Заброшенность поначалу ранила его, но постепенно он привык спокойно сносить отсутствие внимания к себе, к постоянным хлопотам очередной предвыборной кампании, хаосу, воцарявшемуся в доме в преддверии важных званых приемов.
Нужда заставила его очень рано повзрослеть, и у него осталось стойкое неприятие семейной жизни. Уверенный, что в воспитании детей окажется не лучше, чем собственный отец, он исключил для себя вопросы женитьбы, привязанности, заполняя возникавшее временами одиночество ничего не значащими связями, чтобы развлечься и занять время.
Несмотря на то, что он старался выбирать женщин, чьи потребности были сродни его, временами какая-нибудь из них прилипала к нему, либо случайно, либо в надежде его изменить.
Подобные отношения он старался оборвать незамедлительно, правда, в душе оставался горький осадок. Его мало заботило мнение друзей, что он впустую растрачивает лучшие годы своей жизни. Он имел то, к чему стремился.
Или нет?
Смяв сигарету в маленькой пепельнице, которую держал в руках, он посмотрел на Лауру.
Она изменила все – его философию в отношении женщин, жизненные ориентиры и тщательно выстроенные планы. За какие-то четыре недели она перевернула все вверх дном, и он ничего не мог с этим поделать.
Мысль о том, что кто-то причинил ей боль, пытался убить, наполняла его жаждой мщения. Не быстрого и милосердного, но мучительно медленного, чтобы эта скотина молила о пощаде.
Стон то ли боли, то ли удовольствия сорвался с губ Лауры. Поставив пепельницу, Тед бросился к ней и нежно коснулся лица, предупреждая, чтобы она не ворочалась слишком резко.
Она открыла глаза и улыбнулась ему так, что от его изношенной защитной брони отвалился новый кусок.
– Почему не спишь? – промурлыкала она.
– Не могу заснуть.
– М-м-м. – Она не спеша потянулась, лениво, словно котенок. – Мне снился сон. По крайней мере казалось, что снится.
– Надеюсь, сон был хорошим?
– Самым лучшим. – Она обвила его шею руками. – Ты шептал мне замечательные слова.
Он засмеялся.
– Неужели?
Ее длинные, волнистые локоны соблазнительно рассыпались по подушке.
– Ты говорил, что я красивая и желанная.
– Это был не сон. Я так и сказал. – Он поцеловал ее в кончик носа. – Ты действительно красивая. И желанная.
– После этого ты говорил что-то еще.
– Что ты сводишь меня с ума?
– М-м-м. Нет, после этого.
Она не давала ему сорваться с крючка. Да и с чего бы? Разве ему не говорили, что женщины помешаны на слове «любовь»? Что они не устают слушать слова любви вновь и вновь?
Но и он произнес их не мимоходом, не в порыве страсти. О нет, он сказал твердо. И повторял в течение всей ночи. С большей страстностью, чем когда-либо в себе подозревал.
Что ж, придется научиться произносить их чаще. Она ведь будет настаивать. В этом он не сомневался.
– Мне кажется, я сказал, что люблю тебя. Ее глаза распахнулись шире.
– Ты говорил серьезно?
– А ты как думаешь?
– Судя по тону, да. Но опять же человек в пароксизме желания может наговорить всякого. – Она подняла бровь. – Может ведь?
– Только не этот человек.
Тихая улыбка осветила ее лицо, и она притянула его к себе.
– Скажи еще раз.
Он чуть не застонал, но произнес, почти касаясь ее губ:
– Я люблю тебя. Люблю тебя безумно. Люблю навсегда.
Глава 29
– Куда это ты собралась? – Подскочив на кровати, Тед уставился на Лауру, продевавшую тонкий кожаный ремень в петли своих серых брюк.
– Проснулся. – Она ласково улыбнулась. – Ты такой смешной, взъерошенный.
Он пригладил волосы рукой.
– Не увиливай. Куда собралась улизнуть?
– Вовсе не улизнуть. Я еду в «Сентинел». – Покрутившись перед зеркалом, она расправила воротник красной шелковой блузки на лацканах темно-синего пиджака. – Почему такой негодующий взгляд? Надеюсь, ты не мечтал, что я буду сидеть здесь день за днем и смотреть мыльные оперы, толстея от стряпни Ленокса?
– Что плохого в нескольких днях отдыха?
– Отдых – это роскошь, которую я не могу себе позволить. Видимо, ты забыл, что до истечения срока нашей договоренности с Лео и Джонни осталось всего два дня. Если к тому времени я не докажу, что Малкольм злонамеренно пытается выжить меня из бизнеса, и не узнаю его истинных мотивов, то все будет кончено.
– Твоя жизнь важнее, чем «Сентинел».
– Моя жизнь уже вне опасности.
– Ты уверена?
– Да, ведь я все еще жива. Поверь, если бы Енцо Скарпати хотел меня убить, он бы уже сделал это. – Тед попытался протестовать, но она остановила его поцелуем. – Вместо того, чтобы мешать, взял бы да и поехал со мной. Мне может понадобиться умный, симпатичный помощник в моем скучном расследовании.
Хмурое выражение тотчас исчезло с его лица. Когда она поцеловала его еще раз, он уже улыбался.
– Я знал, что рано или поздно ты возьмешь надо мной верх.
