– Уж прости меня, Шелли, дорогуша! – говорил он.
– Ты что, оскорбить меня хочешь этим своим тоном?
Рон отступал.
– Извини, дорогая.
Вскоре она начала осыпать его ругательствами.
Это было очень невежливо, некрасиво. Тори не могла поверить, что ее мать так обращается со своим другом.
– Не хочу, чтобы такой безмозглый сморчок, как ты, так со мной говорил, – заявляла она. – Ты мне отвратителен, Рон! Уйди с моих глаз и держись подальше от моей девочки. Ты на нее плохо влияешь.
Дальше стало только хуже.
Гораздо хуже.
А вот у Тори, с тех пор как Рон переехал к ним, жизнь начала налаживаться. Мать переключила внимание на нового постояльца Монахон-Лэндинг. Если раньше Тори подвергалась наказаниям за малейшую провинность, теперь главной жертвой Шелли стал Рон.
«У нее становились такие страшные глаза, а потом она бросалась на него и выталкивала на улицу. Я не знала, что происходило дальше, потому что мама приказывала мне сидеть у себя в комнате».
Так происходило каждую ночь.
И каждый день. Рон больше не сидел за столом с Тори и ее матерью. Шелли кормила его хлебом и водой. И дважды в день давала по горсти таблеток.
– Что это за лекарства, которые ты ему даешь? – несколько раз спрашивала Тори.
– Снотворное, – отвечала мать. – Чтобы он стал поспокойнее.
Рон изменился сразу же, как только Шелли перешла к насилию – и таблеткам.
«Он был одним из самых умных людей из всех, кого я знала, но после того, как переселился к нам, он все забыл, – рассказывала впоследствии Тори. – Перестал быть самим собой. Все время витал где-то в облаках».
Шелли изгнала Рона из спальни наверху. Сделала это решительно и бесцеремонно, как фокусник, выдергивающий скатерть прямо из-под тарелок с угощением. Она отобрала практически все его вещи и велела спать на полу в компьютерной комнате. По какой-то причине Рон не сопротивлялся Шелли. Он теперь вообще редко заходил в дом. С утра она выдавала ему список дел длиной с простыню, и большую часть времени Рон проводил во дворе.
Дальше Шелли пустила в ход свой излюбленный прием: ограничила ему доступ в туалет. Сказала, что он должен спрашивать на это разрешения. Компьютерная комната находилась на втором этаже, а ванная и диван, где она лежала и смотрела телевизор ночи напролет, – на первом, поэтому он никак не мог туда пробраться без ее ведома.
– Шелли, дорогуша, можно мне в туалет? – спрашивал он.
Ответ всегда был «нет».
Снова – как та скатерть у фокусника в руках.
– Только не в моем доме.
– Дорогуша, тогда куда же мне идти?
– Делай свои дела на улице. Не хватало, чтобы какой-то сморчок использовал мою ванную.
Так с тех пор и пошло.
Когда Рону нужно было справить нужду ночью, он мочился в бутылку и потом прятал ее.
Однажды утром Тори захотелось включить компьютер, а Рон еще не успел вынести бутылку, потому что был занят. Она увидела емкость с мочой, и Рон это заметил. Тори не понимала, почему он такой глупый. Если Шелли ее найдет – а это лишь вопрос времени, – ему придется несладко. Почему он не послушался маму? Он ведь знает, что ему грозит. Она ужасно разозлилась, что Рон проявил недальновидность.
Тори спросила обвиняющим тоном:
– Почему ты это сделал?
Рон смутился.
– Извини, Тори, – сказал он. – Мне очень жаль.
Позднее Тори не раз проигрывала ту сцену у себя в голове, и ей было очень стыдно. Она повела себя так, будто сердится на него, хотя имела в виду совсем не это. Она просто не хотела, чтобы мать кричала на Рона и била его.
Хотя Тори ему и не говорила, она поступала точно так же. Не хотела тревожить мать скрипом ступеней посреди ночи, боялась ее гневных тирад и поэтому тоже писала в бутылку. А утром потихоньку выливала ее в окно.
Ей просто хотелось, чтобы Рон проявил сообразительность.
Время от времени Шелли спрашивала младшую дочь, помнит ли она Кэти. На фотографиях, где присутствовала Кэти, Тори была совсем маленькой. Она знала, что когда-то Кэти жила с ними, но не представляла, какую роль та играла в их семье. И не понимала, почему мать регулярно заговаривает о ней.
– Тебя кто-нибудь спрашивал про Кэти?
– Нет, мам.
– Кто-нибудь в школе? Или соседи?
Тори качала головой.
– Никто. Честное слово.
Глава пятьдесят первая
Персонал Агентства по делам пожилого населения в Олимпии не понимал, как Шелли Нотек удалось получить – и сохранить – должность социального работника при таком странном и переменчивом отношении к делу. Помощь пожилым людям? Серьезно? Она совершенно не умела правильно вести себя с клиентами и либо чересчур включалась в их проблемы, либо проявляла совершеннейшее равнодушие. В декабре 2000 года начальник вынес ей два взыскания. Одной клиентке Шелли сказала, что той не надо принимать лекарства, и другие сотрудники беспокоились, что ее вмешательство в распоряжения врача может привести к трагическим и необратимым последствиям. Другой инцидент касался клиентки с невысоким доходом, у которой Шелли украла дорогую скатерть ручной работы. Шелли тут же придумала отговорку – мол, клиентка сама подарила ей скатерть в благодарность за то, что она помогла ей с переездом. Но женщина все отрицала.
