— Хорошо. — Так никого и не дождавшись, двери автобуса закрываются. — Может, хотя бы намекнешь, куда мы пойдем?
Джон светлеет лицом и снова обнимает меня за плечи, хотя в этом нет необходимости: я крепко держусь на ногах.
— Здесь недалеко, — повторяет он. — Тебе понравится.
Владения короля Джона
Красный Коммунар — грязный город. Целые мусорные горы, встречающие тебя за каждым поворотом. Заваленные хламом дворы, тропинки, протоптанные между пакетами из «Магнита», полных отходов. Жалкий ручеек на дне оврага, журчащий под автомобильными покрышками и пустыми бутылками, и мостик, перекинутый через него, чтобы прохожим было удобнее швырять вниз все, что есть лишнего у них в руках, карманах, сумках, гаражах и квартирах. Мы перепрыгиваем с дощечки на дощечку, рискуя провалиться ботинками в дыры между ними, и если для Джона это привычный маршрут, то мне приходится проявлять чудеса ловкости. На наших глазах то же самое проделывают женщина с ребенком в одной руке и коляской в другой, старуха с «кравчучкой» и пьяный мужик. За мостом наши пути расходятся: местные огибают вкопанное посреди дороги бетонное кольцо и исчезают среди одинаковых трехэтажных бараков, а мы с Джоном сворачиваем вправо, где по обе стороны от разбитой асфальтовой дорожки горбятся ржавые гаражи, и выглядят они так, словно внутри каждого спрятано расчлененное тело.
— Добро пожаловать, — торжественно говорит Джон и достает из кармана связку ключей.
То, что нам нужно, скрывается за последней «ракушкой» — дальше начинается поросший бурьяном пустырь — и выглядит как товарный вагон. Раньше это и был товарный вагон, но теперь он лишился колес и своей передней части — стал похожим на вагоноребенка, зато обзавелся гаражными воротами. Именно эти ворота Джон и отпирает одним из своих ключей.
— Входи, не бойся, — командует он и исчезает за облезлой створкой. Пока я гадаю, чего ожидать, в вагоне загорается лампа, звякают бутылки. Я наконец осмеливаюсь заглянуть.
— Ничего себе!
— Входи давай! — говорит он нетерпеливо. — И дверь закрой.
Как только я делаю шаг внутрь, Джон оказывается рядом. Я слышу щелчок — он запирает ворота изнутри.
— Это просто защелка, — поясняет он в ответ на мой испуганный взгляд и проделывает все это снова: закрыто-открыто. — Ты в любой момент можешь отпереть и выйти, но пока мы здесь, сюда никто не войдет. На всякий случай.
Свободного места внутри предостаточно, но большую часть пространства занимает диван с настолько засаленной обивкой, что ее изначальный цвет даже не угадывается. Над спинкой к стене прибиты раскрашенный фанерный щит с гербом — это поезд, нарисованный почти по-детски, — и два деревянных меча. Другие стены украшены репродукциями, но, чтобы разглядеть их получше, мне не хватает света. Под самой крышей в стене пропилено круглое отверстие, в котором вяло вращается механический вентилятор, правда, с количеством выкуриваемого здесь табака он не справляется. Просто мальчишечье убежище мечты, когда бы не этот душок расставания с детством.
Джон вкладывает мне в пальцы пластиковый стаканчик и с загадочным видом откидывается на спинку дивана.
— Садись, — говорит он и отодвигается. — В ногах правды нет.
Но нет ее и в том, чтобы цитировать житейские мудрости, однако я все же устраиваюсь рядом и делаю маленький глоток — так и есть, вино не состояло с виноградом даже в дальнем родстве.
Я смотрю на Джона — он потирает скулу и явно ждет вопросов.
— Что это за место?
Он закуривает, закидывает ногу на ногу, сквозь дым рассматривает потолок, подыскивая ответ.
— Владения короля Джона.
Я хмыкаю в стакан. А он отхлебывает прямо из горлышка и вдруг наклоняется ко мне так близко, что я вижу его ярко-красные от вина губы. Шепчет:
— Майя, ты веришь в магию?
Чем топит себя еще больше. От фей и эльфов нет отбою. Верить в магию после того, как избитый Илья вылизывал мои ботинки на заброшенной стройке? Верить в нее, сидя на этом диване? Верить в Красном Коммунаре?..
— А ты?
Отстраняется, ерзает. Пытается выдернуть из обивки невидимую ниточку.
— Скажем так: кое-что умею.
Я молчу, чтобы с ходу не выдать своих соображений о том, что его умения настолько же подлинны, как вон те мечи и щит на стене, и обширны, как владения короля Джона. Пусть попробует прочесть мои мысли.
— Поклянись, что никому не расскажешь, — не сдается он, еще не догадываясь, что нарвался на скептика.
— Клянусь, — запросто обещаю я.
— Мы… — начинает Джон. Делает очередной глоток и договаривает: — Мы умеем изменять будущее.
— Ага, — говорю. — Значит, судьба страны в надежных руках.
Наконец до него доходит.
— Ерничаешь… А зря. Как тебе кажется, почему Преля еще не вылетел из колледжа? Думаешь, он хоть раз лекции записывал?
То, что записывает в своей тетрадке Илья, я прекрасно помню — и пожимаю плечами.
— И родителей, которые купили бы ему зачет, у него тоже нет, — напирает Джон. — Оба алкашня. Но Преля очень сильный. Если чего-то захочет — всегда добивается.
— Не боишься, что он отомстит тебе за сегодня? — невольно включаюсь я, хотя вся эта болтовня нисколько меня не убеждает.
— Пф-ф.
Он гасит окурок в жестяной банке из-под горошка и сразу прикуривает вторую. Я пропитываюсь дымом, кажется, навсегда.
— Преля — трус. До усрачки боится меня потерять. Ты, наверное, заметила, что он придурок. И ничего, ходит, живой и почти здоровый, хотя то и дело косячит, как с твоим ограблением. Пытается стать своим, но у него ничего не получится, потому что он придурок, и все это знают.
— Тогда зачем ты с ним дружишь?
— Дружу? — выдыхает он вместе с дымом. — Мы не друзья.
— Но… — Разумеется, не друзья. Друзей не заставляют целовать обувь. И все же я не совсем понимаю.
— Он меня забавляет. Вот только за него я не вступился бы так, как за тебя. — С этими словами Джон протягивает руку и словно поправляет за моим ухом несуществующую прядь. Я отвожу взгляд, как поступают люди, тесно прижатые друг к другу в вагоне метро или в лифте, но он берет меня за подбородок и легонько разворачивает к себе. В глаза не смотрит — смотрит на губы.
— Давай не будем.
Он морщится дважды: сначала от моего отказа, затем — от стука в дверь. Колотят так, что даже стены дребезжат.
— Джон! Я знаю, что ты там! Открой!
— Скоро передумаешь, — обещает он, прежде чем встать.
— Давай, измени мое будущее, — бормочу я ему вслед, и во владениях короля Джона появляется еще одна подданная — Вика. Распущенные волосы, за которыми она скрывала свой поцелуй с Джоном, сейчас красиво лежат на белоснежной ткани куртки. При виде меня Вика истерично всхлипывает и, пока я перебираю в уме слова, способные сделать ситуацию не столь отчаянно сериальной, убегает — мелкие камушки, которыми усыпана дорога между гаражами, хрустят все тише.
— Дура, — резюмирует Джон и собирается снова закрыть дверь, но я протискиваюсь мимо него на улицу и уже оттуда — по пустырю одиноко бродит мужчина с собачьим поводком в руке, но без собаки — скороговоркой объясняю про домашнюю уборку, и вообще, спасибо за откровенность, давай, до понедельника.
