Воссоединение продлилось всего две недели. «Даже мои бабушка и дед были в шоке от ее поведения. Она вела себя так, что я понял – остается только развестись».
Шелли отплатила тем, что начала скупать все подряд и отправлять Рэнди чеки. Он оказался по уши в долгах, но ей было наплевать. Рэнди отослал ей чек на возмещение налогов, который следовало подписать им обоим, сказав, что эти деньги пойдут на выплату сделанных ею долгов. Но ничего не вышло. Шелли обманула Рэнди и попросила кого-то подделать его подпись.
Она обналичила чек и оставила деньги себе.
А потом внезапно пропала. Лара обзванивала родственников и знакомых. Всех, кого могла вспомнить. Она волновалась за ребенка.
«Я раз за разом набирала номер Шелли, – говорила она. – Но никто не отвечал. Я повсюду разыскивала ее. Пыталась увидеться с ней, но ее не было дома, и телефон не отвечал. Она перестала притворяться любящей матерью. Устроилась работать официанткой в бар на Мейн-стрит в Ванкувере, и ей, похоже, этого хватало».
По прошествии некоторого времени родственница из Бэттл-Граунд сказала Ларе, что лучше ей приехать и забрать Никки, за которой та присматривала.
– Шелли уехала.
– Куда? – спросила Лара.
– Я не знаю.
– И когда она вернется?
– Тоже не знаю.
Шелли действительно куда-то пропала. Никто не знал, где она и что делает, но, честно говоря, в ее отсутствие Уотсонам жилось гораздо лучше. Меньше скандалов. Меньше волнений. Меньше всех тех вещей, от которых у ее близких постоянно сжималось сердце.
Прошел почти год, прежде чем Шелли вернулась, чтобы забрать дочь у Лары. Она никак не объяснила свое отсутствие. Просто явилась к ним домой и забрала Никки. Лара очень любила девочку. Хотела оставить ее себе – отобрать у Шелли, удочерить и вырастить в любви и заботе.
Лара была готова на все, чтобы сохранить связь с внучкой.
В 1978 году, когда Никки было три года, ее мать в стихах описала свои чувства к дочери.
Шелли поставила сердечки вместо точек над буквой i и под восклицательными знаками – они символизировали ее безграничную преданность малышке. Она писала о том, как личико Никки привносит радость в ее уныло тянущиеся дни.
«Мордашка, милее которой нет… и смех… как лесной ручеек…
Славная ямочка на подбородке… волос золотое руно…
И глазки – большущие, карие… что ярко от смеха блестят».
Были там и забавные наблюдения:
«…она уже у меня в шкатулке! О нет, в кошельке! Ой, помада!
Проказница снова придумала что-то, и выходке очень рада».
Завершала Шелли так:
«О Никки, хоть время летит все быстрей, но наша любовь навечно!»
В то время Шелли разыгрывала сценарий «мы с дочкой против всего мира». Она говорила Никки, что отец их бросил, а дедушка и бабушка с отцовской стороны совсем ее не любят. При этом Шелли держала девочку в объятиях и смотрела на нее полными слез глазами, но потом добавляла, что это не страшно, потому что сама она очень-очень ее любит.
Естественно, все это оказалось ложью. Годы спустя Никки нашла целую кипу писем от отца и его родителей, а еще узнала, что они всегда отправляли ей подарки на день рождения и на Рождество, но мать срывала с них именные бирки и говорила, что это от нее.
Лара и Лес беспокоились, что Шелли оставляет ребенка одного, уходя из дома, поэтому часто заезжали в ее квартиру в Ванкувере, чтобы проверить, как у Никки дела. Однажды они встретили там Дэнни Лонга, который жил через лестничную клетку от Шелли. Лара знала мать Дэнни, потому что та частенько играла в боулинг в «Тайгер-Лейнс». Дэнни был худой, с длинными темными волосами и обаятельной улыбкой. Он сказал, что у него есть ключи от квартиры соседки.
«Наверное, вы близко знакомы с моей дочерью, раз она оставила вам ключи», – заметил Лес. Дэнни пробормотал в ответ что-то неразборчивое и впустил их в квартиру.
Шелли и Никки там не было, но Уотсонам попалась на глаза коробка, полная вещей, украденных из их домика на Маунт-Худ, а также связки ключей от их дома и их машин, пропавшие у Лары из сумочки несколько недель назад.
Вскоре после этого Шелли и Дэнни переехали в дом в Бэттл-Граунд, который бабушка Анна давно обещала своей любимой внучке. Шелли была уже беременна вторым ребенком. Они поженились в маленькой часовне близ здания суда в Ванкувере 2 июня 1978 года. В свои двадцать четыре года Шелли второй раз была замужем. Пару месяцев спустя, в августе 1978‑го, на свет родилась Саманта. Она была очень хорошенькая – блондинка с большими выразительными глазами.
Дэнни хорошо обращался с девочками, но давил на Шелли сильней, чем она привыкла. Парочка постоянно скандалила и дралась. Тарелки, летающие по воздуху. Крики. Хлопанья дверью. Бесконечные истерики. Один раз, когда Лара была у них в гостях – довольно редкий случай, – она заметила следы кулака на оштукатуренной стене. Вроде бы, подозрение должно было в первую очередь пасть на Дэнни, но в действительности Лара не была уверена, кто из взрослых мог так ударить в стену, что там остались вмятины.
