– О, не говори это бедняжке Эми… он мог бы посвятить себя…
– Я всего лишь хочу, чтобы он…
– Он отец семейства, Фанни.
– Многие омерзительные люди – отцы семейств.
– Ему нужно кормить своих детей.
– Тигру тоже надо. Но при этом никто не хочет стать его обедом.
– Фанни…
– Что?
– Он хочет сделать сюжет о тетушке Сумасбродке. Он говорит, что, когда она выходила замуж, у него была весьма напряженная неделя, он писал о Докерах и Герцоге Каком-то, поэтому не сумел воздать ей должное. Он хотел бы знать, когда она приедет сюда погостить, чтобы он мог связать ее с тобой и Альфредом.
– Да, полагаю, ему бы это очень понравилось. Самая подходящая вещь для политического философа, чтобы вонзить в нее зубы. А теперь, Норти, пожалуйста, послушай меня, – строго произнесла я. – Если у нас возникнут неприятности с Мокбаром и если окажется, что это твоя вина, я буду вынуждена отослать тебя обратно в Шотландию. Я здесь для того, чтобы оберегать Альфреда от подобных бестактностей.
Глаза Норти наполнились слезами, а уголки рта опустились.
Внезапно дверь распахнулась, и в комнате появилась странная фигура. Бакенбарды, тяжелая, начесанная вперед челка, брюки, будто облепившие ноги, а также некое одеяние, какому я не подберу названия, но которое закрывало торс, исполняя функцию одновременно куртки и рубашки, – такова была экипировка здоровенного детины (я не могла расценить его как мужчину), моего давно потерянного Бэзила.
– Quelle horrible сюрприз! – вскричала Норти, совсем не раздосадованная тем, что мое внимание отвлеклось от ее неблагоразумных поступков, прошлых и будущих.
Бэзил смотрел на нас. Когда он понял, что мы обе рады его видеть, хмурое выражение лица сменилось на веселое.
– Что ж, мам, – сказал он, – вот и я. Привет, Норти!
– Я уж решила, что потеряла тебя навсегда.
– Да, я так и подумал. Как насчет завтрака? Я мог бы запросто умять какую-нибудь яичницу с беконом – я умираю с голоду. А тут у вас все очень помпезно. Много бдительных слуг – пришлось показать паспорт, чтобы меня впустили.
– А ты в последнее время смотрел на себя в зеркало? – спросила Норти, взяв телефонную трубку, чтобы заказать ему завтрак.
– Наверняка они уже видели прежде стиляг – как насчет les blousons noirs [56]?
– Только не в посольствах, дорогой, здесь иной мир.
– А что это? – спросила Норти, указывая пальцем на нарукавную повязку у Бэзила на руке, с надписью «Дедушкины туры».
– Это магический атрибут. Эдакий сезам, открывающий весь мир путешествий.
– Откуда ты приехал, Бэз?
– Прямо сейчас – с вокзала Аустерлиц. А вообще – из Коста-Брава.
– Начни сначала, паршивый мальчишка. Вспомни же, что я не видела тебя и не получала никаких вестей целых три месяца.
– Что ж, это верно.
– С тех самых пор, как ты не явился на тот ланч.
– Но я же отписался.
– Полтора месяца спустя.
– Я написал сразу, вероятно, возникли проблемы с отправкой. Ну так вот, дела обстоят следующим образом. Ты ведь знаешь старика дедулю? Да, мам, конечно, знаешь – это новый муж бабули Сумасбродки.
– Никогда его не видела.
– Но все равно знаешь, что он существует. В общем, бабуля познакомилась с ним у меня – мы со стариной дедулей приятельствуем сто лет. Должен заметить, что на сей раз бабуля получила отличного мужа, именно такого, какого заслуживает. Ты не представляешь, как хорошо они ладят.
Мои дети считали всех людей старше тридцати лет старыми маразматиками, а вот шестидесятипятилетняя Сумасбродка воспринималась ими как сверстница. У нее был поразительный дар юности – пожалуй, благодаря сочетанию глупости, безграничного добродушия и способности к наслаждению. Физически она прекрасно сохранилась для своего возраста. Легко можно было заметить, что ее сердце никогда не отзывалось ни на одно из ее бесчисленных любовных приключений.
А Бэзил продолжал рассказывать на своем любопытном жаргоне, который заключался в наложении, когда он не забывал это делать, диалекта кокни или американского сленга на обычную речь образованного человека.
– Старина дедуля обнаружил, что бабулины деньги приносят ничтожные четыре-пять процентов, с которых она к тому же платит налоги. Так вот, на его вкус, этого маловато, поэтому он разнюхивает, где что почем, понимаешь, и тут узнает об этом туристическом рэкете. Мать честная! Рэкет – самое подходящее слово. Он бросает немного бабулиных бабок на помещение и рекламу и после этого уже целиком нацелен на публику с повышенным уровнем дохода – ну и конечно, никаких налогов. А я при нем занимаю видное положение и скоро буду близок к тому, чтобы обеспечить вам с отцом чудесную жизнь на старости лет. Дедуля у нас мозговой центр, а я – крепкий исполнитель. Идеальное сочетание. В общем, ты теперь понимаешь, почему я не смог с тобой пообедать в тот день – я только-только начинал свою карьеру.
