Ощущение того, что вот-вот что-то произойдет, было почти осязаемым, как электричество, витающее в воздухе, и от него у детей по спине бежали мурашки.
– Раздевайтесь! Сейчас же! – выкрикнула Шелли.
Только не это.
Только не снова.
За что?
Иногда Никки и Шейн пытались сопротивляться. Но делали только хуже себе. Шелли злилась еще сильнее, а злить Шелли – с пылающим лицом и выпученными глазами – было все равно что самому прыгнуть в пасть огнедышащего дракона. В большинстве случаев они просто подчинялись. Никки впоследствии никак не могла вспомнить, за что мать злилась на них, и точно так же она не помнила, почему ни она, ни ее двоюродный брат не решались дать ей решительный отпор.
«Наверняка на то была причина, – говорила она, пытаясь разобраться, за что тем вечером мать набросилась на них. – Но я, честное слово, не помню, какая именно».
Они стянули одежду, думая, что их заставят вместе валяться в грязи, но Дэйва в тот момент не было дома. Он практически всегда руководил валянием, стоя в темноте и поливая их из шланга, и повторял команды, которые отдавала жена. Судя по всему, им грозило новое наказание, и ни один из детей не представлял, что их ждет дальше. Шелли велела Никки и Шейну взобраться вверх по холму за домом и сесть там спиной к спине.
– Будете сидеть, пока я не скажу, что хватит.
Потом она вернулась в дом и села смотреть телевизор вместе с Сэми.
Шейн дрожал всем телом, сидя голыми ягодицами на промерзшей земле.
– Я устал от этого дерьма, Никки, – сказал он.
Никки, нагая и заледеневшая, кивнула головой.
– Я тоже.
Облачка пара вырывались у Шейна изо рта.
– Я хочу выбраться отсюда.
– И я, – ответила Никки.
Они не отрываясь смотрели на дом, боясь, что Шелли выйдет оттуда со шлангом и окатит их холодной водой. Это было вполне в ее духе.
А может, заставит Сэми это сделать. Сэми, как узница концлагеря, сотрудничающая с охраной, существовала одновременно в двух мирах, жалуясь матери на сестру и сестре на мать, чтобы как-то продержаться.
Чтобы выжить.
Бывали моменты, когда Никки с Шейном смеялись над тем, что Шелли с ними вытворяла, но в тот морозный вечер на холме за домом у них просто не осталось на это сил.
– Это просто сумасшествие, – говорил Шейн. – Честно, я ненавижу твою мать.
– Я тоже.
Никки не просто слепо соглашалась с братом. Она действительно ненавидела Шелли. Тем не менее часть ее верила, что, несмотря на все издевательства, лучше иметь такую мать, чем никакой. У Шейна не было другой семьи. Неужели он не видит, что это лучше, чем ничего?
Шелли несколько раз выходила на крыльцо и, прислонившись к перилам, наблюдала, как дети трясутся, сидя спина к спине. Оба молчали. Любые мольбы, обращенные к Шелли, приводили к тому, что наказание становилось еще строже.
– Она выжила из ума, – сказал Шейн, когда Шелли вернулась назад в дом.
Никки не собиралась с этим спорить.
–Да, – ответила она, – я знаю.
Сидя на холме, они играли в свою любимую игру – как убить маму. Конечно, это было не всерьез. Просто детские фантазии о мести, которые они иногда себе позволяли.
Например, когда Шелли принимала ванну. Выйдя в холл в халате нараспашку, она приказывала Шейну и Никки набрать для нее воды.
– Налейте мне ванну, – говорила она ни с того ни с сего, когда вдруг испытывала такое желание.
Дети бросались в ванную и открывали краны. Шейн смотрел, как льется вода, а Никки подливала пену для ванны. Любимого аромата у ее матери не было: ей нравились и лаванда, и роза, и жасмин. Никки сидела на краю ванны и наблюдала за тем, как в ней поднимаются горы пены, а потом пробовала температуру воды рукой. За этим надо было следить особенно внимательно.
Горячая, но не слишком.
Шейн тоже смотрел на пену и улыбался.
– Надо бы принести сюда радио, – сказал он как-то раз.
Никки сразу поняла, к чему он клонит. Подняла голову и улыбнулась.
Шейн кивнул.
– Ага, и швырнуть его в воду, когда она сядет.
– Хорошая мысль, – сказала она.
Это была шутка, но благодаря таким шуткам между Шейном и Никки установилась прочная связь.
Стоило Шелли войти в ванную, они сразу умолкали. Она сбрасывала халат и погружалась в воду. Фантазии о том, как они казнят ее электрошоком, развеивались как дым. Несмотря на все, что она с ними творила, они не могли причинить ей вред.
Было уже совсем темно, когда Шелли наконец сказала Никки и Шейну возвращаться назад в дом.
– Надеюсь, вы усвоили урок, – сказала она.
Они ответили, что да, но на самом деле понятия не имели, за что Шелли на них разозлилась.
Часть третьяЛучшие подруги. Кэти
Глава шестнадцатая
Домом своего детства Сэми всегда считала Лаудербек-Хаус в Олд-Уиллапе. Дом стоял в конце длинной подъездной дороги, на опушке леса, а сразу за ним вздымались к небу гигантские сосны Дугласа, постепенно сдававшие свои позиции под натиском визгливых цепных пил.
