«Маме приятно было измываться над Кэти, – рассказывала Никки, сидя вечером в своем доме в пригороде Сиэтла, пока ее дети играли на улице, а она в памяти вернулась в те времена, когда была подростком в Реймонде. – Я не могу сказать почему, но ей точно нравилось. Но та пытка больше не повторилась. «Качели» убрали прочь. Больше мы никогда их не видели».
Избиения. Утопление. Бесконечные дни в насосной. Шелли проявляла исключительную изобретательность в том, что касалось издевательств над Кэти. Как будто Кэти вообще не была человеком. Шелли обращалась с ней, как худший садист с беззащитным животным. Кормила испорченными продуктами из холодильника, которые перемешивала вместе в блендере.
– На-ка, выпей коктейль, Кэти!
Руки Кэти тряслись, когда она брала стакан и смотрела на его серо-коричневое содержимое.
Шелли заглядывала ей в глаза.
– Ну что, вкусно?
Кэти покорно пила жижу, состоявшую из испорченного фарша для гамбургеров и других просроченных продуктов.
– Да, очень, – говорила она. – Спасибо, Шелли.
В другой раз Никки видела, как ее мать наполнила детскую чашечку солью из кухонного шкафа. Она не знала, зачем Шелли это делает, и ей стало очень любопытно. Шелли позвала Шейна ей помочь, и он сделал, как было приказано. Никки побежала за ними к насосной. Она старалась держаться на расстоянии, поэтому предпочла затаиться в траве и поглядеть, что будет после того, как мать отопрет дверь.
Шелли протянула чашечку Кэти, которая к тому моменту даже встать без посторонней помощи не могла.
– Давай, съешь эту чертову соль!
Кэти жмурилась от яркого дневного света.
– Нет.
Шелли сказала, что соль ей поможет.
– Это от твоих отеков на ногах.
«Я, конечно, не была врачом, но могла с уверенностью сказать, что соль никак не поможет Кэти, – вспоминала Никки. – А мать вела себя так, будто и правда пытается лечить ее. У нее всегда было объяснение тому, что она творила с Кэти».
Кэти пыталась сопротивляться, что было для нее нехарактерно. Обычно она сразу покорялась.
– Я не хочу.
Но Шелли не собиралась уступать.
– А ну ешь! – закричала она. – Все, до самого дна, Кэти!
Кэти держалась из последних сил. Но, как обычно, не смогла устоять против стальной воли Шелли.
Никки не видела Кэти с места, где пряталась в траве, но слышала, как та отказывалась съесть соль и как мать с Шейном кричали на нее.
– Давай, ешь эту чертову соль! Что, весь день тут с тобой стоять?
Потом до Никки донесся другой звук: Кэти отплевывалась, пытаясь проглатывать соль. Мать и Шейн стояли над ней до тех пор, пока она не доела все до крупицы.
– До конца, давай!
После этого Шелли дала Кэти какие-то таблетки и сказала их тоже съесть. Дальше они заперли дверь и ушли.
Глава тридцать вторая
Никто не замечал, что в маленьком красном доме на ферме Монахон-Лэндинг происходит что-то странное. Позднее люди говорили, что у них были кое-какие подозрения, но за исключением жалобы одного из соседей, который сообщил властям, что владельцы фермы не смотрят за своими лошадьми, никаких заявлений не поступало. Даже после того, как дети в школьном автобусе видели женщину, бегавшую голой по двору. Шелли с ее ложью насчет замыкания в джакузи быстро погасила все слухи.
Никто не слышал, как Кэти кричала, когда ее избивали или окунали головой в ведро.
Никто не заметил участков размокшей земли там, где валялись в грязи Шейн и Никки.
Ни один человек.
Тем не менее в доме нарастало предчувствие беды. Оно было тяжелым, словно свинцовый фартук, который стоматолог надевает пациенту, чтобы сделать рентген. Никки и Шейн, уже подростки, обсуждали это, когда убегали покурить в лес за домом. Они сплотились как никогда из-за того, что Шелли с ними творила.
И из-за того, что она творила с Кэти.
Дело было плохо.
– Ей надо бежать, – говорил Шейн.
– Она не сможет, – отвечала Никки.
И это была правда.
Кэти с трудом дышала даже в сидячем положении. Не могла стоять без опоры. Глаза у нее стали мутными, кожу исчертили распухшие красные следы от побоев, перемежавшиеся синяками. Каждая такая отметина напоминала об очередном разе, когда Кэти вывела Шелли из себя. Шелли сказала Сэми, что им надо отвести Кэти из насосной в дом, чтобы та приняла душ или ванну.
– Это ей поможет, – настаивала она.
Сэми обрадовалась, что Кэти попадет внутрь. В доме работало отопление. В тепле Кэти станет лучше, она была уверена. Кэти провела взаперти в насосной несколько недель, может, даже месяцев. Впоследствии Сэми не могла точно сказать, сколько продолжались истязания, которые придумывала ее мать. Но она могла разозлиться на кого угодно – под прицелом были все члены семьи, и все постоянно находились в напряжении.
– Хорошо, мама.
Кэти стонала при каждом шаге, когда они вели ее через лужайку в дом и потом через гостиную в ванную, прилегавшую к родительской спальне. Все ее тело пестрело синяками, а кожа висела складками из-за потери веса. С момента переезда к Нотекам она потеряла больше пятидесяти килограммов. Теперь, когда она так исхудала, Шелли уже не говорила, как «роскошно» выглядит ее подруга.
