приятель рыжего, пьяный.
Герцог поднялся на сцену, стал перед занавесом, раскланялся. Потом поднял руку и торжественно произнес:
— Итак! Эдмунд Кин Старший в «Королевском жирафе»! Выдержал триста представлений в Париже! — и ушел за кулисы.
Король стоял под балконом, завернутый в простыню. Герцог перекрестил Короля:
— С Богом, ваше величество!
— Побьют, — мрачно ответил Король.
— Сегодня нет. С Богом, ваше бывшее величество!
Герцог снова перекрестил Короля, забренчал на банджо.
Гек и Джим развели занавес. Декорация была прежняя: тот же балкон и та же картонная луна на веревочке.
На сцену выбежал Король на четвереньках. Он был совсем голый, весь размалеван разноцветными полосами и сверкал как радуга.
Зал радостно взревел.
Король попрыгал-попрыгал и ускакал за кулисы. Зал раскалывался от аплодисментов и криков:
— Бис, бис!
Герцог дал сигнал. Снова заиграла музыка.
Голый Король снова появился на сцене, проделал то же самое и скрылся.
Занавес опустился. Герцог раскланялся перед публикой и объявил:
— Если почтеннейшая публика нашла представление занятным и поучительным, то мы покорнейше просим рекламировать его своим знакомым.
— Как? Разве это все? — закричали из зала.
— Все!.. — сказал Герцог и снова поклонился. В зале раздались крики:
— Обман! Бей их!
Все повскакивали со своих мест и ринулись к сцене. Но тут какой-то высокий осанистый господин вскочил на скамейку и закричал:
— Погодите! Одно только слово, джентльмены!
Все остановились. Господин продолжал:
— Нас с вами надули. Здорово надули, но мы, я думаю, не желаем быть посмешищем всего города. Вот что: давайте уйдем отсюда спокойно, будем хвалить представление и обманем всех остальных. Так или нет?
Гек дудел в гребенку… Джим бил в бубен… а Герцог пел. Шло второе представление.
Все были в обновках и выглядели шикарно.
Король был в черной тройке, Герцог в белом шерстяном костюме. Джим был полностью обряжен в бывший костюм Герцога, а Гек — в новой бумажной клетчатой рубахе, полотняных светлых штанах и кепочке с помпоном.
Зал был снова набит битком, и среди них все наши знакомые: мужчина в шляпе, рыжий детина, приятель рыжего плюгавый, брат плюгавого, старик, пьяный.
У входа в театр толпились местные мальчишки, белые и негритята с завистью смотрели на Гека. Гек восседал на табурете с трубкой в зубах.
Подошедший Герцог обратился к ним:
— Заходите, ребята.
Те не сразу поверили, раскрыли рты и вопросительно уставились на Гека, который был для них символом власти. Гек напомнил:
— Им нельзя, они дети, ваша светлость.
— Сегодня можно, — сказал Герцог.
— Ну что ж, валяйте! — великодушно разрешил Гек и оттянул доску, перекрывающую вход. Дети шмыгнули в зал.
Тогда Герцог закрыл за ними дверь, вставил табуретку в ручку двери и зашептал:
— Ну, а теперь бежим во все лопатки, будто за нами черти гонятся.
И первым бросился бежать.
На плоту у берега реки горел костер.
Король, водрузив на нос очки, пересчитывал выручку. Герцог наигрывал на банджо.
А Гек и Джим вытаращили глаза и приоткрыли рты. Такой кучи денег они сроду не видывали.
Король, наконец, сосчитал деньги:
— Четыреста сорок долларов! По двести двадцать на брата!
— Четыреста сорок один, о, мой король! — поправил его Герцог.
Он взял двумя пальцами лишний доллар и бросил его Геку. Гек поймал монету на лету, посмотрел ее, дал посмотреть Джиму. Джим покусал для верности:
— Настоящая…
Гек забрал монету обратно, хотел было ее спрятать, но в это время… Король протянул руку, молча отобрал у него доллар, присовокупив к своим, и спрятал в карман.