Мам, смотри
Вечером я загружаю первый выпуск подкаста «Не говори маме» на хостинг и долго лежу без сна, листаю новостные каналы в телеграме, чтобы отвлечься. За стеной тетя Поля ставит чайник. Мне не спится. В Москве к одиннадцатилетней девочке приставал курьер из службы доставки еды. Может, убийца Марта представился курьером? Надо купить новый матрас. Интересно, сколько он стоит? И шторы я бы, пожалуй, поменяла.
– Чаю хочешь?
– Да, – щурюсь я на свет, который тетушка впускает в спальню. – Иду.
Мы пьем обычный черный, без добавок. Есть еще вафельный торт, но он вызывает сомнения. Завтра выйдет подкаст, и моя жизнь либо изменится, либо… «Да куда она денется», – решаю я и тянусь за тортом.
– Май, – заговаривает тетя, отхлебнув из чашки. – А ты маме про все это говорила?
– М-м? – не понимаю я.
– Про биржу труда. И комнату сдать. Предлагала?
– Конефно, – говорю я через торт. – И не раф.
– А она?
– Ну… – Так много слов с тортом во рту я точно не произнесу, приходится сначала дожевать. – Она соглашалась, обещала все сделать и ложилась спать. Спала целыми днями. Если и правда собиралась, то все равно ничего не сделала.
– Ох, Светка… – бормочет тетя Поля в чашку. – Дуреха.
Непривычно говорить о маме. Непривычно, но, пожалуй, хорошо. В устах тети Поли ее имя перестает пугать меня. Светка, дуреха. Дуреха. Светка. Так же легко, как песочное печенье в форме звездочек.
– Сантехник приходил. Кран больше не течет.
– Сейчас переведу! – Телефон как раз под рукой.
– Да не…
– Я же обещала.
Тетушка читает уведомление о пополнении счета и округляет глаза:
– Это много, Майя. Я заплатила меньше.
– Пусть будет, ладно?
У нее дрожат губы.
– Спасибо. Оставлю для Димы. Вернется – одежда понадобится и на учебу…
Я возвращаюсь к себе, забираюсь под одеяло и мгновенно засыпаю. Неудобный матрас больше меня не смущает.
За ночь выпуск одобрили, и он стал доступен в iTunes, Castbox и Spotify. Перед занятиями в колледже у меня было десять прослушиваний, а после их стало около двухсот. Когда я шла в гараж, мне написал следователь по делу «санитаров», тот самый Масленников. Сообщение было гневным. Он даже записал голосовое, но я не стала слушать. Пригрозил перезвонить – и не перезвонил.
В гараже сидят Джон и девчонка, которая в день моего первого появления в колледже возвращала ему «Дом, в котором…». Юля, она собиралась прийти на мою распродажу. Сидя на узком диванчике, Юля и Джон передают друг другу бутылку вина. Она закинула на него ногу. Обмениваются впечатлениями о прочитанном, ха. Заметив меня, оба сворачивают свой книжный клуб и выходят. Напрасно Джон считает, что таким образом сможет меня наказать. Я не сделала ничего, за что должна чувствовать себя виноватой, и уж тем более не собираюсь вестись на манипуляции. Хорошо, что я вернулась к транквилизаторам, – в голове легко и прохладно. Огорчает одно: уборки предстоит немало.
Для начала я натягиваю резиновые перчатки и осматриваюсь. Выволакиваю из-за дивана картонные коробки с хламом: железки непонятного назначения – похоже, автозапчасти, еще пустые пятилитровые банки и съежившиеся от сырости журналы. За ними в пыли и паутине стоит серебристый магнитофон Panasonic. Вау! Я обмахиваю его тряпкой, открываю отсек для кассет – пусто. Зато в отсеке для CD обнаруживается самый настоящий компакт-диск. Я вытираю его о джинсы и кладу обратно. Чтобы дотянуться до розетки, приходится встать на колени – в этом положении меня и застает вернувшийся Джон. Дело сделано: лампочка на бумбоксе загорается – значит, исправен. Крайне довольная собой, я поднимаюсь и вешаю на запястье пластиковое ведро.
– Не подскажешь, где можно набрать воды?
По пути в гараж я видела ржавую водяную колонку, но не уверена, что она работает. Джон не отвечает. Заваливается на диван прямо в ботинках, с которых капает черная грязь, и утыкается в телефон. Тоже мне, король. Фанерный щит над его головой смешон, да и мечи никудышные.
– Я сниму эти штуки, ладно?
Чтобы дотянуться до них, мне приходится разуться и встать на подлокотник дивана. Джон нарочно занимает еще больше места. На его волосы и куртку опускаются хлопья пыли.
– Со стенами тоже что-то нужно сделать. Перекрасить их, может? В белый. Нет, в черный.
Так и не добившись от него ни слова, я выхожу за водой. Колонка оказывается рабочей – после того как я наполняю ведро, к ней подходит рослый мужик в черной одежде с двумя пластиковыми бутылками. Расплескивая воду, я пру ведро обратно в гараж. К счастью, Джона там уже нет.
Бумбокс выдает мощные гитарные аккорды. Я не знаю слов, а то начала бы подпевать во весь голос. Мне вдруг становится легко – настолько, что я распахиваю дверь, и ветер мгновенно выдувает из гаража затхлую табачную вонь. Пустые бутылки из-под водки и вина отправляются в коробки и вместе с ними – на свалку. Спина становится мокрой от пота, но сбавлять темп не хочется. Я сбрасываю куртку и хватаюсь за швабру.