– Какую именно?
– Я тот, кто насаживает мясо на вертел.
– Вот твой завтрак.
– Спасибо. Немало дней прошло с тех пор, как я ел нормальную еду. Вы когда-нибудь бывали в Испании? И не надо! Так вот, продолжая мое разоблачение – дедуля гуртует скот, а я гоняю его туда-сюда. Говоря простым языком, дедуля многочисленными обещаниями и обнадеживающими лозунгами вроде «Без спешки и без забот путешествуйте с Дедушкой» собирает партии туристов, забирает у них наличность и предоставляет мне вести их на погибель. Ужасающий перегон: пятнадцать человек едут в автобусе через всю Францию, и еще больше – когда мы делаем пересадку, чтобы направиться на полуостров. Затем, когда они наконец высаживаются, скорее мертвые, чем живые, после нескольких дней без пищи и сна, им приходится заняться размещением. «Позвольте Дедушке снять вам рыбацкую хижину», – говорится в буклете. Вот он и снимает. Постели еще горячи после домочадцев честного рыбака, выманенных из них вашим покорным слугой! Вот тут жвачные и начинают разваливаться – разочарование их приканчивает. В любом случае старые коровы мрут как мухи, когда температура зашкаливает за сотню[57]. Британцы же считают, что им понравится жара, но на самом деле она их убивает – мы обычно зарываем одного-двух на кладбище, прежде чем отправляемся домой. Теперь я специально держу там вещи для похорон, так это выглядит лучше. К счастью, я крепкий орешек, на такой работе это необходимо, могу вас заверить!
– И они что, не жалуются?
– Жалобы! Что в них толку? Коль скоро они попали в данную ситуацию, им приходится пройти путь до конца. Деваться некуда.
– Как бы я вас ненавидела! – сказала Норти.
– Они и ненавидят, но проблема в том, что они полностью зависимы. Не умеют говорить ни на каком языке, если не считать примитивного британского, и у них нет денег, потому что дедуля забирает все, что они могут позволить себе на поездку, еще перед отъездом. В общем, они полностью в моей власти. Вы бы видели письма, которые они пишут, когда добираются до дома, о «вашем высоком темноволосом курьере», угрожая отнять у меня жизнь и все такое. Но, конечно, тогда бывает уже поздновато, я далеко и набираю новую группу.
– А что побуждает их туда ехать, не наведя никаких справок? Это выглядит абсолютным безумием!
– А! Дедуля буквально гипнотизирует их своей пропагандой. Все построено на эксплуатации сексуального чувства. «Позвольте Дедушке увести вас в страну романтики, отдохновения и наслаждения», «Не хотите ли услышать, как испанская дама обольщает англичанина?» Чувствуете, в чем тут дело? У нас в конторе есть зеркальное окно с изображением в натуральную величину сеньориты, сидящей на лошади позади кабальеро. Внутри все обклеено свадебными снимками людей, вступившими в брак с испанцами в ходе Дедушкиных туров (никаких снимков с похорон, разумеется). Впрочем, в этом есть кое-что, некоторые девушки действительно спят с таможенниками.
– На тех отвратительных столах? – удивилась Норти.
– Но как они успевают? – спросила я. – Мне кажется, на таможне я всегда слишком тороплюсь, чтобы с кем-то спать.
– В следующий раз ты должна испробовать Дедушкин тур – «без спешки». Беда в том, что ты путешествуешь в мягком вагоне. Ты не представляешь, каким может быть путешествие, когда едешь задешево, – это убивает фантазию. Отдохновение и наслаждение! Паузы и задержки бесконечны, порой по целым дням – на каждой границе приходится ждать часами. Разумеется, таможенники, будучи в униформе, получают выбор. Леди постарше вынуждены платить официантам, служителям на пляже и прочим.
– Я думала, у них нет денег.
– Они срывают с себя драгоценности.
– Ну так расскажи о программе. Вы осматриваете достопримечательности или что?
– Да ничего. Британская женщина едет за границу за романтическими чувствами и больше ни за чем.
– Увы, – кивнула Норти, – как это верно!
– А мужчины? Разве за испанками не строго присматривают?
– Обычно мужчины приезжают смертельно усталыми. Они переносят путешествие хуже женщин, и ярость изнуряет их сердца. У них хватает энергии только на то, чтобы сбросить с себя одежду. Не думаю, чтобы в том состоянии, в каком они находятся, они сподобились… понимаешь? Кроме того, их эмоции и энергия, если таковые имеются, сосредоточены на мести.
– А как ты проводишь там время? – Я надеялась на отчет об уроках испанского продвинутого уровня.
– Я? Лежу лицом вниз на пляже. Так безопаснее. Как только мы прибываем на место и они видят, где им предстоит ночевать, и чуют запах еды, вызывающий воспоминания о прогорклом жире, которые им полагается подавить, более молодые британцы думают только об одном. Пропади пропадом все сеньориты – им просто хочется настучать мне по репе – короче, набить морду. Вот я и лежу там, замаскированный защитной окраской. Моя спина черная, но лицо белое; они не связывают эти два обстоятельства, и я в полном порядке, при условии, что не стану переворачиваться. Когда же наступает время ехать домой, они слишком во мне нуждаются, чтобы причинить мне вред.