Человек десять тотчас бросились к Лауре, когда полтора часа спустя они с Тедом появились в отделе новостей. Заверив всех, что с ней все в порядке и состояние улучшается с каждым днем, мисс Спенсер попросила установить в ее кабинете второй компьютер.
За несколько минут она объяснила Теду, как получить доступ к базам данных «Нексус», с которыми работала газета.
– Что конкретно ты ищешь? – спросил он, когда на экране появилась газетная статья, датированная январем 1994 года.
– Доказательства того, что Енцо Скарпати лгал сержанту Сазерленду, утверждая, что раньше никогда не бывал в Остине.
Он развернулся в кресле и поднял на нее глаза.
– Я думал, ты пытаешься прищучить моего дядю.
– Именно – Поскольку он продолжал смотреть на нее, откровенно недоумевая, она пояснила: – Я долго думала, пока лежала в госпитале, и пришла к твердому убеждению, что убийство Джей Би, покушение на меня и то, что происходит сейчас с «Сентинел», – все эти события взаимосвязаны.
– Несколько дней назад ты вовсе не была в этом уверена. Что заставило тебя изменить свое мнение?
– Интуиция. И появление Карла Хансена.
Тед покачал головой:
– Ты ошибаешься, Лаура. Мой дядя не святой, но он бы и на пушечный выстрел не подпустил к себе человека типа Скарпати.
– Почему ты так считаешь?
– Потому что всю свою кампанию он построил на призывах к законности и порядку, обеспечению права людей жить без страха. Подозревать, что он может быть связан с преступниками, просто безумие.
– Я согласна, на первый взгляд подобный альянс неправдоподобен. Пресловутый босс мафии и политик голубых кровей. Но не следует сбрасывать со счетов тот факт, что Малкольм не только политик. Он сверх амбициозен и, по-моему, нечистоплотен. Только взгляни на суммы, собранные им за такой короткий срок! – Она продолжила, так как он хранил молчание: – На миллионы больше, чем действующий губернатор. Как ему это удалось?
– Деньги текут туда, где чувствуется сила. Малкольм сейчас и олицетворяет эту силу. Не забудь также, что многие из его сторонников – друзья моего отца. Естественно, проявляя щедрость по отношению к Малкольму, они демонстрируют верность Чарльзу. – Она чуть ли не с облегчением вздохнула, когда он взял ее за руку. – Я тебя не убедил?
Она сжала руку любимого.
– Тебе это неприятно?
Он улыбнулся.
– Нет. – Бросив взгляд на компьютер, он спросил: – Думаешь, ответ здесь?
– Надеюсь. Такому, как Скарпати, трудно было остаться незамеченным при установлении контактов в столице штата. Не припомню, чтобы мне попадалось что-нибудь о нем после того, как я стала издателем, но мы проверим еще раз в любом случае. – Она вернулась к своему столу. – Если ничего не обнаружим в файлах девяносто четвертого года, примемся за девяносто третий.
Сидя в своем кабинете за большим столом эбенового дерева, принадлежавшим еще его отцу, Малкольм поднял глаза и помахал листком бумаги, который только что подал ему брат.
– Что это за ерунда?
Чарльз, выглядевший бледнее, чем обычно, улыбнулся.
– Речь уступившего кандидата.
Улыбка Чарльза вызвала у Малкольма новый взрыв ярости.
– Я вижу, что это концессиональная речь. Но какого черта ты мне ее принес?
– Всегда не помешает знать, что сказать, если случится непредвиденное. Эта речь получилась великолепной. Ее подготовил мой…
Малкольм скомкал листок и швырнул его в мусорную корзину.
– Никакой концессиональной речи не будет. Сам отлично знаешь, что я, считай, избран. Но конечно, тебе легче умереть, чем признать это, не так ли?
Чарльз чуть прикрыл глаза.
– Ради Бога, Малкольм, не заводи старую песню…
– Знаешь, в чем твоя проблема? Ты не веришь в меня. И никогда не верил.
– Это неправда.
– Ах, нет? – Малкольм расправил плечи, став вдвое больше брата. – С того момента, как я пришел в политику, ты всегда считал, что я все делаю не так. И еще до того, когда я горбатился на тебя, руководя твоими кампаниями и добиваясь твоих переизбраний, в рыцари всегда посвящали других. А я оставался лишь младшим братом, которого ты держал при себе из жалости.
– Неправда. Я тебе уже говорил, что не испытываю к тебе жалости. Возможно, чувство вины. И сожаления. Но не жалость. И я отдаю должное твоим талантам. Я всегда их ценил. И в управлении предвыборными кампаниями, и в политической деятельности.
– Тогда почему ты всегда выступаешь против моих идей?
– Не против всех, – ответил Чарльз устало, – а лишь нескольких. Но это потому, что у нас разные взгляды. Ты ведь знаешь, что у меня большая склонность к либерализму, нежели у тебя.
– Прекрасное признание для республиканца.
– Я никогда не скрывал своих взглядов.
– И они не мешали тебе переизбираться раз за разом. – В голосе младшего брата послышался сарказм. – Как ты этого добивался, Чарльз? Последовал наконец моим советам и подмазал несколько карманов? Или всему виной твое неувядаемое обаяние?
На губах Чарльза появилась едва заметная усмешка.