— А сейчас, товарищи! Вне программы! Вне регламента! — объявил «остроумным» голосом конферансье. — С кратким научным сообщением выступит всем нам, к сожалению, известный Аркадий Борисович Шереметьев — зубной врач!
В зале загоготали.
Аркадий Борисович, бледный и строгий, вышел на авансцену.
— Товарищи! — начал он тихим взволнованным голосом, переждав шум. — В нашем районе, в нашем городе Верхние Ямки живет необыкновенный человек… Товарищ Травкин, подойдите, пожалуйста, сюда! — доктор повернулся к хору и поманил Ивана Сергеевича пальцем.
— Зачем? — спросил Иван Сергеевич, не трогаясь с места.
В зале опять засмеялись.
— Иди, чудак, раз зовут! — подтолкнул Травкина дед Митрич.
Иван Сергеевич выбрался из стройных певческих рядов и встал рядом с доктором, не зная, куда девать руки.
— Товарищи! Вот этот необыкновенный человек! — сказал Аркадий Борисович. — Это старший технолог завода безалкогольных напитков Иван Сергеевич Травкин… У него ТРИДЦАТЬ ТРИ ЗУБА!
Раздался оглушительный хохот.
Люба съежилась, страдая за мужа.
Аркадий Борисович спокойно переждал гам, потом продолжал:
— Ничего смешного здесь нет. Пора бы, кажется, знать, что у обыкновенного человека, всего тридцать два зуба. А я как специалист, знаю, что за всю историю стоматологии, а история эта насчитывает тысячелетия, такой случай встречается впервые.
— Это ложь! — вдруг кто-то громко крикнул из задних рядов.
— Что?.. Кто это сказал? — тихо спросил побледневший Аркадий Борисович.
— Это я с-сказал, — в зале поднялся невысокий лысеющий человек.
— Вы?!.. — Аркадий Борисович растерялся. — А почему вы так считаете, товарищ Прохоров?
— Ложь!
— Объясните, — робко сказал доктор.
— В д-другом м-м-месте! — сказал Прохоров и, выбравшись из своего ряда, гордо вышел из зала.
Зал загудел.
— Пусть зуб покажет! — закричали из задних рядов.
— Одновременно все зуб увидать не смогут, — «остроумным» голосом сказал конферансье. — Поэтому прошу трех желающих подняться на сцену и убедиться!
Никто не вышел. Тогда в первом ряду поднялся пожилой активист:
— Товарищи, я предлагаю включить в счетную комиссию товарищей: Перельмана, Мамедова и Федотова.
— Кто — «за»? — спросил конферансье.
Все подняли руки.
Перельман и Мамедов пошли на сцену, а Федотов, встав, сказал:
— Даю самоотвод… Я пьяный — у меня двоится… — и сел.
Поднялась женщина.
— Товарищи, — возмущенно сказала она, — а почему одних мужчин? Я предлагаю ввести женщину!
— Предлагаю Горину, — сказал активист.
Возражений не было. Тогда Горина — та самая женщина, которая протестовала, тут же пошла к сцене.
Довольный активист сел.
Иван Сергеевич стоял, разинув рот, а тройка избранных считала:
— Тридцать один, тридцать два, тридцать три! Точно! — подтвердили они.
Раздались бурные аплодисменты.
Счастливая Люба гордо посмотрела на соседей.
— А сейчас! — объявил конферансье. — «Пусть всегда будет солнце» в исполнении хора завода безалкогольных напитков.
Пусть всегда будет мама,
Пусть всегда буду я!
— самозабвенно солировал дед Митрич.
По улицам города Верхние Ямки неслась карета «скорой помощи». Ревела сирена. Собаки сходили с ума, выворачивались из-под колес и неслись за машиной, надрывая глотки бешеным лаем.
Карета промчалась мимо завода безалкогольных напитков, мимо пожарной части и закусочной, вылетела на окраину города и затормозила возле домика Ивана Сергеевича. Из нее торопливо выскочил Аркадий Борисович, одетый в дорожный плащ и шляпу, стукнул в оконную раму.
Выглянула Люба:
— Сейчас. Сейчас идет!
Первые любопытные показались из облака пыли, поднятого машиной. Это, конечно, были мальчишки.
На втором этаже кто-то громко, раздраженно чихнул, и высунулась голова директора Иванова.
Из дома вышел Иван Сергеевич с чемоданом, его жена Люба и детишки. Толпа уже увеличилась — подошли и встали, разинув рты, несколько старух и стариков. Все почтительно молчали.
— Иван! — заорал сверху директор.
— Я, — ответил Травкин.
— Значит едешь?
— Еду, дядя Толя.
— Фроську проинструктировал что-где?
— Да.
— Чтобы послезавтра вернулся!
— Постараемся, — ответил за Ивана Сергеевича доктор.
— Нехорошо, доктор, — закричал Иванов Аркадию Борисовичу. — У меня новый напиток, а вы специалиста увозите.
— Не я, — сказал Аркадий Борисович. — Облздравотдел вызывает. Товарищ Пристяжнюк.
Директор снова чихнул, чертыхнулся и с раздражением захлопнул окно.
— Присядем на дорожку, — сказала Люба.
Все семейство уселось на скамейку в палисаднике, а доктору места на скамейке не хватило, он сел на чемодан Травкина.
Травкин обнял жену, детишек, надел кепку и полез в санитарную карету. Завыла сирена. Машина рванулась.
