— Валентин Константинович, — упрекнула стюардесса Катя, — открывалка же есть.
— А? — Валико оторвался от иллюминатора, недоуменно посмотрел на бутылку. — Извини, дорогая…
Поставил бутылку. Сел в кресло. Пробормотал неуверенно:
— В Большой театр ходить буду… В музеи…
— Что? — не поняла Катя.
Валико не ответил. Он думал. Подумав, добавил:
— На коньках научусь кататься…
…И почудилось ему, что он плавно, под музыку, скользит по пустому зеркальному квадрату катка. Сделав несколько пируэтов, крутится волчком. Все быстрее и быстрее. Вдруг резко затормозил, замер, растерянно глядя перед собой.
И Валико шагнул к плотно задраенной двери авиалайнера.
— Мизандари, — раздался мужской голос. — Рябцева, где Мизандари? — спросил у Кати выглянувший из рубки командир лайнера.
Катя посмотрела на кресло, где только что сидел Валико, растерянно воскликнула:
— Вот только что здесь сидел!..
— Та-ра-ра-ра, та-ра-ра-ра!.. — вопил Валико на весь Кавказский хребет, спускаясь по покрытой снегом горе. На полпути споткнулся и поехал на заду по снежному склону, стремительно набирая скорость, и затормозил каблуками возле здания аэропорта «Норка-2».
Одноногий Вано рубил дрова. Из трубы поднимался жиденький дымок.
— Здравствуй, Валико.
— Здравствуй, Вано, — сказал Валико вставая.
— Ты почему пешком? — спросил Вано.
— Нелетная погода… Вай-вай-вай…
— Что, ударился?
— Подковы твои в самолете забыл.
— Ничего… Подковы в Телави завезли, сколько хочешь. Надо было гвозди попросить. Гвоздей нет.
— Гвозди я тебе привез! — Валико вывернул карманы и высыпал гвозди. — Ну, я пошел.
И он зашагал по склону.
— Валико! — крикнул Вано.
— О!
— У тебя штаны сзади порвались.
Валико проверил — действительно, порвались.
— Слушай, слева — Казбек, справа — Эльбрус. Такая красота… а ты куда смотришь? — крикнул он.
Вдруг из ущелья донеслось тяжелое дыхание. Валико подошел к краю обрыва, посмотрел вниз.
Внизу, по снегу вдоль горной речки, бежал всклокоченный мужик, прижимая к груди улей. За ним гнался медведь.
Слезы капали (Гладиатор)
Георгий Данелия, Кир Булычев, Александр Володин
Высоко в небе, поднимаясь над облаками, летят ученики Тролля: Сероглазый, Горбун и Юный. Они держат большое зеркало в громоздкой золоченой раме.
— Когда-то злой волшебник Тролль смастерил зеркало, — слышен голос, — в котором все доброе и хорошее исчезало, а все плохое, напротив, бросалось в глаза и выглядело еще отвратительнее.
Тролль и его ученики были в восторге от зеркала.
— Только теперь, — говорили они, — можно увидеть людей, да и весь мир такими, какие они есть на самом деле.
И начали ученики злого волшебника таскать зеркало по всей земле и немало натворили этим зла. А потом им захотелось добраться и до неба, чтобы посмеяться и там.
Сероглазый, Горбун и Юный летят с зеркалом навстречу солнцу.
И вдруг — чернота. Грохот, звон. Зеркало летит вниз.
Голос:
— Но зеркало выпало у них из рук, упало на землю и разбилось.
Копыта рыцарского, в богатом уборе, коня простучали по спущенному мосту перед замком. Рыцарь ехал понуро, даже не оглянулся, когда в окошке одной из башен появилась женская фигурка.
Рыцарь остановился перед могучим дубом, приложил к стволу тяжелое копье, достал топорик. Обрубил и заострил задний конец копья и с силой вогнал копье на уровне груди в узкое дупло дуба наконечником наружу. Затем отъехал, отстегнул и снял нагрудник. Оттуда вынул обшитый кружевами платок. Рыцарь отбросил его в сторону. Потер железной перчаткой глазную щель в шлеме. Вонзил шпоры в бока коня и, раскинув руки, поскакал на копье.
Но в последний момент конь резко затормозил. Рыцарь вылетел из седла. С железным грохотом ударился о ствол и оказался верхом на копье.
В бесконечной серой пустыне, под серым небом, в кресле сидит старый Тролль. Рядом, присев на корточки, тихонько напевают его ученики: Сероглазый, Горбун и Юный.
Перед Троллем лежит позолоченная рама. В раме — мельчайшие осколки зеркала, сложенные, словно детская мозаика.
Голос:
— Зеркало разбилось на бесчисленное множество осколков. И осколки разлетелись по белу свету. Тот, кому такой осколок попадал в глаз, начинал видеть во всем только дурное. И жить ему становилось тошно.
Вдруг старый Тролль увидел что-то и указал пальцем. Ученики встали и, приплясывая, запели свою песню.
Рыцарь снял шлем и оказался златокудрым юношей печального облика. Платком он завязал коню глаза. Кинул последний взгляд на далекий замок… и поскакал к дубу. Удар о копье…
…И рыцарь возник в серой пустыне.
Ученики, напевая, показали ему жестом, что надо танцевать. И рыцарь заплясал под их песню, неловко и нехотя, стуча железными каблуками.
