– Рон Вудворт – ваш друг? – спросил он Шелли.
– О нет, – ответила она.
Начальник не сообщил, что звонки на их бесплатный номер отслеживаются и все те жалобы поступили от Рона. Он также не сказал, что сотрудница, на которую он жаловался, рассказывала, что дочь Шелли, Тори, называла его «дядей Роном», а в 1998 году он упомянул о Шелли как о своей «сестре». И что другая коллега видела на доме Шелли табличку с надписью «Парковка для дяди Рона».
Позднее Шелли все-таки уведомили о жалобах, характер которых был весьма расплывчатым. Но не сообщили, что та сотрудница из-за них стала волноваться за свою безопасность и начала запирать дверь кабинета в течение рабочего дня, чтобы защитить «свое место в агентстве, свои документы и свою личность».
Шелли, поколебавшись, ответила уже в другом ключе:
– Ну, Рона у нас давно нет. Он уехал какое-то время назад.
В 3:30 ночи 31 мая Шелли оставила голосовое сообщение на автоответчике агентства. Она сообщала, что в семье случилась чрезвычайная ситуация, так что завтра ее не будет на работе. Агентство начало процедуру увольнения.
Спустя три недели, 19 июня 2001 года, Агентство по делам пожилого населения выдало Шелли чек на сумму 4849 долларов – ее расчет. По иронии судьбы в тот же момент с ней разорвала отношения и социальная служба, где она, по ее словам, считалась очень «ценным» сотрудником. Шелли приняла новости очень плохо. Собственно, она была в гневе.
Позднее тем же утром они с Роном проехали мимо окон офиса, и Рон показал средний палец той напарнице, которая якобы невзлюбила Шелли.
Глава пятьдесят вторая
Летом 2001 года подруга Рона по военной службе, Сандра Бродерик, переехала из Такомы в Копалис-Бич на побережье штата Вашингтон, всего в часе езды от Реймонда. Она собиралась восстановить отношения с Роном, который на тот момент жил у Нотеков. Сандра неоднократно звонила туда, но Шелли всякий раз говорила, что Рон во дворе или что его нет дома. Сам он ни разу не взял трубку.
Это было и утомительно, и тревожно.
Потом Шелли холодно сказала Сандре, что вообще не знает, где находится Рон. Но та не собиралась сдаваться. Сандра была уверена – дело тут нечисто.
– Лучше скажи ему, чтобы позвонил мне как можно скорее, или я обращусь в полицию, Шелли. Я не шучу.
– Я не знаю, где он, – отрезала Шелли.
– Тогда я подаю в розыск, – заявила Сандра. – Полиция явится к тебе в дом.
Спустя чуть меньше суток телефон Сандры зазвонил. Это был Рон. Он показался ей расстроенным и нервным. Сказал, что у него проблемы с деньгами. И вдобавок с полицией.
– Приходится скрываться, – рассказывал он. – Шелли прячет меня на чердаке. У полиции ордер на мой арест.
Сандра услышала какой-то шелест. Кто-то дышал в телефонную трубку.
– Шелли! Я знаю, что ты подслушиваешь, – сказала она. – Лучше повесь трубку – сейчас же!
Вторая линия, щелкнув, отключилась.
Рассерженная, но полная решимости помочь, Сандра предложила Рону работу в ресторане, принадлежавшем ей.
– И ты можешь жить у меня.
Рон равнодушно отказался – даже не задумавшись.
– Нет, – сказал он, – Шелли помогла мне найти новую работу. Сиделкой в Сиэтле.
Они еще немного поговорили, но разговор – как и предложение о работе – ни к чему не привел.
Сандра тревожилась, но не знала, как поступить дальше. Рон – взрослый человек. Он сказал, что у него неприятности с полицией, и она просто не могла сделать для него больше, чем уже сделала.
Неделю спустя ей позвонила Шелли.
– Ты только беспокоишь Рона, – напустилась она на Сандру. – Это плохо для него. Держись от него подальше, поняла?
– Нет, – отрезала та. – Кто-то должен позаботиться о нем. Ты, Шелли, этого не делаешь.
Шелли бросила трубку.
Сандра, конечно, была права. Рон тонул – хоть он и не сказал ей об этом, но в своих попытках доказать, что Шелли – лучший социальный работник в мире, он несколько раз перешел границу. В действительности, тем летом он получил письмо из адвокатской конторы в Сиэтле, представлявшей интересы Агентства по делам пожилого населения. Рону официально предписывалось не приближаться к офису агентства в Реймонде, потому что он угрожал служащим и нарушал их безопасность. Запрещались любые контакты, включая отправку им писем и телефонные звонки.
«В противном случае персонал вызовет полицию, и вас арестуют за нарушение предписания».
С того момента, как Шелли Нотек вошла в его жизнь, та превратилась в сплошную черную дыру из денежных проблем, неприятностей с полицией и семейных стычек. Шелли же только подливала масла в огонь, делая ситуацию все сложнее и сложнее.
Глава пятьдесят третья
В свои пятьдесят шесть Рон очень страдал от разногласий с матерью, Кэтрин Вудворт.
А его новая подруга Шелли Нотек активно подогревала их ссоры.