Брак Шелли с Дэнни был таким же шатким, как с Рэнди, и закончился так же. Когда Дэнни после ссор сбегал из дома, чтобы немного остыть и прийти в себя, Шелли сажала детей в машину и ехала его искать.
Позднее ее семья вспоминала, что ей всегда нравилось кого-нибудь преследовать.
С появлением Дэнни Шелли потребовала, чтобы Никки называла его папой.
И Никки послушалась. Когда настало время записывать ее в школу, Шелли указала в документах фамилию своего нового мужа. Никаких формальностей – хватило просто ее слова, мол, она создала новую счастливую семью. И все.
Спустя пять лет после свадьбы с Дэнни Шелли позвонила отцу и сказала, что ей нужны деньги для развода. Пожаловалась, что Дэнни ей изменяет. Как обычно, Лес не стал спорить. Ради Шелли все что угодно.
На дворе был 1983 год, и в свои двадцать девять лет Шелли закрутила новый роман.
«Я всегда считала Дэнни своим отцом», – вспоминала позже Никки. Но Шелли, стоило ей избавиться от Дэнни, положила глаз на симпатичного Дэйва Нотека.
«Помню, как мама привела его к нам домой в Бэттл-Граунд и сказала, что это наш новый папа. Я ненавидела его, потому что любила Дэнни. А потом ни с того ни с сего мы вдруг переехали в Реймонд».
Даже теперь Никки не может избавиться от воспоминания, которое преследует ее, подобно призраку.
Это случилось незадолго до переезда в Реймонд. Она спала в своей кроватке у них в доме, рядом с домом престарелых в Бэттл-Граунде. И проснулась от того, что не могла дышать – кто-то прижимал к ее лицу подушку. Никки начала кричать, звать мать, и тут, буквально мгновенно, появилась Шелли.
– Что случилось? – спросила она. – Детка, что с тобой?
Никки, рыдая, сказала, что кто-то душил ее подушкой.
– Тебе приснился плохой сон, – отвечала Шелли.
Но Никки настаивала на своем.
– Это был не сон, мама.
Шелли смотрела в глаза своей маленькой дочке и убеждала ее, что она ошибается. Она не собиралась уступать. Не собиралась соглашаться. Она, как всегда, была права.
Тот эпизод навеки запечатлелся в памяти Никки. Скорость, с которой мать отозвалась. Странное выражение ее лица, скорее, заинтересованное, чем озабоченное.
Позднее Никки не раз задавалась вопросом, был ли это первый случай, когда мать намеренно пыталась свести ее с ума, и делала ли она то же самое с другими людьми.
Глава восьмая
Древесина. Устрицы. И десятилетия спустя марихуана.
Дождливый и туманный округ Пасифик в штате Вашингтон всегда выживал за счет природных ресурсов. Его история шла зигзагами с тех самых пор, как первые белые поселенцы обосновались в этом сыром и ветреном уголке на юго-западной границе штата в 1850-х. Кажется чуть ли не оскорбительным называть его жителей суровым племенем, но таковы они есть. Изобилие в краях, где река Уиллапа со своими многочисленными притоками вливается в Тихий океан, никому не давалось даром – его требовалось заслужить. Триада городов – местная столица Саут-Бенд, Реймонд и Олд-Уиллапа – образует костяк округа. Большие особняки высятся на холмах над бухтой, открывающейся в океан. Они напоминают о временах былого процветания, сменившегося упадком, который рано или поздно наступает везде, где экономика строится на природных ресурсах. Только здание суда в изысканном стиле изящных искусств, с витражами, до сих пор собирает массу народа – там выдаются пособия по безработице.
Земли вокруг реки Уиллапа, хоть и неуютные, не чужды популярной культуре. Многие их обитатели оставили в ней свой след. «Нирвана», образовавшаяся в Абердине, по соседству, свой первый концерт сыграла в Реймонде – городке с населением меньше трех тысяч человек. Поэт Роберт Уэллс, написавший «Рождественскую песню» для Мела Торме и главную тему для телевизионного «Шоу Пэтти Дьюк», вырос в этих местах. Писатель Том Роббинс написал свой первый роман, «Новый придорожный аттракцион», в Саут-Бенде.
Тем не менее большинство тех, кто здесь живет – кто вырос среди опилок и устричных раковин, – ничем не знамениты. Скорее, наоборот. Они с трудом сохраняют достоинство, сражаясь за выживание на своих скудных почвах.
Дэйв Нотек был местным мальчишкой, уроженцем округа Пасифик, и первые четыре года жизни провел в близлежащем Лебаме, пока его родители, Эл и Ширли, не переехали вниз по Элк-Крик, в небольшой деревянный дом в Реймонде. Эл был лесорубом, но даже для него работа находилась не всегда. Жили Нотеки небогато. Дэйв, его брат и сестра сами мастерили себе игрушки – луки и стрелы из щепок и куриных перьев. Деревенские ребятишки, как Нотеки, сразу выделялись в школах Реймонда – их одежда была поношенной и обычно не в лучшем состоянии.
«Пару раз в начале учебного года я являлся в школу в том же, в чем проходил весь прошлый год, – вспоминал он. – Не в упрек моим родителям – они трудились изо всех сил. Просто у нас не было денег».
Дочь работника с лесопилки, Ширли, сначала подрабатывала на устричном заводе, а потом устроилась в универмаг «Си Джей Пенни».