В обеденный перерыв Серёга вырвался на собеседование, благо, было недалеко. Говорят, новичкам везёт. Он был новичок в поиске и сразу бинго. А может, не бинго, а он действительно был востребованный опытный специалист. Ему пообещали место. Он мог подать увольнительную и доработать две недели.
Серёга направился было сразу в отдел кадров, но решил, что должен сначала сделать кое-что важное. Для себя, для Светки, для Вики, для Антона, для бухгалтерш. Он должен подать жалобу на произвол Ушакова. Тот должен быть наказан за беспредел.
Сергей написал в Минэнерго Власову. Пусть знают. Серёге было терять нечего. Тот был жёстким и прижимистым руководителем, но никогда не унижал людей.
Когда Сергей гордо рассказал об этом Лене, та отреагировала не так, как он ожидал. Она нахмурилась.
– Власову. Не думаю, что стоило это делать.
– А я думаю, стоило! – Сергей был на подъёме.
Лена не стала портить его праздник: в конце концов, ему действительно терять нечего. И потом, что это изменит? Бумага ушла.
Костик с утра появился в офисе. Телефон его был отключен, новостей он не знал. С облегчением услышал об уходе Вики. Но, придя в свой кабинет, ощутил неведомое доселе чувство стыда. Отвращения к себе. И тоски по Вике. Он позвонил ей, она не взяла трубку. Он написал, она не прочла его сообщение.
Вика не теряла времени. Должность референта руководителя отделения банка была у неё в кармане. К моменту собеседования она знала о Михаиле Петровиче Бочарове всё, что смогла узнать. Что ему шестьдесят два, что они с Викой земляки, что провинциал любит играть в простого парня, выставлять напоказ своё крестьянское происхождение, свои ульи, окунаться на Крещенье в проруби, своих внуков, гречневую кашу, что ценит в сотрудниках умение мало говорить и больше слушать. Не любит выставлять частный самолёт и часы за пятьдесят штук евро. Эти журналисты, они просто кладезь. Как было не взять такую толковую сотрудницу?
Вика сказала, что потеряла трудовую, но непременно найдет. Там закрыли глаза. Было на что смотреть, помимо трудовой.
Не прошло недели, как Бочаров уже снял ей отличные апартаменты на набережной, рядом с банком, чтобы ему было удобно. Он к тому же оказался неплох в постели, совсем неплох. Называл её «моя девочка», а себя её «папочкой». Вика недоумевала, почему она так долго терпела этих росгазовских малолеток.
Жизнь шла своим чередом. Ответа на жалобу Сергея из Москвы всё не было. Сергей всё медлил с увольнением, дожидаясь, как человек ответственный за свои поступки и не желая показаться сбежавшим стукачом. Лена считала это ошибкой, но знала, что поздно что-либо изменить. Она надеялась, что письмо каким-то образом затеряется в бюрократических пересылках. И за чередой дней даже стала забывать об этом.
По вечерам её ждал Мичурин с ужином, или она ждала его, чтобы пойти куда-то поужинать. Жизнь с ним оказалась комфортной, они не мешали друг другу, не нарушали границ, с ним было приятно молчать. И у них была видео-Маша. Каждый вечер. У неё утро. Было видно, что дочь скучает по родителям, по Москве, ей были важны эти звонки. Лена знала, что скоро они станут реже.
В один из вечеров идиллию прервал неожиданный звонок. Звонила Людмила Исааковна. Они давно не виделись. Та не стала по телефону говорить о своей проблеме, договорились встретиться утром в кафе. Голос у Людмилы Исааковны был растерянный. Интересно, что там у неё случилось?
Увидев своего верного администратора, Лена поняла, как сильно она соскучилась по ней, по своему кабинету, по своей старой жизни. Они заказали по чашке кофе. Лена заверила, что не спешит.
Она рассказала про Машку. Людмила Исааковна начала издалека про жениха. Хотя Лена давно уже поняла, что это Николсон, старый ворчун. Они друг другу сразу глянулись. У Лены на это дело глаз-алмаз. А потом женщина перешла к тому, что его беспокоило. Клиент никогда не говорит сразу, зачем пришёл, вздохнула администратор. А история была действительно непростая.
Людмила Исааковна переехала к Николсону. Мужчина решительный, он не стал ходить вокруг да около. Он знал, что ему осталось недолго. Лечиться наотрез отказался. Перевез её нехитрый багаж в свою большую квартиру. Уехала туда и пальма, и последний щенок, которого Людмила Исааковна так и не смогла пристроить.
Жили они хорошо, дружно. Людмила Исааковна посмеивалась над характером Николсона, называла его «мой ворчун». Пенсия у него была хорошая. Они могли себе позволить по выходным ужинать в ресторанах, ходить в театры. Много гуляли, вечерами читали друг другу вслух. Вот только уговорить Николсона на лечение ей никак не удавалось.
Однажды Людмила Исааковна спросила о его сыне, тот не звонил, не появлялся.
– Пошёл он к черту! Мы не общаемся. Смерти моей ждет, ты же знаешь, – буркнул Николсон.
– А вдруг ты ошибаешься, дай ему шанс! Пригласи с семьёй на ужин, – предложила она.
Николсон поскрипел, но согласился. С Людмилой Исааковной он размягчился.
– Ладно, женщина, но только ради тебя.
