– Подгоняйте ее! – кричала Шелли девочкам со второго этажа.
Сэми, трясясь от страха, не решалась игнорировать распоряжения матери и делала, что ей сказали.
Но в основном разбираться с Кэти приходилось Шейну.
Когда Шелли говорила ему ударить ее или пнуть ногой, он бил и пинал. Ему это не нравилось, но он выполнял приказания, потому что знал – в противном случае Шелли возьмется за него. Если он не делал того, что она говорила, его вываливали в грязи, голым прикручивали скотчем к батарее или заставляли спать на цементном полу без одеяла и без одежды. Шейн слушался Шелли еще и по другой причине. Пускай он ненавидел ее за то, как она с ним обращалась и что вытворяла с другими членами семьи, тетя Шелли была для него единственным подобием матери.
Он хотел угодить Шелли, не дать ей разозлиться. Делал, что она велела.
«Кэти боялась Шейна, – вспоминала Сэми. – Она считала его своим мучителем, хоть он и действовал по маминой указке. Он ее бил. Пинал ногами. Делал все, что мама ему приказывала».
Шелли заходила с разных сторон.
Один раз, когда Кэти бежала вверх по лестнице в попытке ускользнуть от Шейна, Шелли выскочила ей навстречу и схватила в объятия, словно пытаясь защитить. Притворилась ее спасителем, а не мучительницей.
Потом как-то раз Кэти пропала, и все принялись ее искать. В доме. За домом.
– Должна же она где-то быть! – сказала Шелли.
Никто не мог ее найти, пока Сэми не обнаружила Кэти, съежившуюся клубком, у матери в шкафу.
Оказалось, это Шелли посадила ее туда. Сэми слышала, как ее мать разговаривает с Кэти.
– Все будет хорошо, – шептала она. – Я смогу тебя защитить. Со мной тебе ничего не грозит, Кэти. Никто тебя не обидит, обещаю. Шейн не будет тебя бить. Никто не будет, вот увидишь.
Кэти плакала и благодарила Шелли, что она вмешалась и выручила ее.
«Мама вела себя так, будто не знала, где Кэти пропадала весь день. Но она знала. Она сама посадила ее в шкаф. Вроде как чтобы Шейн ее не бил, но на самом деле мама просто хотела, чтобы Кэти думала, будто она на ее стороне. Хоть это было не так», – вспоминала Сэми.
Сэми выпустила Кэти из шкафа.
Но такое происходило еще не раз.
Иногда, когда у них были гости, Шелли приказывала Кэти сидеть в шкафу, пока те не уйдут. Неважно сколько. Порой много часов. Кэти сидела, сжавшись в комочек, на полу и терпеливо дожидалась, когда полоска света появится между открывающихся дверей.
Кэти сильно похудела. Вся кожа у нее была в синяках и царапинах. Зубы стали выпадать. А волосы – длинные кудри, которыми она так гордилась, – Шелли обкромсала парикмахерскими ножницами. Никки потом вспоминала, как Кэти смотрела на них, когда мать их наказывала. У нее от этого вставал ком в горле. В глазах Кэти было понимание.
Понимание!
Кэти, ставшая главной мишенью изуверского стремления их матери причинять людям боль, понимала их чувства.
Кэти отказывалась принимать от детей какую-либо помощь. Знала, что если они попытаются ей помочь – спасти ее, – то станут следующими жертвами их матери и отца.
– Я бы хотела, чтобы вы могли спасти меня, – сказала она как-то раз. – Но вы не можете, я знаю.
Дело было не в том, что Кэти приносила себя в жертву ради них, и Никки это знала. Просто она решила, что ситуация безвыходная. По крайней мере, для нее.
«Меня очень раздражало, когда Кэти что-то нам приказывала, – говорила Никки годы спустя. – Временами я очень на нее злилась. Для нас, детей, она была как заноза в заднице. Мама дала ей всю власть, чтобы она чувствовала себя важной, незаменимой. Какой подросток захочет, чтобы чужой человек командовал им? Но в то же время я видела, какова она на самом деле. Кэти была по-настоящему хорошим человеком».
Глава двадцать первая
Хотя у Нотеков были деньги, чтобы поехать на каникулы куда-нибудь еще, они всегда выбирали поездку с палатками по штату Вашингтон. Дэйв вырос в его густых вечнозеленых лесах и на каменистых побережьях округа Пасифик. Шелли тоже. Леса в округе Пасифик и в соседнем Грейс-Харбор были темные, суровые, всех оттенков серого, но и в их неярких цветах было свое очарование. Они складывали в грузовик раскладные стулья, сумки-холодильники, палатку и катили в свои любимые места в Вестпорте.
Когда в коричневую «Тойоту» Нотеков усаживались Дэйв, Шелли, Шейн и девочки, для Кэти не оставалось места, и она обычно ездила в кузове. Даже если ей и было куда сесть, Кэти все равно отправляли в кузов, потому что так хотели Шелли и Дэйв. Как ни странно, она не возражала.
«Я не помню, чтобы она сопротивлялась, – говорила Сэми позднее. – Или чтобы жаловалась. Просто мама командовала: «Все, мы уезжаем. Кэти, лезь в кузов».
За год с того момента, как Кэти переехала к ним, она скатилась в семье до положения бесплатной прислуги. Ее брали с собой на каникулы, но не для того, чтобы она развлекалась. Кэти всегда находилась в стороне, если дети жарили на костре зефир или сосиски для хот-догов. Не сидела с Шелли и Дэйвом за кофе по утрам или вечером с бутылкой пива. Она таскала сумки. Устанавливала палатку.