Шелли врала коллегам в лицо. Сначала про всякие мелочи, но со временем ложь стала более серьезной. Она нарушала рабочий график. Постоянно опаздывала и могла заявить, что ездила к клиентам, хотя все в агентстве считали, что нет такой причины, по которой социальный работник может потребоваться клиенту в столь ранний час. Сказала на работе, что разослала клиентам рождественские открытки, но их никто не получил. Когда пришло время отправляться на рождественскую корпоративную вечеринку в Абердине, Шелли заявила, что впервые об этом слышит. И, хотя был разгар рабочего дня, отказалась присутствовать на празднике, объяснив это тем, что у нее запланированы с Дэйвом какие-то дела. Прослушивала автоответчик агентства у себя из дома и стирала сообщения, не передавая информацию тем, кому она была адресована.
Во время плановой проверки в конце января 2001 года Шелли признала, что могла бы работать лучше. Пообещала исправиться, но в следующие несколько месяцев продолжала катиться под откос.
Менеджер записал, как отзывалась о ней напарница.
«Она не может положиться на Мишель. Говорит, что Мишель лжет и придумывает себе оправдания. Она считает, что Мишель скомпрометировала себя в глазах местного населения».
Когда один из сотрудников отказался сообщить Шелли дату своего рождения, она за его спиной позвонила по его домашнему номеру и узнала дату у жены. А потом устроила вечеринку-сюрприз с тортом, воздушными шарами и тому подобным.
На вечеринку Шелли пригласила всех, кроме напарницы, пожаловавшейся на ее плохую работу. Это был хорошо продуманный удар ножом в спину. Некогда они с этой женщиной считались подругами. В городе было немного таких, кого Шелли могла считать своими друзьями. Она говорила, что раньше очень любила свою напарницу. Их дети играли вместе.
Но Шелли было наплевать. Она вышла на тропу войны. «Иногда, – говорила она, – ты даже не знаешь, как далеко человек способен зайти, чтобы получить желаемое».
После плохой оценки рабочей деятельности Шелли, 20 января 2001 года, Рон Вудворт написал письмо ее начальнику, в котором высоко оценивал то, как она ухаживала за его матерью. Первая часть письма предназначалась ее супервизору, и там говорилось, какая Шелли заботливая и вежливая, а дальше следовали восторги и похвалы.
Она, по его словам, была единственной на миллион.
«Большинство государственных служащих быстро учатся выполнять лишь тот минимум обязанностей, который требуется, чтобы не потерять работу. И ничего больше! Это постыдно и совершенно неправильно. Миссис Нотек же абсолютно убеждена, что настоящий социальный работник должен стремиться всеми силами помогать своим клиентам в решении любых проблем, с которыми они сталкиваются. Многие жители Реймонда подтвердят мои слова о стремлении миссис Нотек всячески способствовать ее подопечным в разрешении их сложностей. Миссис Нотек очень выручила мою мать, когда в прицеп ее трейлера случайно въехал на машине один из гостей трейлерного парка».
Рон подписал письмо сам и подделал подпись матери.
Попытка была неплохая, но чересчур запоздалая. 27 марта 2001 года Шелли получила письменное предупреждение: если так продолжится и дальше, ей грозит увольнение. В разговоре с супервизором она оспорила все обвинения, но потом признала, что они в основном справедливы. Но ее отношение к служебным обязанностям нисколько не улучшилось после той встречи.
«…Миссис Нотек спорит с руководством и не признает своих ошибок. Говорит, что не позволит «снова загнать себя в угол».
Позднее той весной в агентство начали поступать телефонные звонки с благодарностями Шелли за ее великолепную работу. Персонал был уверен, что она привлекала к этому своих знакомых, чтобы сохранить должность. Ее кампания была обречена на провал.
9 мая 2001 года Шелли назначили испытательный срок. От этого у нее случился гипертонический криз, о котором она позднее заявила начальству. В своем стиле, Шелли снова оспорила все пункты обвинения, причем в письменной форме. Она грозила подать жалобу.
Супервизор так описал их встречу:
«Она сказала, что я ее сразу невзлюбил. Что я зол на нее. Что веду себя с ней как полицейский. Миссис Нотек плакала и говорила, что у нее давление 180/120. Что ее бросил муж, и ей необходима эта работа».
Несколько недель спустя Шелли зашла еще дальше. Заявила, что в агентстве к ней относятся «враждебно». Она нарушала рабочий график и в то же время постоянно обещала исправиться.
«Миссис Нотек заявляет, что к ней относятся предвзято, – писал ее начальник. – Говорит, что я не прислушиваюсь к ней, а другие сотрудники за ней шпионят».
Одновременно он ставил под сомнение подлинность телефонных звонков с жалобами на другую их сотрудницу.