За свои шесть лет Сэми ходила в детский сад всего два года, да и то лишь на полдня, потому что мать хотела, чтобы она сидела с ней дома и смотрела бесконечные сериалы на канале АВС. Их узы окрепли благодаря долгим часам на диване, когда они вместе смотрели телевизор и поглощали сандвичи с тунцом и маринованными огурцами.
Никки же сохранила о Лаудербек-Хаус совсем другие воспоминания.
Ей было девять, когда они переехали туда, и, хотя в предыдущих домах мать тоже «воспитывала» ее, там она еще держалась в пределах, которые можно было считать разумными. Но то, с чем Никки столкнулась после переезда в Лаудербек-Хаус, выходило за все границы. Отношения в семье заметно изменились еще и потому, что к ним присоединились новые люди.
Сначала Шейн, а потом Кэти.
Кэти Лорено впервые появилась на сцене как подруга Шелли, всегда готовая посидеть с детьми. Она была ее парикмахером и свидетельницей на свадьбе с Дэйвом. Крупная, под метр восемьдесят ростом, с темными волосами. Обычно она носила их распущенными и завивала кудри, но, как все парикмахеры, любила менять прически. Подстригала и отращивала. Выпрямляла и закручивала. Смеялась сама над собой и предлагала подарить щипцы для завивки своим подружкам, чтобы они тоже попробовали новую укладку.
Сэми, всегда готовая к компромиссам, приняла Кэти с распростертыми объятиями. «Кэти любила командовать. По крайней мере, так они (Шейн и Никки) считали. И это была правда. Но я ее полюбила. Она была мне как мать – в хорошем смысле слова. До того как поселиться с нами, она любила к нам заезжать и делала мне прически. И моим подружкам тоже. Привозила с собой свои парикмахерские инструменты и завивала нам волосы. Она была классная».
Старшие дети сердились, что в доме появился еще один человек, раздающий приказания. Сначала Никки и Шейн терпеть не могли Кэти, но в этом не было ее вины. Она была вынуждена вести себя в точности, как их мать. А им не хотелось ни еще одной матери, ни няньки.
Рождество 1988 года Шелли, которой исполнилось тридцать четыре года, встречала беременной третьим ребенком, что добавляло семье праздничного настроения. Никки, Сэми и Шейн с восторгом ждали появления на свет братика или сестрички. Никто не знал, что Шелли планирует еще одно прибавление.
– Кэти переезжает к нам, – объявила она.
Это заявление застало врасплох не только детей, но и Дэйва. Он знал, что Шелли очень дружна с этой девушкой-парикмахером, но жить вместе? Такого он не ожидал.
– И с какой это стати? – осведомился он.
– Родные выгоняют ее из дому, – ответила Шелли. – Ей негде жить. К тому же она будет мне помогать с ребенком. Как акушерка.
Дэйв не стал возражать, хоть ему и хотелось. Он и Шейна-то не собирался брать к себе, но его отец снова сел в тюрьму, и мальчику требовалась семья, чтобы не пойти по кривой дорожке. Но Шелли приняла решение, и ей было все равно, что скажет муж.
Шелли с Дэйвом затащили полуторную кровать Кэти и ее комод в холл на втором этаже, между спальнями Никки и Сэми. Развесили по стенам ее картины и фотографии, поставили плетеные корзинки и еще кое-какие вещи, которые она привезла с собой. Кэти было тридцать лет, из салона ее уволили, и она была рада поселиться у своих добрых друзей.
Детям Шелли преподнесла все так, будто они спасали Кэти от ее старой жизни, которую она больше не хотела вести, и Кэти это оценила. Даже очень. В самом начале Шелли даже говорила, что ей больше не надо работать: они смогут о ней позаботиться.
– Ты должна жить с нами, Кэти, – уговаривала она. – Нам будет весело вместе. К тому же ты очень мне нужна.
Эти последние слова и стали решающими.
Шелли действительно нуждалась в Кэти. Говорила, что та будет сначала ездить с ней на осмотры к врачу, а потом ухаживать за ребенком. К тому же в доме еще четверо непослушных детей, которым очень пригодятся ее суждения и здравый смысл. Кэти была рада услужить.
Никки скептическим взглядом наблюдала за тем, как обустраивается в доме мамина парикмахерша и лучшая подруга. От нее не ускользнуло, какие отношения связывали Кэти и ее мать. Кэти боготворила Шелли. Ловила каждое ее слово. Вознесла Шелли на пьедестал. И только радовалась этому.
– Никто на свете не работает так много, как твоя мама, – убеждала она Никки. – Не понимаю, почему ни вы, девочки, ни Шейн совсем не помогаете ей.
Если Кэти слышала что-то оскорбительное – по ее мнению – для Шелли, то тут же набрасывалась на обидчика.
– Да как ты смеешь! – шипела она. – Это неуважение!
Возможно, из-за того, что мать благоволила к Кэти, Сэми сразу полюбила ее. А вот Никки с Шейном считали ее занудной домработницей, которая только тем и занималась, что следила за ними и приказывала, что им делать. Это было все равно что иметь сразу двух матерей. Шелли успешно внушила Кэти, как ужасны двое старших детей: Никки не слушается, а Шейн вообще неисправимый.