«Ей просто говорили: «Кэти, подай это» или «Кэти, сделай то». Она делала все, что мама велела, но не была частью общей компании, – вспоминала Сэми. – Самое удивительное, что в то время я не видела в этом ничего странного. Мы, конечно, были детьми. Но нам казалось, что все так, как и должно быть».
Вместо того чтобы спать в палатке вместе с остальными, первую ночь на природе Кэти провела под машиной.
На следующий вечер Шелли придумала, как ее устроить.
«Я думаю, будет здорово, если ты станешь спать в кузове, Кэти!» – вспоминала Никки слова матери, которая помогла подруге забраться в кузов, а потом наполовину прикрыла его крышкой.
«Помню, как мать смеялась тогда, – рассказывала Никки. – На следующее утро Кэти проснулась и выпала из кузова. Свалилась прямо на землю».
Шелли была крайне ленива. Это понимали все, исключая разве что Кэти. Она могла накапливать горы посуды вокруг дивана, на котором любила валяться. Иногда пища присыхала к тарелкам настолько, что они склеивались вместе. Горы грязного белья высотой с Эверест громоздились по дому до тех пор, пока не выяснялось, что семье нечего носить.
Однажды Шелли сказала девочкам, что они должны ей кое с чем помочь – сейчас все поедут в автоматическую прачечную.
– Позовите Кэти, – велела она им. – Сегодня ее никак нельзя оставлять одну.
Девочки сгрузили грязное белье в пластиковые пакеты, затащили в машину, и Кэти забралась в кузов.
К тому времени она заметно ослабела, и Сэми сразу поняла, что Кэти уже не станет лучше. Она теряла здоровье, хоть Шелли и говорила, что Кэти в полном порядке.
После того как они доехали до прачечной и загрузили полдюжины машин, Сэми стала периодически бегать к грузовику проверять, как там Кэти. Она разговаривала с ней через крышку багажника, потому что Шелли приказала девочкам ни под каким предлогом не выпускать Кэти наружу.
– Как ты там? – спрашивала Сэми.
– Нормально, – отвечала Кэти. – Как у вас стирка?
– Все в порядке, Кэти.
– А какая на улице погода?
– Хорошая. Очень хорошая.
Сэми вернулась назад, отвратительно чувствуя себя, и прибежала снова спустя пару минут.
– Все уже сушится, – сообщила она. – Осталось совсем недолго.
– Никаких проблем, – сказала на это Кэти. Голос из-под крышки багажника звучал глухо.
– Скоро еще поговорим.
Да, они говорили как обычно. Не драматизируя. Не скандаля. Кэти не стучала кулаками и не пыталась выбраться из кузова. Не толкала ногами крышку. Не жаловалась, что внутри темно и что ей жарко и неудобно. Она вела себя спокойно. Смиренно ждала, пока они вернутся домой и она сможет вылезти, чтобы и дальше помогать Шелли.
И хотя Кэти была согласна ездить в кузове, голой работать по дому и глотать любые таблетки, которые Шелли ей давала, та все равно находила способы еще поиздеваться над ней. Просто потому, что ей этого хотелось.
Однажды девочки с ужасом наблюдали, как мать усадила Кэти на крыльце, надела ей на голову миску для салата и острыми профессиональными ножницами обрезала ее длинные кудрявые волосы, которые служили Кэти, парикмахеру, визитной карточкой. Слезы катились у Кэти по щекам, но она молчала. Пряди волос неопрятной кучей лежали на досках террасы.
– Дети! – воскликнула Шелли, разделавшись с шевелюрой подруги. – Только посмотрите на новую стрижку Кэти! Правда, чудесное укороченное каре?
На Кэти невозможно было взглянуть, не выдав своих истинных чувств. В том, что сотворила с ней их мать, не было ничего чудесного. Никки показалось, что это худшая стрижка, которую ей когда-либо приходилось видеть. Настолько плохая, что так не могло получиться случайно.
– О да, – ответила Никки. – Мне очень нравится. Выглядит прекрасно!
Сэми мутило от отвращения, но она тоже согласилась:
– Тебе идет, Кэти!
Они прекрасно знали, что любой другой комментарий привел бы к весьма печальным последствиям. Может, для Кэти. А может, и для них. С их матерью никогда нельзя было знать наверняка. Возможно, идею с уродливой стрижкой Шелли почерпнула из собственного детства, когда бабушка Анна обрезала ей волосы, чтобы проучить ее мачеху, Лару. «Ты ее толком не расчесываешь! Пришлось все отрезать!»
Как Лара, Никки предпочла держать рот на замке. Все вернулись обратно в дом.
– Почему Кэти позволяет маме делать с собой такое? – спросила Никки, когда была уверена, что мать их не слышит.
Сэми не знала. Шейн повторил то, что говорил уже много раз:
– Потому что твоя мать сумасшедшая. Вот почему. Кэти боится ее до смерти. И мы все тоже.
Глава двадцать вторая
Наверное, дело было в таблетках. До переезда к ним Кэти была совершенно нормальным человеком. Имела свое мнение о разных событиях, происходивших в мире. Держалась как уверенная в себе личность. Уж точно не чувствовала себя боксерской грушей, живущей от удара до удара.