Но вот старый Тролль поднял палец. Ученики замолкли. И рыцарь исчез. Испарился. Только звякнуло стеклышко.
Юный подобрал осколок и отнес старому Троллю. А Тролль приладил его в мозаику. Сероглазый поднес к осколку увеличительное стекло…
…В нем виден дуб и рыцарь, проткнутый копьем.
Павел Иванович Васин, располневший пожилой человек с добродушным лицом, ехал осенним вечером в троллейбусе. Он сидел у окна, просматривал служебные бумаги в папке.
Троллейбус встряхнуло на ухабе, Васин поглядел в окно… Тут-то ему и попал в глаз осколок зеркала.
Васин потер глаз, поморгал, глядя перед собой в некотором недоумении. Его лицо странным образом изменилось, словно обрело маску высокомерного страдальца.
Васин поднялся на сиденьи, с трудом, раздраженно закрыл окно. Сел, взглянул на соседку. Та гляделась в зеркало и красилась. Соседка была немолода, нехороша собой, и процесс украшения такой развалины Васину был неприятен. Он отвернулся, подумал о чем-то, снова взглянул на соседку.
— Что? — почувствовав его взгляд, спросила соседка.
Васин не ответил. Он захлопнул папку, спрятал ее в портфель и встал.
Женщина отодвинула полные колени, и Васин выбрался в проход. Народу в троллейбусе было немного. Он посмотрел, куда бы ему пересесть.
Сзади сидел молодой человек лет двенадцати, чавкая, ел мороженое из стаканчика. Еще на одной скамейке, куда можно было бы сесть, дремал, похрапывая, здоровяк, прижимая к животу авоську с апельсинами.
Бывшая соседка теперь пудрилась. Она внимательно поглядела на Васина. Тот отвернулся к окну. За окном моросил дождик. У столба справляла нужду собака. Навстречу проехала поливочная машина. Васин стал смотреть в потолок.
Темнело. Моросил дождик. Ветер гнал по асфальту мокрые листья. Во дворе было пусто. Васин шел нахохлившись. Вошел в подъезд.
Васин вошел в лифт, нажал кнопку. Взгляд его упал на стенку, где было выцарапано слово: «дурак».
Васин потер надпись ладонью. Не стирается. Полез в карман за платком, только вынул его, лифт дернулся и замер.
Васин вышел на площадку. И тут увидел, что на белой стене написано: «сам дурак!»
Васин поглядел на надпись. Понял, что не стереть. Подошел к двери, открыл ее ключом.
Жена сидела в прихожей возле телефона с листком бумаги и карандашом.
— Хорошо… тогда с этого можно начать, — оживленно говорила она. — «Судьба бывает к нам сурова, давайте же в прощальный час мы дружно скажем Ковалеву, что плохо будет нам без вас…»
Васин поставил портфель, снял плащ, повесил, но в комнату не пошел, остался в прихожей.
— «Что плохо будет» — это уже хором, — пояснила жена. — Простите, муж пришел. Секундочку, Павел, там все накрыто, суп на подоконнике. — И снова в трубку. — Читаю дальше, Геннадий Яковлевич. «Вы ярый недруг подхалимов…» Как?.. Ярый враг? Да, это лучше. «Вы ярый враг подхалимажа, но вас обидеть не боясь, о чем молчали, нынче скажет… мы любим вас… мы любим вас» — это уже хором.
Васин прошел на кухню. За столом сидела его невестка Люся. Она курила и читала книгу.
— Здрасьте, папа, — помахала она сигаретой. — Что так поздно? — И снова уткнулась в книгу.
Васин кинул взгляд на стол. Там стояла тарелка, рядом ложка и вилка. Салат в салатнице. Хлеб нарезан.
Васин взял с подоконника кастрюлю, поставил на плиту, зажег газ.
— «Мы любим вас, мы любим вас. Мы вам подарим унитаз», — пробормотал он.
— Что? — подняла голову Люся.
Васин не ответил, но выразительно помахал перед носом ладонью, разгоняя дым.
— Третья за день, — сказала Люся. — Прогресс налицо.
Сесть Васину было не на что. Он даже заглянул под стол. Пришлось идти за табуреткой.
В коридоре жена продолжала:
— Вот здесь присутствует Тетерин… Почему не надо? Нет, Геннадий Яковлевич, вас обязательно надо, просто необходимо!
Васин прошел в столовую. В большой комнате четырехлетняя внучка Машенька сидела перед телевизором, увлеченно смотрела передачу «Человек и закон». Речь шла о воспитании культуры половой жизни.
— Привет, Паша, — сказала внучка, не отрываясь от экрана. — Как жизнь?
Васин молча переключил телевизор на другую программу, — там шел мультфильм.
Пошел к сыну в комнату. Маша вслед ему сказала:
— Паша, ты невоспитанный.
Гера лежал на диване и смотрел в потолок. Оглушительно гремел магнитофон на столе. Доска с проектом лежала на двух табуретках. Гера не услышал, как вошел отец.
Васин первым делом протянул руку, выключил магнитофон.
Сын очнулся.
— Батя, я мыслю… верни музыку.
Васин поглядел на его работу. Проект был в самой начальной стадии. Поднял доску, прислонил ее к шкафу, взял табуретку.
Сын сказал со слабым возмущением: