Я не спрашивала ни себя, ни других о жизни человека из дома у дороги. Я знала.
Так решил папа. Мой сильный, веселый папа, который спасал людей. Люди запирали в квартирах своих детей, напивались и забывали о том, что у них есть дети. Балансировали на карнизах, видя под ногами бесконечно прекрасную дорогу к звездам. Заселяли колодцы, заброшки и теплотрассы, сражались с демонами и бесами, искали другие миры, пытались проститься с этим, уставали и засыпали, не докурив. Но они, понимаешь, были Сашами, Ксюшами, Петями, Сонечками и Львами Владимировичами. Папа так их и называл.
Всех, Март.
Прости, – говорил ты тринадцатого сентября, когда убил Анну Николаевну Нелидову, – сегодня встретиться не получится, задержусь в тренажерке.
Прости, сегодня…
Прости, сег…
Прости.
Слушать это невыносимо. В день гибели Льва Коя мы долго обменивались голосовыми о последнем спектакле, на который сходили и тут же решили идти на следующий (ты перевел мне деньги, я скинула тебе электронный билет). Ты: «Я искал такое яблочко, которое не почернеет после укола… Я не нашел его». Эти слова из «Боженьки»[8] тебя зацепили. Только сейчас я понимаю, чем именно: я должна была стать тем яблочком, которое не почернеет после укола. Остаться с тобой даже после того, как прочитаю твою исповедь. Но не успела, не осталась.
Что изменилось бы, если бы ты знал их имена? Стопка бумаги с исповедью лежит на краю стола, крепко прижатая «Домом, в котором…». Я собиралась сжечь ее и закопать пепел, даже стащила с кухни коробок спичек, чтобы избавиться от этих записей сразу после того, как сотру нашу переписку в телеграме, но случайная мысль об именах тянет за собой другую: у меня есть нечто, чего нет у Сани Сориной. То самое знание, которого мне не хватало. Информация.
Саня сделала то, что хотела бы сделать я. И я завидовала ей. Завидовала, потому что она позволила людям, которых убил Март, говорить через нее после смерти. Как медиум, отдала им свой голос. Они назвали свои имена и рассказали, кем были при жизни, благодаря ей. Теперь я могла сделать то же самое.
Говорить. Это будет подкаст. Мой подкаст.
Я запрыгиваю на кровать и нависаю над столом, поджав под себя ноги, – неполезный, но отличный способ, удобнее, чем продавленное компьютерное кресло. Еще в прыжке намечаю кое-какой план: шесть выпусков – по одному на историю каждого из убитых тобой – нет, Мартином Лютаевым – людей. Я нахожу блокнот, который купила еще в Москве, но так ни разу и не воспользовалась, и быстро-быстро пишу, чтобы ничего не упустить.
Ни Майя Жданова, ни Майя Зарецкая не могут назвать себя. Но в варианте с анонимностью есть риск, что мне никто не поверит, и они будут правы: в разгар судебных процессов над Русских и Ремизовым проще всего хайпануть на теме. Доказательств, писал это мертвый Лютаев или не писал, все равно нет. Вот только если…
«Использовать голосовые сообщения», – чиркаю я, и бумага морщится от прикосновений моей вспотевшей руки.
Ничего страшного. Просто не буду читать комментарии. Но я должна рассказать о Марте и о том, как можно было не заметить такое.
К обеду воскресенья мне все-таки удалось разобраться, как извлечь голосовые сообщения из телеграма и вставить их в аудиофайл. Для того чтобы монтировать подкаст, я скачала бесплатную программу Audacity, несколько вечеров подряд смотрела видеогайды и пробовала сводить дорожки, которые записывала на диктофон айфона. Шведская стенка брата и спортивные маты внезапно оказались в этом полезны: я соорудила из них нечто вроде шалаша у стены, чтобы уменьшить шум, – это серьезно помогло, хотя время от времени приходилось делать паузы и выбираться наружу подышать.
Я как раз заканчивала начитывать фрагмент о жизни Анны Николаевны, чувствуя, как вместе с текстом заканчивается воздух, когда в прихожей лязгнул звонок, тети-Полины тапочки прошлепали по коридору, а сама она крикнула: «Майя!» – и вернулась к просмотру сериала. Я изучила все, что только смогла найти о бездомной учительнице: в какой школе она работала, каким человеком была, – всматривалась в ее немногочисленные фотографии при жизни и после смерти, обмирая от мысли, что это один и тот же человек. Пока работала, забыла и глядевшие снизу вверх глаза Ильи, и то, как он держал меня за ногу, пока целовал мой ботинок. Но всегда приходится возвращаться. Тем не менее я все еще в пижаме и никакие Майи в мои планы не входят.
За приоткрытой входной дверью стоит Вика.
– На, держи, – говорит она и протягивает мне небольшой пакет. – Это от меня и Стаси.
Я теряюсь настолько, что пытаюсь припомнить, не день рождения ли у меня. В пакете какие-то вещи – пестрые заношенные тряпочки, понятия не имею, зачем она их притащила.
– Старая одежда. Ты просила, – поясняет Вика. В ее пальцах с акриловыми ногтями сигарета, дым тянется прямо в прихожую. Тете Поле это не понравится.
– А, – хмуро говорю я. – Да, точно. Спасибо.