Собаки и мальчишки бросились вслед за машиной. Колька, было, обогнал других, но споткнулся, упал и заревел…
Начальник облздравотдела Галина Петровна Пристяжнюк, могучая усатая женщина ткнула в пепельницу окурок папиросы и сказала приоткрывшему дверь ее кабинета Аркадию Борисовичу:
— Заходи, Шереметьев.
Аркадий Борисович переступил порог и увидел Прохорова. Прохоров сидел напротив начальника облздравотдела и смотрел в окно.
— Вот, тут на тебя заявление поступило от товарища! — показала Пристяжнюк на Прохорова.
— Здравствуйте, Прохоров, — сказал Аркадий Борисович, подходя к столу. Тот не ответил, продолжал смотреть в окно.
— Что же ты, отец, людей в заблуждение вводишь? — спросила Пристяжнюк.
— Кого? — удивился Аркадий Борисович. — Как?
— А вот так… Однобоко поднимаешь на щит своих приятелей, а других — зажимаешь.
— Кого зажимают?.. Какой щит?
— А т-такой! — не выдержал Прохоров. — Вы вчера г-говорили, что Травкин — уникальный?
— Да, говорил.
— Значит т-так… Если у одного — т-тридцать т-три зуба и у него рука есть, — Прохоров ткнул пальцем в направлении Аркадия Борисовича, — то его сразу ффотографировать и н-на сцену, и-и он у-уникальный… А у другого т-тридцать три, но он человек с-скромный и никуда не лезет… так ему — шиш! С-справедливо, да? — и Прохоров показал кукиш по очереди Аркадию Борисовичу и начальнику облздравотдела.
— А у кого еще тридцать три зуба? — спросил Аркадий Борисович.
— У меня! — ответил Прохоров.
— Ну, что вы, Прохоров, — устало сказал Аркадий Борисович, — я же вас лечил… У вас, как и у всех людей, тридцать два зуба.
— Х-хорошо… — Прохоров достал из кармана бумажку, развернул ее — там был зуб. — Это ч-чей зуб?
— Я не знаю, — пожал плечами Аркадий Борисович.
— М-мой, — сказал Прохоров. — Это вы мне его удалили. Помните.
— Помню.
— По-посчитайте? — Прохоров раскрыл рот, придвинулся к доктору. — Сколько?
— Тридцать два, — сказал Аркадий Борисович. — Т-так…
— З-значит, сколько было всего?
— Тридцать два.
— В-видали чудеса арифметики?.. Во рту тридцать два и в руке один и все равно т-тридцать два!..
— Да-а… — задымила Пристяжнюк. — Неувязочка получается, товарищ Шереметьев. Сколько же зубов было у товарища Прохорова в сумме?
— Коренных — тридцать два, — сказал Аркадий Борисович.
— Видали? — подмигнул Прохоров начальнице. — А что я говорил?.. Кумовство!..
— Да-а, товарищ Шереметьев, не ожидалая от вас… Молодой специалист. Некрасиво, очень некрасиво начинаете…
— Да нет, Галина Петровна, — все очень просто, улыбнулся Аркадий Борисович и взял из руки Прохорова его зуб.
— Это обыкновенный молочный зуб. Он задержался дольше, чем нужно, во рту больного. Я его удалил и на его месте, как и полагается, вырос нормальный. Это бывает довольно часто.
Пристяжнюк кивнула и повернулась к Прохорову.
— Вот видите, товарищ Прохоров, я же говорила, что все будет в порядке. Вот все и разъяснилось. Никто вам палки в колеса совать не собирается.
— П-п-понятно, — выразительно протянул Прохоров. — Я так и знал. Все понятно, — он даже как-то обрадованно посмотрел на них и поднялся.
— Заявление свое возьмете? — спросила Пристяжнюк.
— Нет. П-пускай полежит… До свидания! — Прохоров направился к двери, потом вернулся, взял у доктора свой зуб, аккуратно завернул его в бумажку и положил в карман.
От дверей он еще раз оглянулся и, широко улыбаясь, сказал:
— Вы у меня еще п-п-п-поплачете кровавыми слезами!
— Склочник, — сказала Пристяжнюк, когда дверь за Прохоровым закрылась. Она встала из-за стола, подошла к доктору, подвела его к дивану. — Садись здесь, Шереметьев… Как тебя?
— Аркадий Борисович.
— Так вот, Аркаша, — Пристяжнюк усадила Аркадия Борисовича рядом с собой, хлопнула по коленке. — Давай покалякаем.
— Я слушаю вас, Галина Петровна.
— Прежде всего, поздравляю тебя с открытием. От всей души!
— Что вы, Галина Петровна, — засмущался Аркадий Борисович. — Ведь это же, в общем, случайность!..
— Случайность, отец, это непознанная закономерность. Кто ищет — тот всегда найдет. А?
Аркадий Борисович был польщен.
— А с меня, Аркаша, начальство уже стружку снимает. Почему, мол, не сразу доложили, что, мол, разводим нездоровую шумиху, а научно не обосновываем… Ну, и так далее… В общем, понятно — примазаться хотят… Так что, придется тебе сегодня ночью с этим Травкиным в Москву полететь…
— Мне?
— Ну, а кому же еще? Да, ты не бойся, Аркаша! Завтра я к вам подскочу — помогу, если что.
— Спасибо, — растерянно поблагодарил Аркадий Борисович. — Только хорошо бы рентген сначала сделать.
— Успеется… А теперь, отец, — сказала она уже другим, внушительным и серьезным тоном. — Придется тебе о диссертации подумать.
— О диссертации?
— А как же… Ведь сам говоришь — уникальный случай.
— Материала маловато, — неуверенно сказал Аркадий Борисович. — А потом проверить все-таки надо…