знала.
Чед съехал на обочину и сидел молча, пока Никки говорила по телефону. Сердце ее колотилось, как отбойный молоток.
– Я планирую поездку в Диснейленд, – объявила Шелли без предисловий и с такой легкостью, будто они общались с ней каждый день.
Но в действительности Никки скрывалась от матери. Очень долго. И только благодаря этому смогла выжить.
– Вы, девочки, и мы с папой, – продолжала Шелли. – Правда, будет здорово?
Руки Никки тряслись.
– Да, – сказала она. – Звучит заманчиво.
Шелли продолжала щебетать о предстоящей поездке, но Никки извинилась, сказав, что Чеду нужен телефон, и повесила трубку.
«Я была в ужасе, – говорила она впоследствии. – Она словно чувствовала, что происходит, и пыталась воздействовать на меня. Это был настоящий шок. Мы ведь ехали в Реймонд, чтобы я заявила на нее в полицию».
Никки сразу же позвонила Сэми и сказала, что едет заявить в полицию о Кэти. И бросила еще одну бомбу.
– Думаю, мама убила Шейна.
Она впервые сообщила это сестре.
Сэми не знала, что и подумать. Ей было шестнадцать, когда Шейн пропал. Она поверила рассказам матери про скворечник, письмо и телефонные звонки.
– Шейн никогда не стал бы писать ей письмо, Сэми.
– Наверное, ты права.
– И мы его практически не искали. В отличие от предыдущих его побегов. Как ты думаешь почему?
Сэми не знала.
Чед дожидался на улице, пока Никки рассказывала заместителю шерифа округа Пасифик, Джиму Бергстрому, о том, что знала про Кэти. Бергстром сказал, что в последние месяцы несколько раз ездил в дом на Монахон-Лэндинг, расспрашивал Шелли о пропавшей подруге – по требованию семьи Кэти. После той встречи Чед отвез Никки обратно в Беллингем.
Вскоре они расстались.
«Думаю, для него это было слишком, – признавала впоследствии Никки. – Он был хороший парень. И я благодарна, что он помог мне сделать то, что следовало, – рассказать о случившемся полиции».
Никки была уверена, что положила начало громкому процессу. Считала, что вот-вот разразится скандал.
Но ничего не произошло. Вообще. Насколько ей было известно, заместитель шерифа не принял никаких мер. Не переговорил с Сэми. И не провел обыск в доме.
«Он даже не вызвал маму на допрос, – рассказывала она. – Хотя и был должен».
Глава пятьдесят шестая
В действительности заместитель шерифа округа Пасифик пытался связаться с Сэми, чтобы убедиться в правдивости заявлений Никки. Сэми получала его сообщения, но перезванивать отказывалась наотрез.
Она считала, что Никки с бабушкой сообщили полиции все, что той необходимо знать. И, хотя Сэми понимала, что Шелли творила с Кэти непростительные вещи, она не хотела, чтобы из-за нее мать с отцом сели в тюрьму. Она говорила, что, если мать арестуют, она тоже заговорит. Но не раньше.
Сэми готовила почву: сказала своей начальнице в детском саду, куда устроилась работать, что ее мать может вести себя неадекватно, хотя подробностей сообщать не стала.
– Боюсь, у нее могут вскоре начаться неприятности, – аккуратно выразилась Сэми. – И большие.
Отчасти страх Сэми перед полицией объяснялся реакцией единственного человека, с которым она до этого поделилась своей историей, – ее давнишнего бойфренда, с которым они то сходились, то расставались, Кейла Хансона.
Сэми с Кейлом как-то пили пиво в ее общежитии в Эвергрине и болтали о том о сем. Сэми хотелось поговорить по душам, и она спросила:
– А какой твой самый плохой в жизни поступок?
Он рассказал о чем-то довольно мрачном, но его откровения бледнели перед тысячами разных вещей, которые Сэми пережила в детстве.
Она решила не ходить вокруг да около и сразу вытащить из шкафа главный скелет Нотеков.
– Моя мама убила человека, – сказала она. – Свою подругу Кэти. Та переехала к нам, и мама мучила ее, пока она не умерла.
Если бы они в тот момент играли в «я никогда не…» или «правда или действие», Сэми точно вышла бы победительницей.
Лицо Кейла покрыла смертельная бледность, он вскочил и бросился из комнаты. Такой реакции Сэми не ожидала. Раньше она никому не рассказывала о том, что натворила ее мать. С Кейлом она чувствовала себя в безопасности. С этой историей Сэми жила так долго, что воспринимала ее, скорее, как легенду, которая в основном достоверна, но не совсем. Она столько думала над тем, что пережила в детстве, над творившимся в доме безумием, что выложила все без всякой преамбулы. Никаких «лучше присядь» – чтобы подготовить Кейла к тому, что последует дальше.
Что она наделала?
Сэми бросилась за ним и привела назад в свою комнату. От потрясения его вырвало. Слишком много пива.
Слишком много ужаса для реальной жизни.
– Я пошутила, – сказала Сэми, уже готовая забрать свои слова назад.
– Пошутила? – переспросил он. – Ну тогда это вообще за гранью, Сэми! Как можно шутить о таких вещах?
Обратить все в шутку не удалось, стало только хуже.