Людмила Исааковна весь следующий день хлопотала на кухне. Стол накрыла с любовью, красиво. Вечером пришёл сын с женой, без детей. Обстановка была с самого начала напряжённой. До последнего суетилась и когда села наконец за стол, сын удивился.
– Она с нами остается? Я думал, это твоя новая помощница по хозяйству.
И это после того, как отец сходу представил сыну с невесткой свою Людмилу. С гордостью и нежностью в голосе.
Людмила Исааковна не знала, что сказать. Николсон поперхнулся хлебом. Повисла пауза. Было очевидно, что никакой ошибки нет. Сын хотел её унизить.
– Мы вместе живем, это моя любимая женщина, – поднялся Николсон.
Встряла невестка.
– В смысле вы тут живете? Может, и прописаться уже успели?
– Да ты совсем сбрендил! – вскочил из-за стола сын.
Николсон побагровел и встал, указав на дверь.
– Вон.
Сын пообещал «домработнице», что он этого просто так не оставит. Знает он, таких. Не на тех напала!
Николсону пришлось выталкивать сына в дверь. Тот орал даже в парадной:
– Мошенница! Аферистка!
В общем, не получилось ужина. Они остались вдвоём за столом.
– Убедилась?
Если честно, Людмила Исааковна да и Лена, думали, что старик наговаривает на сына. Нет, не наговаривал.
Ему было стыдно за своего сына. Людмила Исааковна решила, что пришло и её время сказать о своём. Она поделилась тем, чем ни с кем не делилась. Даже с Леной. Про то, что сын не просто так в Испании живет. Он сбежал, от кредитов. Прячется. И все его кредиты достались матери. Угрозы, звонки из банка, от коллекторов, от каких-то незнакомых людей. Пришлось продать квартиру за долги. Как она осталась на улице, без копейки денег. Хорошо, что нашлось место консьержки, откуда Лена её забрала к себе в их маленький офис. Как она до сих пор благодарна Лене за ту крышу над головой. За её деликатность. Как Лена знала про её стыд, но ни словом не упрекнула.
Лена потрясенно смотрела на Людмилу Исааковну. Она не была деликатна. Она была слепа. Она ничего не знала об этом. Но сказать сейчас это было невыносимо. Да и Людмила Исааковна перешла к главному.
Когда они легли, Николсон пожалел её.
– Я уверен, сын тебя любит. Ты же его мать.
– И твой тоже тебя любит, в глубине души, – убежденно ответила Людмила Исааковна и прижалась к своему старику.
Николсон с новой, небывалой нежностью посмотрел на неё.
– Выходи за меня! Выйдешь?
Людмила Исааковна лукаво улыбнулась.
– Я подумаю.
– А что тут думать, женщина. Жених я хоть куда. Где ещё такого найдешь?
– Есть один изъян. Не хочу я, Валера, вдовой остаться.
Она поставила ему условие:
– Ты идёшь лечиться. Мы идём. Как выздоровеешь, готовь кольца.
На следующий день он лёг в больницу. И написал сыну о том, что болен раком.
Людмила Исааковна была полна надежд, что теперь сын раскается. И что свадьбе быть. И очень благодарила Лену за то, что выслушала.
Лена уходила в смешанных чувствах – радости за свою бывшую школьную учительницу и тревоги. Она, в отличие от администратора, иллюзий насчёт подобного рода сыновей не питала. И насчет рака тоже.
На работе Ленина тревога за Людмилу Исааковну сменилась тревогой за Сергея. Первые дни после собеседования он ходил, расправив плечи. Ответа на жалобу всё не было. Это было странно. Он утешал себя мыслью о том, что письмо проходит какие-то инстанции, убеждал себя, что был прав. Он не подозревал о том, что на сигнал отреагировали в тот же день, как он отправил письмо.
В кабинете Димы раздался телефонный звонок. Москва, Минэнерго, Власов.
– Добрый день, Дмитрий Алексеевич. Это Власов, – прозвучал знакомый голос в трубке.
– Добрый, Лев Яковлевич, чем обязан? – ответил Дима.
Он не тратил время на церемонии. У него скоро Совет по Вышке. Его раздражала манера Власова тянуть паузы.
– Тут ко мне кое-что прилетело. Думаю, вам стоит знать.
Дима повесил трубку. Сукин сын. Он жаловаться решил. Ладно.
Плохое время выбрала Катя, чтобы заглянуть к мужу. Но уж больно хотелось посмотреть, как там обстоят дела. Ну, и лабутены показать офисным сучкам – Катя знала, Вика со Светкой оценят.
В приёмной она наткнулась на незнакомку. Красивая девка. Года двадцать два, не больше. Где старая Вика?
– Вы кто? – спросила Катя высокомерно.
– А вы? – не смутилась соплячка.
Юлю перевели из другого отдела. Она гордилась новым местом.
Катя одарила её взглядом, фыркнула и направилась к Диме в кабинет. Юля побежала наперерез.
– Дмитрий Алексеевич занят. Вы записаны?
– Я жена Дмитрия Алексеевича.
Припечатала Катя и вошла. Юля открыла и закрыла рот. Жена – это святое. Она по прежнему руководителю знала.
Дима поднял глаза от бумаг:
– Тебе разве не сказали, что я занят?
И всё.
Катя вышла.
Юля, конечно, слышала.
Сверкая лабутенами, которые некому было оценить, потому что эта малолетка, наверное, даже не знает цену таким вещам, Катя слышала вслед хохот и насмешки, слышала их только она. В офисе давно никто не смеялся, даже не улыбался.