— Кто же так ставит?! Криво же! С отвесом надо! — наставительно сказал Борщов.
— Помог бы лучше, консультант! — обозлился Беликов.
— Некогда! Политзанятия завтра провожу. Подготовиться надо… — озабоченно пояснил Борщов Кате.
— Хотите, я вам помогу? — предложила Катя.
— Не, не надо. Я до всего привык сам доходить, своим умом. — Борщов расстроенно кивнул в сторону площадки для сушки белья. — Ну народ, ну народ: сикось-накось же ставят! Ничего толком сделать не могут. А ведь для себя. — Он протянул Кате руку: — Ну, я побежал, посвободней буду — звякну!
— Дормидонт! — вслед ему крикнула Катя. — Как же вы мне позвоните? Вы же моего телефона Не знаете!
— А… правда, какой?
— Запомните. Четыре полета, полета два… Я запишу на всякий случай!
Катя торопливо достала блокнотик, вырвала из него листок, написала номера телефона, протянула листок Борщову.
— Ага. — Борщов сунул листок в карман. — Спасибо… — отер виски. — Что-то я расхворался — пойду лягу…
— Может, вам лекарства какие-нибудь нужны? — забеспокоилась Катя.
— Нет, спасибо. Я домашними средствами всегда лечусь. Настойкой… из травок… Тетка мне присылает. — Борщов снова протянул Кате руку: — До свидания, Катя… Поправлюсь — позвоню…
Информационная программа «Время» рассказывала о разгоне студенческой демонстрации. Мелькали пластиковые маски на лицах дюжих полицейских, дубинки, окровавленные лица демонстрантов.
Одетый по-домашнему Коля — в застегнутой на все пуговицы пижаме, в мягких тапочках — сидел перед телевизором, Борщов лежал на тахте, перебирал струны гитары.
— Сволочи! Фашисты! Куда ООН только смотрит?! — возмущался Коля.
Борщов покосился на экран телевизора, отложил гитару.
— Николай, я когда в ремесленном учился, из кино шел, на меня пацаны напали и ремень с морской пряжкой отняли… Я им говорю: что хотите берите, только не ремень — память об отце, а они все равно отняли…
— А мать у тебя жива? — спросил Коля.
— Нет. Меня тетка воспитала…
— Она где?
— В деревне… Борщовке…
Коля опечалился:
— Леночка тоже в деревне. У тещи… Да, девушка, которая у нас ночевала, приходила. Ее Катя зовут.
— Видел. Николай, а хочешь, часы с воробьем для твоей Леночки сделаем?
— Как это?
— А ходики купим и сделаем… Я когда маленький был, У нас с кукушкой были… так я кукушку в воробья переделал. И он чирикал. Сколько часов, столько и чириков… Сделаем.
— Спасибо…
Борщов перевернулся на спину, уставился в потолок.
— Афоня-я-я! — раздался крик с улицы.
Борщов вскочил, сказал Коле:
— Федул. Скажи, что меня нет…
Коля встал, вышел на балкон. Под балконом Борщова стояли Федул с приятелем. Федул — покачиваясь, как тростинка на ветру, с растрепанными волосами, приятель — засунув руки в карманы.
— Здрасьте, — сказал Коля. — Его нет.
— А ты кто? — поинтересовался Федул.
— Минуточку… — Коля заглянул в комнату, зашептал:
— Он спрашивает, кто я…
— Родственник, — тоже шепотом сказал Борщов. Коля с балкона пояснил:
— Я родственник… дальний.
— Тогда дай рубль! — потребовал Федул. — Афоня мне рубль должен!
— Два, — уточнил его приятель.
— Два, два!
Пыльная лампочка освещала залитый водой подвал жилого дома тусклым светом.
Вострякова и Борщов стояли на верхних ступенях исчезавшей в воде лестницы, за ними, на площадке, толпились жильцы. Борщов стоял, внимательно вслушиваясь в приглушенное бульканье воды.
— В торце! — заключу один из жильцов.
— В каком торце?! У самого… — возражал ему другой жилец.
— Тише! — недовольный Борщов прервал дискуссию.
— Тише, товарищи! — успокаивала жильцов Вострякова.
Она с надеждой посмотрела на сосредоточенно вслушивающегося в шум воды Борщова, предположила:
— Может, в…
— Да тише! — Борщов размышлял. — Четвертый? — И решительно заключил: — Колено пятого стояка!
Вострякова повернулась к жильцам, кивнула на Борщова, почтительно сказала:
— Профессор!
— А вентиль в углу. — Борщов по колено в воде пошел к вентилю и закрутил его.
Шум воды прекратился.
— Слава тебе Господи! — Вострякова протянула Борщову ключи. — Дуй в мастерскую за коленом и метчиком, а я — за автогеном!
Она бросилась к выходу из подвала. Борщов остановил ее:
— Погоди, Вострякова! Время-то шестой час, рабочий день окончен! По домам пора!
— По каким домам? — изумилась Вострякова. — Триста квартир отключены, люди без воды сидят!
— Это меня не касается. Я свое отработал. Дежурных вызывай. — Борщов стал подниматься по лестнице.
Вострякова опешила:
— Дежурный же на аварии в семнадцатом! Ты же знаешь! Где ж я сейчас слесарей возьму?!
Жильцы заволновались:
— Товарищ слесарь! Как же так: ведь без воды ни попить, ни постирать, ни приготовить!
— А это что — не вода? — Борщов кивнул на воду в подвале. — И пей, и стирай, даже плавать можно, ГТО сдавать! До завтра!
Он вышел из подвала. Один из жильцов бросился к Востряковой:
— Скажите ему!