– Если тебе не в чем ходить, – продолжает она, – напиши объявление и повесь его в колледже. Только мобильный укажи.
Такое простое решение мне даже в голову не приходило, и я собираюсь внести этот пункт в свой планер, чтобы не забыть сделать завтра утром.
– Может, – говорю, – чаю?
Вика кривится, будто я предложила фотосъемку голышом.
– Мы вообще-то с Джоном договорились встретиться. – Держит паузу. Мне не терпится вернуться к своему подкасту. – В гараже затусим. – И смотрит выжидающе.
– Отлично, – говорю я, прежде чем захлопнуть дверь. Но тут же открываю ее снова и кричу: – Вик!
Она стоит как стояла, разве что моргает чуть чаще.
– Откуда ты знаешь мой адрес?
– Так все знают.
Я бросаю пакет вглубь прихожей и складываю руки на груди, чтобы слегка выразить свое возмущение.
– Ты Зарецкая, значит, сестра Димы Зарецкого, значит, живешь у его мамы.
– А Дима – местная знаменитость?
Вика фыркает носом:
– Козел он. Еще скажи, что про ребенка не знаешь.
– Майя! – кричит тетя. – Дверь закрой, всю квартиру прокурили!
Я послушно закрываю, только за своей спиной.
– Какого еще ребенка?
Вика отступает на шаг и озирается, словно, кроме нас, на лестничной клетке прячутся сто тысяч шпионов.
– Ты Прелю помнишь? – шепчет она, и я вздрагиваю: налитый кровью глаз тут как тут. – Так вот, у него есть сестра, Стефа. Она малолетка. – Мы с Викой примерно одного роста, но сейчас кажется, что она выше меня на голову, просто на глазах вытягивается. – Полгода назад родила. Димка сразу в армию свалил, еще до того, как Стефа рассказала своим, что Димка – отец ребенка. Иначе он бы его убил.
– Кто кого?
Вика снова оглядывается.
– Старший Апрелев – твоего брата. Он ходит в дэка на чтения Библии. У меня приятели тоже один раз сходили и ушли с середины – скукотища, одни бабки. А он туда ходит уже давно, и по их учению девушкам до свадьбы нельзя. – Вика начинает шептать: – Он ее на аборт не погнал, потому что ему батюшка на чтениях сказал, что это страшный грех. Хотя твоего брата даже батюшка не спасет, – добавляет она своим обычным голосом.
Я на всякий случай заглядываю в квартиру, чтобы проверить, не подслушивает ли нашу занимательную беседу тетя Поля. Но горизонт чист: телевизор бубнит, кресло поскрипывает, тапочки ведут себя смирно.
– Расскажи про Стефу. Сколько ей лет?
Вика достает из кармана куртки еще одну сигарету и прикуривает.
– Пятнадцать. Обычная девчонка. У них с Димкой любовь. С Джоном Димка в контрах был из-за того, что Джон Прелю постоянно гнобит, но это он просто Прелю плохо знал. Джон к Стефке катил, но она его отшила еще раньше, чем они с Димкой сошлись. Если хочешь знать, – усмехается она, – я думаю, что Джон тебя и в гараж позвал, чтобы отомстить твоему брату за свой провал со Стефкой.
– Мы с Димой, – говорю я, придавленная новой информацией о человеке, в чьей комнате сейчас живу, – последний раз виделись, когда нам было по три года. План так себе.
– Ну и забей тогда, – фыркает Вика и отправляет окурок в полет между этажами. – Ладно, пойду. Давай, пока.
Так значит, Дима заступался за Илью, надо же. Вот только после того, как Стефа организовала мне троицу бандитов в подворотне, я едва ли способна испытывать к ней симпатию.
– Такие дела, брат, – негромко произношу я вслух, чтобы если не сам Дима, то хотя бы его комната прониклась.
После разговора с Викой утреннего вдохновения как не бывало. Некоторое время уходит на то, чтобы доделать обложку для подкаста в приложении Canva: я просто выбрала один из шаблонов в стиле тру-крайм, добавила фотографию Марта, которую чаще всего использовали журналисты, и она узнаваема; осталось только написать название, которое должно быть достаточно заметным. Еще немного редактирую следующий текст, сохраняю его и создаю новый документ.
СБОР ЛИШНИХ ВЕЩЕЙ!
Друзья, если у вас есть одежда, которая вам больше не нравится или надоела, а выкидывать жаль, – время освобождать место для новой!
Приносите все ненужное (в хорошем состоянии) на ГАРАЖ-СЕЙЛ, который состоится через неделю.
Здесь можно будет купить вещи по выгодной цене.
Все вырученные средства поступят на счет девочки с детским церебральным параличом.
Давайте вместе подарим Яне жизнь!
«Лишние вещи» – так себе лингвистическая находка, но допустим. Перечитываю и остаюсь вполне довольна: вышло позитивно и без лишнего пафоса. В конце я указываю свое имя, номер группы и мобильный для связи. Дело за малым: найти, где бы это распечатать.
В кухне хлопает холодильник – видимо, тетя начинает накрывать на стол. Я спешу помочь, хотя никто меня об этом не просит, и, пока она ставит на плиту кастрюлю с щами и включает газ, достаю две тарелки и стаканы для лимонада, который купила утром. Тетя такое не покупает.