– Все в порядке, ничего не сломалось? – бормочу я через плечо, пока снимаю с полки невероятно хрустящий пакет и на вытянутых руках опускаю его в специальный маленький чемодан для коротких поездок.
– Домофон пришлось поменять: у старого звука не было. Я забыла написать тебе в чатик.
Разумеется, у нас есть чатик в ватсапе. Он называется «Уютное гнездышко».
– Да, спасибо. Вычти сама из следующего платежа, окей?
Она согласно угукает. Из прихожей я вижу, что на кухонном столе разложен ноутбук. Пока ребенок спит, Ева подрабатывает копирайтером. Как она сама говорит, чтобы не отупеть от постоянной игры в пирамидку.
– Ой, подожди.
Я достаю из сумки и отдаю ей простенький подарок, купленный в «Праздничном», – книжку для купания с мягкими клеенчатыми страницами, которым не страшна вода. Ева улыбается мне и выглядит довольно забавно: на ней флисовый комбинезон в виде единорога и носки с винными бокалами, а волосы нежно-розовые. В своем телеграм-канале Ева пишет, что устает, устает и снова устает. Что чувствует себя плохой матерью, но все «мамское» ей не очень интересно, даже с коляской она гуляет одна, потому что не выносит разговоров мам-ровесниц. Недавно она начала ходить на групповую терапию и с кем-то там подружилась. Я словно подглядываю за ней в замочную скважину, потому что мне она ничего такого не рассказывает – да и с чего бы?
– Вот, держи, утром привезли.
Доставка этих несчастных гирлянд в Коммунар стоила бы дороже их самих.
Илья за моей спиной отчаянно зевает и продолжает зевать все то время, что я обуваюсь. При этом он держит в руке телефон и смиренно водит по экрану пальцем, но стоит мне только взяться за куртку, как сонная тишина квартиры взрывается музыкой. Динамик хрипит сотней адских гитар, ни слов, ни мелодии не разобрать, я успеваю только сцапать Илью за воротник и вытолкать в тамбур, а Олежка уже ревет из-за двух дверей, и, честное слово, я готова сделать то же самое.
– Прости-и, – причитаю я, но Евы уже нет рядом. Сказать, что мне неудобно, равносильно тому, чтобы объявить, что весной на деревьях появляются листья. Мне хочется провалиться на девять этажей вниз и еще ниже, до самого центра земли. Я хватаю чемодан за ручку, прячу под мышку коробку с гирляндами и выкатываюсь в подъезд, заранее прислушиваясь, – тишина. Ильи нигде нет.
Ни в тамбуре, ни перед лифтами, ни в лифте, ни даже внизу.
Какую-то долю секунды я парю в пустоте, но затем опора возвращается. Привезти человека в Москву и сразу же его потерять!
Я стою с вещами перед подъездом и соображаю: номера его телефона у меня нет, но можно позвонить Джону. Он, конечно, не знает подробностей нашей поездки, но меня это волновать не должно. Главное – найти Илью.
«Ева, прости! – печатаю я наскоро в “Уютном гнездышке”. – Это случайность, прости, пожалуйста».
Она долго что-то набирает. Потом, видимо, стирает написанное, и в ответ мне приходит только: «Ничего страшного. Но у тебя странная подруга».
Подруга. И ты туда же. Что было у меня в голове, когда я позвала его с собой?
– Але, Джон, это Майя. Скажи, пожалуйста, у тебя есть номер Ильи? Потом объясню. Срочно. В смысле – только ВК? Хорошо, скинь ВК. В телегу скинь. Давай.
С чемоданом и коробкой я иду на пустую детскую площадку – пап, у меня голова закружилась! – и сажусь на качели. А если мы придем вместе? Просто познакомлюсь с твоими родителями. Да, хочу, мы с тобой уже пять лет сидим за одной партой. Несколько лет назад здесь все поменяли на пластик – пап, мам, это Март, вы его уже знаете, – а когда все сломалось, то на еще один пластик. В последний раз я видела Марта, когда ему было четырнадцать. А вы знаете, что вы очень красивый мальчик?
Мам, перестань.
– Мам, перестань.
Можно мы немного погуляем в «Царицыно»?
Конечно, вернемся к десяти.
Джон присылает ссылку на профиль Ильи. Свой я удалила, но приложение сразу предлагает его восстановить. Ладони становятся влажными, телефон едва не выскальзывает из рук. Я быстро, чтобы не передумать, соглашаюсь, перехожу в мессенджер – от одного только вида интерфейса меня мутит – и набираю короткое «Где ты?».
Темнеет все раньше. Ненамного, но ощутимо. В окнах по очереди загорается свет. Я всегда любила подсматривать в окна. Видела только люстры – рожковые, светодиодные, хрустальные, – телевизоры и игрушки на подоконниках. Однажды увидела голого мужчину. Спальный район, середина дня, мужчина с лохматым животом за тюлевой шторкой. Он стоял возле окна с сигаретой и тоже увидел меня, но вместо того чтобы уйти – заулыбался.
