Однако, когда водитель вышел, склонился над симулянтом, в свете фары пощупал пульс, Савельев понял, что ошибся. Этот псих мёртв. Вот болван, не рассчитал траекторию. На месте водителя Савельев бы немедля смотался. Но мужик стоял и курил. Вот дурак, ещё стоит, думает. Смывайся давай. В какой-то момент у Савельева прямо зачесалось: выйти, сказать мужику, что его хотели развести. Тем более, мужик показался ему смутно знакомым. Савельев оказался на развилке.
Выйдет, скажет, приедет полиция, тут уж, конечно, водитель никуда не сбежит, у него свидетель есть, который видел своими глазами и даже снимал на видео. Но потом полиция спросит, а что вы, гражданин Савельев, делали тут в кустах в два часа ночи? А вы, случаем, не знакомы с жертвой наезда? Случайно, да. И придётся рассказать, что у того съехала крыша, потому что его начальник посулил, а потом отказал дать денег на операцию ребёнку, вот тот с отчаяния и кинулся.
Как знать, какой выбор сделал бы Савельев, если бы не увидел, как затушив сигарету, водитель позвонил и вызвал полицию. Вот дурак! Савельев бы так никогда не сделал. Сам взял и сдался. Из-за этого отчаявшегося афериста, которого под колёса отправил начальник Росгаза своим отказом. Савельев уже твёрдо был уверен, что Ушаков отказал. А иначе как объяснить поступок мигранта? Ушаков, сука, просто поиздевался над человеком. Поманил и отказал – вполне в репертуаре этого козла. Но тут раздался звонок, и Савельеву пришлось нырнуть в кусты глубже, чтобы его не привлекли в свидетели. Звонил Ушаков. Он дал отмашку на перевод. Что?
Все паззлы опять рассыпались в голове Савельева. Зачем этот Рафик кинулся под колёса, если он знал, что получит чёртову кучу денег на операцию?
Когда Савельев услышал, что виновником наезда является хирург по фамилии Мичурин, тот самый, кто явился под ручку на свадьбу с психологичкой Леной, он понял, зачем. Паззлы вновь сложились в ясную и чёткую картину. Картину изощрённого, жестокого, подлого, мерзкого преступления.
И вот Савельев пересчитывал деньги в конверте, и думал о том, что сильно продешевил. Ушаков провёл его вокруг пальца, как дурачка. Но Савельев не дурачок. О нет.
Мысли о том, чтобы явиться в полицию и предъявить видеозаписи той ночи, Савельеву в голову не пришло. Он уже выбрал свою развилку и уверенным шагом следовал по своей тропе, не замечая, что она ведет в тёмный лес. И не тропинка под ногами уже, а глубокая топкая колея.
Ещё и ещё раз прокрутив ленту новостей про злодея Мичурина и его несчастную жертву, Дима сел ждать звонка Лены. Но его всё не было. Почему она до сих пор не попросила помощи? Он знал, самый влиятельный её клиент – это он.
Дима умел ждать. Он займется пока своей беременной женой. Кстати. Пока она возвращалась из отеля он попросил Баркова срочно нашпиговать камерами его апартаменты. Безопасности для. Впрочем, Барков лишних вопросов не задавал. Команды усвоил. Дима закрыл новостную ленту и запустил прямое включение с участием своей жены.
Он не стал говорить, что знает про её намерение насчет аборта. Всё происходящее в её телефоне давно дублируется в его собственном. Но ей знать об этом не нужно. Выучится избегать контроля. Она хитрая, Дима уже понял. Но не слишком умна. Лена это поняла раньше.
Он с интересом смотрел в экран. Надеялся, эта дрянь оставила свою затею с абортом. Шофёру была дана команда пресекать любые заказы по интернету на случай, если она решит избавиться от его ребёнка с помощью каких-нибудь таблеток. Дима был не слишком силён в этом деле, но он как-то слышал от тёток во дворе своего старого дома, что кто-то пытался избавиться от нежеланной беременности отваром лаврового листа. В общем, Николай должен был отслеживать все покупки. Визиты в клинику Дима решил не доверять обслуге. Сам. Всё-таки, это его первый ребёнок. Сын. Интересно, когда им скажут пол ребенка? Он надеялся, скоро. Оборудование в клинике Росгаза было самым передовым.
Он улетел в мечтах. Да и ничего интересного не увидел – Катю не отпустил токсикоз. Она таскалась по его квартире с постной рожей и регулярно наведывалась в туалет. В санузле тоже стояли камеры, но смотреть, как Катя блюет, Диме не очень-то хотелось. Он вновь переключился на новости.
Шли дни.
Лена каждый день носила передачки, обзавелась полезными знакомствами. Так, ей сказали, что, если сунуть, можно передавать продукты, сигареты, сунуть больше – телефон, алкоголь, траву, вопрос цены. Но если поймают на входе или стукачи сдадут сидельца, то может быть срок. Лена решила наркотики Мичурину не передавать, ограничиться продуктами. Она таскала фрукты, орехи, печенье и любимый мужем шоколад, и это создало новый ритм жизни, отвлекало от томительного ожидания новостей от адвоката. А тот, поначалу многословный, мобильный и доступный, стал всё реже отвечать на её звонки: – «Всё под контролем, занят, не сейчас, позже, пока ничего сказать не могу».