– Ладно, я не обманываю, – выкрикнула она. – Это правда. Я не вру.
Она рассказала Кейлу все, что смогла вспомнить. Все детали – включая то, как любила Кэти и как та оказалась в ловушке.
Как в ловушке оказались они все.
После того как Кейл выслушал ее и попытался все переварить, он ушел. Сэми осталась сидеть в темноте; она думала о том, что рассказать ему было плохой идеей. Ей не стало легче. Она не почувствовала, что освободилась. Наоборот, она была разбита, зла и перепугана. Неважно, что на Кейла можно положиться. Больше всего Сэми потрясла его реакция на ее слова. Она участвовала в таком кошмаре, который – хоть она и была на тот момент совсем ребенком – не мог не оставить на ней страшного, отталкивающего пятна.
На всей их семье. На ее сестрах.
Как поступит Кейл с этой информацией? Расскажет еще кому-нибудь?
Лишь годы спустя Сэми поняла, какой груз переложила на его плечи и как это сказалось на нем.
«Я искренне не понимала, что сделала с ним, когда рассказала, как при мне моя мать вытворяла такое, – говорила она впоследствии. – Я всю жизнь жила с осознанием того, что она наделала. И все равно любила ее. Я не представляла, что для другого человека означает приходить к нам в дом и находиться с ней рядом, зная о ее преступлении».
В разговорах с матерью Сэми лишь несколько раз поднимала тему Кэти. Она больше не верила в выдумки о том, что Кэти уехала с Рокки. Собственно, она никогда до конца не верила в них.
Однажды Шелли заговорила о Никки – о том, как та самоустранилась из их жизни. А потом добавила: «Интересно, Никки рассказала кому-нибудь о том… ну, ты знаешь… о том, что произошло».
«О том, что ты убила Кэти? – подумала Сэми. – О да, она рассказала бабушке и шерифу».
Но вслух сказала:
– Нет, мам.
Шелли этот ответ вроде бы удовлетворил. Однако Сэми решила развить тему дальше и рассказать матери, что чувствует в действительности.
– У меня никогда не будет нормальной жизни, мам. Из-за того, что произошло. Я никогда не смогу поделиться этим со своим мужем. Это всегда будет моей огромной тайной.
А потом она добавила:
– Может, нам лучше все рассказать?
– Лучше для кого?
– Несправедливо, что семья Кэти не знает, что с ней произошло, – ответила Сэми. – Может, надо сообщить полиции?
Шелли прожгла среднюю дочь глазами.
– Черт побери, ты что, серьезно? Ты хочешь разрушить нашу жизнь?
– Я не могу назвать это нормальной жизнью, мам, – сказала Сэми. – Ведь все это вечно над нами висит.
Шелли глянула на нее с презрением.
– Ты продолжаешь разочаровывать меня, дочь.
Сэми не сдавалась.
– Семья Кэти ищет ее, – возразила она.
– Лучше, чтобы они не знали, – напустилась на нее Шелли. – Куда приятнее думать, что она с мужчиной, который любит ее.
– Мама, она мертва.
– Я это знаю, Сэми! Но если мы расскажем, то лишимся всего. Ты хочешь, чтобы твои друзья об этом узнали?
Сэми покачала головой.
– Нет. Но…
– И ты разрушишь жизнь твоей сестры, – выложила мать на стол свой главный козырь. – Тори ведь ни в чем не виновата. К тому же Кэти совершила самоубийство. И ты, Сэми, это знаешь.
«Самоубийство? – подумала Сэми. – Когда мать это сочинила?»
Глава пятьдесят седьмая
Шелли всегда нравилось разобщать между собой людей. Она отстранила девочек друг от друга. Их отца – от детей. Шейна, Кэти и Никки – от всех остальных.
Благодаря этому у нее появлялась возможность делать с ними то, что она хотела. Люди казались ей игрушками. С которыми можно было не церемониться. И неважно, кто они такие.
Шелли начала лишать Тори еды. Ненадолго, обычно лишь на день или два. Иногда в качестве наказания, но порой просто потому, что чересчур увлекалась своими телевизионными шоу, чтобы ездить за продуктами и что-то готовить. Бывало, что Тори приходилось забираться в сарай и копаться там в старом морозильнике. Это надо было делать очень тихо. Как и ее сестры, девочка считала, что мать обладает мистической суперсилой – способностью раскрывать любые их секреты.
Она грызла замороженные оладьи и прятала обертки, чтобы мать их не нашла. Следила за тем, чтобы съесть не очень много, иначе Шелли обнаружит пропажу. Тори так перекладывала содержимое морозильника, чтобы оно выглядело нетронутым.
Шелли, естественно, быстро об этом узнала. Тори решила, что мать наткнулась на пустые обертки, – в следующий раз, когда девочка полезла в морозильник, он оказался пуст.
«Она выкинула всю еду, – говорила Тори впоследствии. – Все до последней крошки. Но при этом ничего мне не сказала».
Кроме того, мать продолжала свои внезапные ночные атаки.
В спальне Тори вспыхивал яркий свет. Шелли срывала одеяла с ее постели.
– Вставай! Раздевайся!
Боже, что на этот раз?
Сердце Тори бешено колотилось, в крови бушевал адреналин, но она не решалась оказать матери сопротивление.