Я уверена, что в метро Илья не спускался: достаточно вспомнить, как затравленно он смотрел по сторонам на станции, а на эскалаторе цеплялся за мою руку. Может, вернулся в парк? И я тащусь туда, взмокшая от волнения и усталости, с коробкой и чемоданом. Всматриваюсь в каждое лицо и каждую рыжую макушку, пока сумерки не лишают меня способности различать цвета и лица. Проверяю телефон: сообщение не прочитано. Пишу Джону, чтобы он во что бы то ни стало раздобыл номер Ильи, и возвращаюсь к метро. Или все-таки уехал? Договорился о встрече с какими-нибудь ребятками, которых знает только по переписке в ВК. Дождался подходящего момента. И слинял бухать с новыми друзьями вместо того, чтобы сидеть с этой занудой на лавочке и уток кормить. Сдались ему вообще эти утки…
Наконец Джон скидывает мне номер. Я набираю и слушаю гудки. Слушаю гудки, кругами обхожу павильон метро и посматриваю на двух молоденьких полицейских, которые курят возле «Дикси». Когда я жила здесь, ненавидела этот тандем: «Пятерочка» и «Дикси», стена в стену, наливай-выпивай. Мы покупали там только молоко и хлеб, за остальным ездили в «Ашан» на Белую Дачу – до тех пор, пока такой же магазин не открылся поближе, в «Каширской Плазе».
Илья не отвечает. Я набираю снова, попутно придвигаясь к полицейским. Возможно, мне понадобится их помощь. Ничего не меняется: стоят над очередным алкашом. Я сдуваю с носа капельку дождя и отворачиваюсь. Нет, подожди. Волосы…
Я подхожу ближе и наклоняюсь: крашенные хной, с отросшими темными корнями. Кажется, что он лежит головой в ржавой луже. Во внутреннем кармане его куртки вибрирует мобильный.
– Илья, – говорю я и трогаю его за плечо. Он бессвязно матерится, но глаз не открывает.
– Ваши документы, – звучит сверху, и я начинаю рыться в сумке. Протягиваю не глядя. – Похожа на кого-то. И паспорт свежий. А что со старым?
– Потеряла.
– Угу. У нас ориентировок на нее не было?
Я замираю. Только не это. Пожалуйста, нет.
– Не пугай девушку, Кондратьев. Лицо правда знакомое. – Паспорт ложится обратно в мою ладонь. – Знаете его?
– Это мой друг. Все в порядке, мы сейчас пойдем домой.
– Тебе помочь довести? – спрашивает тот, который Кондратьев.
– Не надо. – Из метро выходят люди. Обычные люди, спешащие домой после рабочего дня. Влажный ветер доносит запах вареного лука. – Сейчас папа с работы приедет и поможет, я ему уже позвонила.
Кондратьев присаживается рядом со мной на корточки. Теперь наши глаза на одном уровне.
– У тебя дома-то как? Не обижают? Папка где работает?
Я выдерживаю его сочувственный взгляд:
– В МЧС. Все хорошо. Вы идите, все хорошо.
– А, ну понятно. Если что, зови. И друзей себе получше выбирай, ладно?
Мы пропустили обратную электричку. Да и куда его в таком состоянии пустят?
– Вставай, – командую я и хлещу Илью по щекам. С силой, без пощады. Только тогда он наконец на меня смотрит. – Вставай и держись за меня.
Набираю номер апарт-отеля. Знакомая история. Не думала, что еще когда-нибудь туда вернусь. Как тебе с тем, что из окон твоей детской видно чужой секс? Да ничего там не видно, я даже не знала, что здесь сдают квартиры на часы-сутки. Обычный жилой дом. Теперь ты будешь смотреть на него и вспоминать нас. Теперь я буду вспоминать нас в любом случае, Март. Тот же подъезд. Та же стойка ресепшен. Синий ковролин. Запах недавней уборки.
– Я только что звонила.
– Паспорт, пожалуйста. До шести утра, верно?
В шесть мы должны стоять на Павелецком, чтобы сесть в электричку и успеть на лекцию. Илья висит у меня на плече. Я молю небеса, чтобы он не блеванул.
– Проходите, по коридору направо. Пятый номер.
Мы останавливались в третьем в тот вечер, когда я должна была вернуться домой к десяти. Еще полчаса, давай поспим немного. Но мы не спим. Невозможно спать, когда мы рядом.
Я сгружаю Илью на заправленную постель. Тащу из ванной пластиковый таз и укладываюсь рядом прямо в джинсах и свитере: теперь я буду вовремя наклонять его голову над тазом и подносить воду, забываться поверхностным сном, прислушиваться к его дыханию, листать страницы в книжном приложении, не понимая ни слова, подходить к окнам и вглядываться в свои, за которыми сейчас принимают душ, ужинают, досматривают мультики и засыпают мои жильцы. «Ш-ш-ш», – говорю я Илье во время очередного спазма. Закуривая айкос, ухожу в темную кухню, но чутко ловлю каждый звук. Слышу, как он идет в туалет, писает и возвращается обратно. Снова забираюсь под одеяло и закрываю глаза. Дешево и быстро надраться в «Дикси». Вот же идиот.
– Джон…
– Я здесь. – У нас не слишком теплые одеяла, но есть пледы, и я собираю их в кучу, чтобы наколдовать немного уюта.
– На хуй иди, – бормочет он едва разборчиво. – Ты говорил, она лесбуха, раз тебя отшила, но ей не заходит Лиля. Я бы сам с ней замутил.
– Она? – шепчу я ему на ухо. – Кто это «она»?
– Дерьмо ебучее.
– Да, – говорю я, – оно самое, точно. Спи.
Но он утыкается лбом в мое плечо, и я глажу его по грязной голове, как подобранного на улице котенка. Внезапно и окончательно чувствую себя приезжей.
Слушай, ты должен уйти от Джона, пообещай, что больше не будешь его шутом, ты сам по себе, все получится, нужно только еще немного поработать, Джон тебе не нужен, он ломает тебя, и рано или поздно ты не справишься.