Вика стоит на дырявом мостике, облокотившись на перила. В отличие от худенькой Стаси, даже при всей ее любви к стразам, Вика заметна издалека — рослая, в сапогах-ботфортах, с распущенными волосами длиной до талии. Духи у нее приторные, не из новинок — похожи на «Нину» от Nina Ricci, первые из серии «яблочных» флакончиков. Сейчас я обошла бы ее десятой дорогой, если бы только знала, где та пролегает. Сама Вика меня не видит, и мне, пожалуй, удалось бы прокрасться мимо незамеченной, если бы не ее вздрагивающие плечи. Но нет, они действительно вздрагивают.
— Мы просто разговаривали. — Я обращаюсь то ли к ее плечам, то ли к самой себе. — Про магию. Смешно.
— Он тебе рассказал? — спрашивает Вика, не оборачиваясь. — Можешь не верить, но это правда. Мы делаем так, что наши желания исполняются. Почти любые, кроме…
— Да не нравится он мне, — убеждаю я теперь уже свои ботинки. — И никто в этом городе. Я вообще не собираюсь здесь задерживаться.
Она оттопыривает большие пальцы и вытирает потекшую тушь, только после этого я вижу ее круглое лицо и замазанную тональным кремом сыпь на щеках.
— Мечтаешь вернуться в Москву?
— Не мечтаю. — Глаза начинает щипать. Я всматриваюсь в ветви деревьев, нависшие над мостом. Никогда не видела столько птичьих гнезд. Пытаюсь их пересчитать, но сразу сбиваюсь. — Точно вернусь. Вопрос времени.
— Два года назад, — хрипло говорит Вика, — умирала моя мама. Тогда Джон научил меня, что надо делать. Было очень страшно, но я пошла и… — Она облизывает и без того обветренные губы. — Спасла ее. Моя мама жива. И мне насрать, веришь ты Джону или нет.
— Насрать так насрать, — соглашаюсь я.
Она снова проводит пальцем под глазами, внимательно изучает его, а потом прячет руки в карманы и отмеряет шагами несколько шатающихся досок, но тут я вспоминаю о важном.
— Вик!
Замирает, смотрит через плечо.
— У тебя случайно нет ненужной одежды?
***
Я возвращаюсь в тот день всякий раз, когда из-за угла дома вдруг показывается еще один дом и на какую-то долю секунды кажется, что между ними нет совсем никакого зазора, хотя на самом деле там помещаются парковка и небольшой магазин, а из чьей-то раскрытой форточки пахнет блинчиками. И под ногами жирная черная слякоть, а небо серое-серое, уже готовое к снегу, как и все мы здесь, внизу, но вместо белых хлопьев на шапки и куртки осыпается мелкая морось.
Он был очень веселым, когда мы прощались: вкусно рассказывал о том, как приедет и сразу же растопит баньку, достанет бочонок пива, подаренный соседом дядей Мишей, и с тем же дядей Мишей разопьет его после парилки. Девчонки, а? Может, передумаете? Но мама второй день страдала от мигрени и лежала с мокрым полотенцем на лбу, а я вообще наведывалась в деревню только летом, да и то ненадолго — не понимаю, как можно получать удовольствие от огорода, комаров и купания в мелком пруду с непрозрачной от ряски водой. К тому же мы с Мартом уже купили билеты в кино и договорились о том, чтобы завтра утром захватить с собой ноутбуки, встретиться на Чистых и готовиться к ЕГЭ в «Розетке и кофе». Мы с мамой смотрели через кухонное окно, как папа выходит из подъезда с небольшой сумкой на плече. Была суббота, три часа дня. Прежде чем сесть в машину, он помахал нам, и мы помахали в ответ. После этого мама ушла в спальню, а я убрала со стола тарелки, из которых мы с папой ели борщ, вымыла их и стала собираться, чтобы поехать в центр на встречу с Мартом. Самый обычный, долгожданный для всех выходной.