Шелли вела себя так, будто душ – это огромное поощрение с ее стороны. Собственно, так оно и было. Кэти не пользовалась ванной в доме уже несколько месяцев. Гигиенические процедуры для нее ограничивались струей отбеливателя из бутылки и поливанием из шланга.
– Тебе очень понравится, Кэти, – приговаривала Шелли, обращаясь к подруге. – От теплой воды сразу станет лучше.
Кэти в ответ бормотала что-то нечленораздельное. Сэми видела, что она и правда благодарна за возможность принять душ. Когда стало ясно, что она не сможет стоять на своих ногах, Шелли предложила Кэти принять ванну. Даже сама открыла краны.
Когда они сажали Кэти в ванну, та поскользнулась и попыталась уцепиться за стеклянную дверцу душа. Дверца слетела с петель и разбилась о пол. Во все стороны брызнули осколки закаленного стекла. Кэти закричала, и Сэми попыталась помешать ей упасть, но та рухнула на пол и сильно порезала ноги и живот.
Даже спустя много лет при воспоминаниях о том дне глаза Сэми наполнялись слезами.
– Это очень тяжело, – говорила она, возвращаясь назад во времени. – Я стараюсь не представлять ее себе, но все равно вижу. Сплошные синяки и порезы. И все это сделала моя мать. Кэти была как одна открытая рана.
Сэми почувствовала, что настроение в комнате переменилось. К этому моменту Никки тоже присоединилась к ним. Шелли заговорила ласковым голосом и принялась гладить подругу по голове.
– Все будет в порядке, Кэти, – повторяла она, глядя по очереди в глаза обеим дочерям.
Сэми знала, что ее мать напугана. Шелли вела себя так, будто пыталась уговорить Кэти в том, что все будет хорошо, хотя сама понимала, что обратной дороги нет. Кэти надо в госпиталь. Но Шелли настаивала, что справится самостоятельно.
Вылечит ее.
Спасет.
– Теперь ты будешь жить с нами в доме, Кэти, – сказала Шелли. – Ты же рада этому, правда?
Кэти снова что-то неразборчиво пробормотала. Похоже, согласилась с Шелли.
Втроем они усадили Кэти на унитаз и попытались остановить кровотечение с помощью полотенец и туалетной бумаги.
Никки вышла из ванной в слезах, потрясенная до глубины души. В следующий раз, когда она увидела Кэти, мать уже сделала все, чтобы остановить кровь. Но некоторые порезы все равно следовало показать врачу.
«Мать ее всю завязала бинтами. Кровь перестала течь, но надо было отвезти ее в госпиталь и наложить швы».
Никки рассказала Шейну, что произошло, и он вскипел.
– Ей надо в больницу, – сказал мальчик. – Это неправильно. Мы все это знаем.
Дэйв в то время занимался расширением прачечной, выходившей на задний двор. Пристройка была еще не закончена. Но, в отличие от насосной, там было сухо и тепло. Шелли отнесла туда широкий матрас с подушкой и одеялами. Уложила Кэти в постель и сказала, что все будет в порядке.
Это была ложь. Сэми показалось, что и Кэти это понимает.
В ее глазах был страх. Недоверие. Растерянность.
Вскоре после того, как Нотеки переселили Кэти в прачечную, девочки с Шейном повели ее в гостиную смотреть телевизор. Она с трудом держалась на ногах, и ее приходилось поддерживать с обеих сторон. Они сидели вместе на диване и смотрели мультики, которые очень нравились Тори. Кэти не спала, но и не бодрствовала, а пребывала в каком-то промежуточном состоянии. Сэми дала ей одну из игрушек Тори, маленький пластмассовый телефон с двумя проводками, которые надо было защелкнуть между собой. Кэти держала их своими стертыми от работы пальцами, но не могла справиться с задачей, которую трехлетка выполняла без труда. Она пыталась раз за разом, но проводки не защелкивались. Детям все стало ясно. Они не сомневались, что у Кэти пострадал мозг.
Позднее Сэми отыскала узкую деревянную планку и приколотила ее над матрасом Кэти к неотделанным стенам, из которых торчали гвозди, чтобы та могла, держась за нее, самостоятельно подниматься. Практически сразу же Шелли велела все убрать.
– Но почему? – спросила Сэми. – Ей же так удобнее!
Шелли многозначительно посмотрела на дочь.
– Ты не понимаешь, – сказала она, пытаясь обратить добрый поступок Сэми в глупый промах.
– Кэти просто ленивая, а ей надо окрепнуть. Ты только мешаешь ей, Сэми. Мы же хотим, чтобы Кэти поправилась? Она должна вставать сама.
Сэми не стала спорить с матерью. Девочка знала, что Кэти не ленится – она очень-очень больна. «Она не могла ходить. Падала, поднималась и падала снова. Не могла держать равновесие. Зубы все выпали. И волосы тоже».
Однажды, вернувшись из школы, Сэми убедилась, что мать не смотрит, и пробралась в прачечную. Присела на корточки возле матраса и потрогала рукой пальцы Кэти. Они были холодные.
– Кэти, – прошептала Сэми. – Я пришла посмотреть, как ты.
Сэми подтянула одеяло и поправила подушку у Кэти под головой. Та захрипела, но ничего не сказала. Ее глаза были направлены на девочку, и, казалось, Кэти ее видит. Но больше никакой реакции.