Лена начала закипать. Он даже не мог организовать им свидание! Утешало только то, что до суда Мичурин был в своей удобной одежде, что мог совершать звонки раз в неделю, заверял, что условия нормальные, кормят сносно, место не у параши. Он ещё и шутил, её Мичурин. Только потом Лена узнала, случайно, что кормят их отвратительно, и ничего из её продуктов Мичурину не перепадало. Её передачки жрали сами охранники, делясь с «бригадирами» и «смотрящими». В их число хирург Мичурин вряд ли входил. Он не хотел её расстраивать. А качать права вышло б себе дороже.
Дима ждал.
А пока регулярно ходил с Катей на приём в клинику. Беременность протекала благополучно. Но пол всё никак не говорили. Дима понял, что он хочет не ребенка, он хочет сына. Если будет не сын, пусть делает аборт, или он с ней разведётся. Штамп женатого человека у него уже есть, он доказал свою полноценность. Как в жене Дима в ней полностью разочаровался. Лживая, корыстная сучка. Дима хотел, чтобы его любили. Он не хотел, чтоб его любили понарошку. Любить его будет только сын, он всё сделает, чтобы тот его полюбил. Он будет лучшим в мире отцом. А из уже живущих на земле его любила только Лена, он знал точно, когда она нежно укрыла его одеялом пьяного, когда обняла его после школы, когда таскалась с ним к его деду, вытирала ему слёзы. Он потерял её любовь. Во всём виноват Мичурин. Он всё испортил. Нужно убрать его, и всё встанет обратно на свои места.
В воображении Димы рисовались радужные картины, как хирурга закатывают по максимуму, а на зоне может случиться всё, что угодно; как безутешная Лена, которая наверняка сейчас спускает свои деньги на стервятников всех мастей, в этом Дима не сомневался, бросается к нему в ноги, и он, заставив её подняться, просто обнимает и больше не надо слов. Как Катя рожает ему сына, а потом просто исчезает, он не придумал как, это уже детали. Как они с Леной воспитывают малыша вместе, вместе путешествуют, вместе по вечерам ужинают, он будет готовить, он научится. Лена – лучшая мать, он это видел, в отличие от Кати, у которой материнский инстинкт, кажется, отсутствовал напрочь.
Но в один из дней Катя удивила. Он подумал, что ошибался насчет неё. Та вдруг резко переменилась. Дима обнаружил жену вечером, поглаживающей свой, ещё невидимый живот, обложенной кучей журналов для беременных. Она накупила себе гору одежды для беременных (вещи для новорождённого она не покупала из суеверия), скачала приложение, где можно по дням следить, как развивается плод, развлекалась подборкой классической музыки, полезной для младенцев в утробе. «Токсикоз отпустил», – объяснила она мужу со смущённой нежной улыбкой.
Но потом с работы по камерам Дима увидел, что всё это было ради лайков. Эта дура просто сменила тему идеального замужества на тему образцового материнства, чтобы ещё больше утереть нос и без того обалдевшим одноклассницам.
Катя о камерах не знала. Она действительно сначала отказывалась признать собственную беременность. Теперь, когда надежды на секс не было, а муж относился к ней, как к инкубатору с золотым яйцом, она потеряла интерес к шопингу, уходу за собой. Пользуясь своим положением, она могла себе позволить ходить нечёсаной, в бесформенной пижаме, целыми днями жрать, и смотреть, как меняется её тело.
Пока однажды не позвонила Куварина.
– Лапина, куда пропала? То каждый день посты, а тут вдруг исчезла.
Танька намеренно называла её девичьей фамилией.
– Чего звонила-то?
– Рассказать новость. Никитина из нашего класса, помнишь? Третьего родила! Бэби-бум. Как Водянова!
У самой Кувариной было уже двое. Есть к чему стремиться.
Под конец разговора, который проходил в режиме радио, поскольку Катя едва его поддерживала, Танька сочувственно вздохнула и сказала, зачем, собственно, и звонила.
– Ты-то не затягивай, Катюш. Знаешь, как называют тридцатилеток, кто с первым? Старородящие. Мерзость какая, да? – Куварина оставалась всё той же сукой.
– Или не получается? – вдруг артистично встревожилась она за бывшую одноклассницу. – Ой, прости, если я по больному месту.
Катя выдала, как кувалдой:
– Не хотела говорить раньше времени, но теперь уже можно. Ты же моя подруга. Только никому пока. Двенадцать недель.
Бедная Куварина, и тут ей обломалось.
Положив трубку, Катя немедленно потребовала подать ей авто и поехала в «Детский мир».
Она научилась переобуваться в воздухе.
Теперь она ежедневно радовала своих фолловеров цитатами мудрых о воспитании детей, ангельскими фото и новостями о своем самочувствии.
– Токсикоз? Что это?
И ещё один маленький, но приятный бонус. С каждым днём её скромная грудка росла, как на дрожжах, а белёсые втянутые соски становились всё более тёмными, набухшими и чувствительными. Однажды после душа, вытираясь, Катя задела их полотенцем. По телу разлилось приятное тепло. Она закрыла глаза и руки сами потянулись вниз, туда, куда до этого позволено было только водным струям. Катя прикоснулась к клитору. И кончила. Определённо, в беременности больше плюсов, чем она изначально думала.