– Круто тут у тебя.
За порогом мнется Стася. Войти не решается – боится наследить. Я убавляю громкость.
– Джона нет?
– Нет. – Пользуясь вынужденной передышкой, я делаю глоток индиан-тоника из заранее купленной литровой бутылки. Завтра нужно будет притащить чего-нибудь пожевать. – Ушел куда-то.
– Может, тебе помочь?
По глазам вижу: надеется, что откажусь. Как бы не так.
– Второй швабры у меня нет, но там в пакете полироль и куча тряпок – нужно протереть пыль, а потом освободим стены. Хорошо бы кресло передвинуть ко входу и все-все завернуть в пленку.
– Зачем? – спрашивает она плоским голосом.
– Чтобы можно было красить. Но пока что – пыль.
Некоторое время мы работаем молча, каждая в своем углу. Музыка чуть слышна.
– Майя, – подает голос Стася. – Ты реально ездила с Прелей в Москву?
– Да что ж такое. – Я выжимаю тряпку. – Мы ездили ко мне домой. Нужно было забрать кое-какие вещи для распродажи. Все.
– А Преля тебе на фига?
– Потому что он никогда там не был. Это просто поездка, почему меня все о ней спрашивают?
– И я не была, – почти шепчет она.
Я опираюсь на швабру и долго смотрю на Стасю, прикидывая, действительно ли она настолько глупа или все понимает, но сказать не может.
– Если Джон заставит тебя целовать мои ноги, то да, я обеспечу тебе прогулку по «Царицыно».
Смысла она явно не считывает и, судя по изменившемуся выражению лица, готова швырнуть в меня грязной тряпкой.
– А Илья это сделал, – говорю я как можно мягче. – Потому что боится Джона. Так себе история, поэтому мне хотелось показать ему выбор. Москву, например.
– Не знала про это. – Стася возвращается к полировке шкафа. – Теперь он пиздит, что той ночью тебя распечатал.
– Распеч… Ага. Ни много ни мало. Я что, похожа на человека, который никогда не был в отношениях?
– Преле все равно никто не верит. – От моей откровенности она окончательно сникает. – Ты так легко об этом говоришь…
– Вряд ли легче, чем Илья.
– По-другому. Как звали твоего парня?
– Неважно, – говорю я и налегаю на уборку. Придется повторить все проделанное еще раз пять, чтобы результат стал сколько-нибудь заметен.
– Почему вы расстались?
– Неважно.
– Ты его все еще любишь?
– Нет. – Я впервые признаюсь в этом кому-то, кроме себя. И впервые – вслух. – Но помню. Так что никакие новые отношения в мои ближайшие планы, как ты понимаешь, не входят. Тем более с Ильей.
– Он мерзкий. Не представляю, как вообще с ним можно захотеть.
«Из жалости», – думаю я, но вслух ничего не говорю.
– Я бы хотела его добиться, – снова подает голос Стася. – А Вика, наоборот, говорит, что мечтает разлюбить. Но он запал на тебя.
Это она не об Илье, конечно, – о Джоне. Бедная. Я понимаю, почему Джон тебе нравится: красивый мальчик, будто бы не отсюда. Но я все еще тушенка, в то время как вы, ты и твоя подруга, – вскрытые и вылизанные пустые банки. Всего этого ты, разумеется, никогда от меня не услышишь.
– Мне жаль. Это пустая трата времени.
Она обнимает меня за плечи. Настолько неожиданно, что я роняю швабру и просто стою, стиснутая кольцом ее рук.
– Не встречайся с ним, пожалуйста, – шепчет Стася хриплым прокуренным голосом. – И без тебя все сложно.
– Помоги сдвинуть шкаф, – прошу я, и мы двигаем чертов шкаф, сам по себе не тяжелый, но забитый чем-то – не знаю чем – настолько, что я опасаюсь за его сохранность – нет, стоит, хоть и кренится во все стороны сразу. Я смахиваю шваброй паутину со стен и потолка и заново осматриваю вагончик, пытаясь представить, каким он станет. – Матовый черный, – говорю, подняв указательный палец. – Слева будет надпись: «Если ты выбрал нечто привлекающее других, это означает определенную вульгарность вкуса»[18]. А здесь… Хм.
Я смотрю на Стасю. Она тоже глядит на меня во все глаза, чем в некотором смысле мне льстит.
– «И не могу сказать, что не могу жить без тебя, – поскольку я живу»[19].
– Ты крутая, – выдает Стася и сбегает, не закончив работу. Полку шкафа она протерла кое-как, придется переделывать.
Кивая в такт музыке, я передвигаю кресло к двери и роюсь в шкафу в надежде на то, что предыдущий владелец гаража был хозяйственнее Джона и оставил нечто большее, чем гору пустых бутылок. Так и есть. На антресолях, за стопками дисков, которые обещают мне нескучную компанию на всю неделю, хранится коробка из-под обуви с инструментами: ржавый молоток, плоскогубцы, клубок проводов и разнокалиберные гвозди. С этой коробкой, прижатой к груди, я сажусь на диван и начинаю выбирать самые прямые: три, шесть, девять – двенадцати вполне хватит. К счастью, потолок здесь настолько низкий, что стремянка мне не понадобится – достаточно обычного стула, и он пытается сбросить меня, как взбесившаяся лошадь. Успокоив себя тем, что в случае чего падать придется с не слишком большой высоты, я вколачиваю по шесть гвоздей в две противоположные стены, растягиваю на них свои гирлянды, чтобы посмотреть, как они будут выглядеть, и выключаю свет.