— Что я ему скажу? — устало отмахнулась Вострякова.
— Разрешите! Пропустите! На самолет опаздываю! — Растолкав толпившихся у прилавка магазина «Парфюмерия» женщин, Борщов пробрался к продавщице:
— Девушка! Девушка!
Пожилая продавщица посмотрела на него.
— Дай самые дорогие! — потребовал Борщов.
— Пятьдесят два рубля. В кассу, — сказала продавщица.
— Чего?! — изумился Борщов.
— Пятьдесят два. «Шанель», — продавщица показала небольшую коробочку.
— А подешевле?
— Сорок восемь копеек. — Она поставила на прилавок коробочку из зеленого картона. — «Цветы душистых прерий».
— Да… — Борщов почесал затылок. — Давай вон те… за десять девяносто пять!
— Разрешите! Пропустите! На самолет опаздываю! — Борщов попытался было продраться к прилавку винно-водочных изделий.
— Стань-ка в очередь, — угрюмый мужчина оттолкнул Борщова плечом, — пассажир! Тут все летчики!
Две освещенные, битком набитые машины «Жигули» подъехали к дому, резко затормозили. Из одновременно распахнувшихся восьми дверей под громкую музыку автомобильного транзистора на улицу высыпала шумная компания мужчин и женщин, с пакетами, свертками, коробками.
— Торт не забыли? — весело перекликались.
Из машины вышла, прижимая к груди коробку и два пакета, женщина из тридцать восьмой квартиры. Вылезающий из машины следом за ней неуклюжий мужчина споткнулся, упал на женщину.
Женщина взглянула в один пакет:
— Ну вот, яичница готова! Какой же ты все-таки бегемот, Боря!
— Тысяча извинений!
Держа один бумажный пакет в вытянутой руке и прижимая к груди второй пакет с коробкой, женщина из тридцать восьмой квартиры пошла к урне. И увидела в темноте под грибком Борщова.
— Борщов А. Н.? — изумленно спросила женщина.
— Здрасьте… — Борщов встал, смущенно переложил букет из руки в руку.
— Все работаете? — весело спросила женщина, опуская в урну пакет с яйцами. Коробка, два свертка выскользнули из ее рук, упали на землю.
Борщов бросился к женщине, поднял коробку со свертками.
— Лена! Лена! — позвали ее несколько голосов.
— Иду! — Лена улыбнулась Борщову и пошла к подъезду.
Борщов, потоптавшись на месте, — за ней.
В подъезде компания мужчин и женщин толпилась перед лифтом с табличкой «Ремонт».
— Придется пешком… — вздохнул неуклюжий мужчина и пошел вЬерх по ступенькам.
Компания потянулась за ним.
— Я не пойду. Пусть меня несут, — закапризничала брюнетка. — Елена, скажи своему кавалеру, — она кивнула на Борщова, — пусть он меня несет.
— Погодите! — Борщов взглянул в шахту лифта. — Семен! Включи на секундочку!
— Пропади ты пропадом! — ответили из шахты.
Лифт загудел, компания восторженно зааплодировала.
Лена посмотрела на Борщова:
— Вы волшебник, Борщов А. Н.
Компания с шумом набилась в кабину лифта, Борщов с трудом втиснулся в него последним.
— Коньяк не забыли? Коньяк у кого? — засуетился неуклюжий мужчина.
— У меня есть коньяк, — скромно сказал Борщов.
— Армянский взяли? — недоверчиво спросил мужчина.
Борщов пожал плечами, достал из кармана бутылку. Неуклюжий взял у него бутылку, стал рассматривать этикетку.
— Боря! Вы стоите на моей ноге! — заметила брюнетка.
— Тысяча извинений…
Лифт остановился. Компания с шумом выскочила из лифта.
— Лена, ключи у тебя?.. А, вот они…
Высокий мужчина открыл дверь. Первым в квартиру вошел неуклюжий мужчина с бутылкой Борщова.
— Спасибо, Борщов А. Н. — Лена взяла у Борщова коробку, свертки, букет цветов. — До свидания. — И она захлопнула дверь, за которой звучал смех, гремела музыка.
— Лена, где же ты? — Из квартиры выглядывал высокий мужчина.
— Иду, иду, — Лена оглянулась. — Я помню: если что…
Зал красного уголка заполнен сотрудниками ЖЭКа № 2. За столом на сцене седой мужчина — начальник ЖЭКа и лысеющий мужчина в рубашке апаш, Фомин.
— Товарищи! — начал Фомин. — В наш ЖЭК поступил сигнал из милиции. Опять на Борщова.
Все посмотрели на Борщова. Он сидел в последнем ряду, возле двери.
— Второго апреля сего года находившийся на отдыхе в санатории «Горный орел» сотрудник вашей организации Борщов А. Н., находился в нетрезвом состоянии, был задержан органами милиции за ныряние и купание в фонтане городского сквера. Прошу обсудить недостойное поведение гр. Борщова в коллективе и оказать на него общественные меры воздействия. Начальник отделения милиции города Дзарж… — Фомин запнулся. — Дзаржджабайры, капитан Цхардж… — снова запнулся, — капитан Цхарбжбрджибаджибаев… фу… — Фомин вытер пот со лба. — Иди на сцену, Борщов. Пусть на тебя народ посмотрит.
— Что я, картина, что ли? — недовольно сказал Борщов.
— Иди, иди, не задерживай собрание, — торопил Фомин.
Борщов встал и нехотя пошел на сцену.
— Какие будут вопросы к Борщову? Активнее, товарищи, активнее! Сидорова!