Кэтрин пожаловалась кому-то из родных, что сын совсем не заботится о ней. Рон страшно негодовал. Шелли со своей стороны говорила, что Рона могут привлечь к ответственности за пренебрежение сыновьими обязанностями. После такого позора ему уже не отмыться. Официальная жалоба еще не была подана, а Шелли уже убедила его подумать над опровержением.
С ее помощью Рон составил длинный список того, что считал несправедливым в обвинениях матери. В основном она жаловалась на несоблюдение чистоты в ее трейлере, в первую очередь на нашествие блох, которых, по ее словам, принесли в дом кошки Рона.
«Я поддерживал чистоту в доме в соответствии с ее требованиями. Если мать говорила, что в доме требуется уборка, я тут же ее проводил. Мои кошки жили исключительно дома, и у них не было блох, когда я переехал к матери».
Рон утверждал, что блох в трейлер занесли собаки соседа, которых тот держал на улице.
«Когда я в конце сентября 2000 года уехал от матери, у нее на теле практически не было блошиных укусов – все жалобы о внезапном нашествии блох начались уже после моего отъезда, но до того, как моя мать без моего ведома вышвырнула на улицу моих кошек».
Рон не замечал, что Шелли активно старалась вбить клин между ним и остальными членами его семьи. Она уже проделывала это с Кэти. И с Дэйвом. Шелли приходила в восторг при мысли, что является одновременно благодетельницей Рона и его антагонистом. Она старалась втереться в доверие к Кэтрин и разжигала ссоры между Роном и его родными в Мичигане. Звонила Вудвортам и жаловалась на то, что вытворяет Рон, выставляя себя защитницей интересов его матери.
– Я сама лишилась матери, когда мне было два года, – говорила она младшему брату Рона, Джеффу Вудворту, в ходе одного из телефонных разговоров, которые вела у Рона за спиной. Тут Шелли тоже привирала – в действительности, когда Шэрон умерла, ей уже исполнилось тринадцать.
– Кэтрин стала для меня той мамой, которой у меня никогда не было.
Она заверяла родных Рона, что и ее муж, Дэйв, тоже обожает Кэтрин.
– На день рождения она испекла ему пирог, и он был просто счастлив.
Шелли настаивала на том, чтобы Рон жил у них, пока снова не встанет на ноги.
«А взамен, – вспоминал Джефф, – она ждала от него совсем небольших услуг. Например, кормить собак, кошек и лошадь. Ничего сложного».
Позднее Рон пожаловался семье на то, что в семье Нотеков его перегружают обязанностями. Шелли, со своей стороны, рассказала им, как, уезжая из дома, попросила Рона проследить, чтобы две их кошки оставались на улице. Когда она вернулась, привезя Тори из школы, то обнаружила, что Рон не послушался ее.
– Я же просила не пускать их внутрь, – сказала она.
Рон только отмахнулся.
– Все в порядке. Они со мной. Я за ними слежу.
Шелли разозлилась и напомнила Рону, что не хотела впускать кошек в дом из-за их попугайчика.
Рон возразил:
– Но я же смотрю за ними!
– Ты не слушаешь меня, – настаивала Шелли. – Я не хочу, чтобы они находились в доме.
– Хорошо, я ошибся. Извини! – ответил Рон наконец.
Тут в комнату вошла Сэми.
– Почему ты кричишь на мою маму?
Рон ничего не ответил. Вообще ничего не сказал. Просто возмущенно покинул гостиную.
1 октября 2001 года под присмотром Шелли Рон написал матери сердитое письмо. Он сожалел, что вообще взялся ей помогать.
«Когда я перевез вас с отцом сюда, я не ожидал, что вы воткнете нож мне в спину. Мы оба знаем, что папу очень бы огорчило твое жестокое, бессердечное отношение ко мне и к моим кошкам. Отец никогда не поступил бы так с ними, даже если бы от этого зависела его жизнь».
Он сообщал матери, что не хочет больше ее видеть и считает ее своим убийцей.
«8 июня 1997 года Гэри Нильсон бессердечно убил меня как мужчину, бросив меня; ну что же, мои поздравления, 1 октября 2001-го ты довершила то, что он начал, лишив меня желания быть Вудвортом».
В конце своего пропитанного горечью послания Рон заявлял, что у него больше нет матери.
«Она умерла для меня в тот день, когда убила моих кошек».
Два дня спустя Рон написал последнее, по его заверениям, письмо Гэри.
«Ты не проявил ко мне ни грамма сочувствия с тех пор, как нанес мне смертельный удар в июне 1997-го. Ты алчный, эгоистичный, равнодушный, лживый…»
Через четыре дня Рон прислал матери еще одно письмо, в котором обращался к ней «мадам». Снова он упрекал ее за предательство – то есть за то, как она поступила с его кошками, – и уведомлял, что переезжает в Сиэтл – «там, возможно, я смогу забыть свою вероломную мать».
В тот же день Рон отправил письмо на трех страницах своим брату и сестре на Среднем Западе. В нем он перечислял все обиды, которые нанесла ему мать, беспощадную жестокость, с которой она «выкинула моих кошек на улицу, на мороз». По этой причине он не собирался больше ухаживать за ней. Теперь он не мог ей доверять и не хотел никогда ее видеть. Он объяснял, что все случилось в момент его переезда к Шелли, которая не могла приютить еще и кошек, так что они остались у матери, которая обещала продержать их хотя бы неделю. Однако