– Боже мой, Бэзил!
– А где отец?
– Он был в Лондоне – теперь может появиться в любую минуту. Послушай, дорогой, я не говорила ему о том, как ты проводишь лето, – я ничего не знала точно, поэтому пусть он думает то же самое, на что я в определенной степени сама надеялась, – что ты оттачиваешь свой чистейший кастильский. Ему может не понравиться, что ты… ну…
– Вывожу мусор?
– Нет-нет, дорогой, ему бы это не понравилось. И я уверена, нам не надо ему рассказывать. Теперь, когда каникулы закончились, и ты, вероятно, вернешься к своим занятиям, мы могли бы, без особого обмана, забыть обо всем этом, как считаешь?
– Только я не собираюсь возвращаться к своим занятиям. Это не были каникулы, мам, – забавно было бы так думать, – нет, это моя карьера, моя работа, мое будущее.
– Лежание на песке лицом вниз?
– Ага.
– Ты бросаешь дипломатическую службу?
– Можешь быть в этом уверена.
– Бэзил!
– А теперь послушай, мама, дорогая, дипломатическая служба пережила свой период успеха – без сомнения, она была приятна в свое время, но сейчас завершилась. Предпочтительное будущее для меня – стать турагентом. Он живет свободным, путешествует с удобствами – не думай, что он делит тяготы своих подопечных. Он едет в спальном вагоне первого класса, а в отеле занимает лучший номер. Посмотри на меня сейчас, отмытого, побритого, расслабленного и отдохнувшего. А взглянула бы ты на моих жертв! Они по нескольку дней не меняли одежду. Некоторые простояли всю дорогу прошлой ночью, тогда как я с комфортом лежал. Даже во время железнодорожной забастовки мне нужно только продемонстрировать эту нарукавную повязку, и должностные лица все для меня сделают. Ты же видишь, что мы держим в своих руках общенациональный туристический бизнес. Ничего власти не боятся больше, чем множества неорганизованных путешественников, слоняющихся по их странам, демонстрируя индивидуализм. Они бы никогда не загнали туриста в эти трамваи и отели – он скорее поедет домой. Но со стадом можно сделать все, а у стада должен быть погонщик. Поскольку он держит у себя билеты, деньги и паспорта («путешествуйте без забот»), даже самые норовистые скоты вынуждены за ним следовать. Никто не возмущается, когда условия отвратительные, потому что какова же альтернатива? Оказаться на мели без надежды на помощь? В общем, власти в нас нуждаются, туристы тоже, мы очень важны. О, это чудесная профессия, и я рад иметь поддержку семьи, которая меня в нее привела.
У меня кровь застыла в жилах при этих словах. Я повидала слишком много ситуаций, когда молодые люди растворялись во мраке в результате неверного выбора после окончания университета, и потому не могла не чувствовать смятения от перспективы того, как этот блестящий мальчик, безусловно, мой любимый ребенок, вот так ставит под удар свое будущее. Нет печальнее зрелища, чем вид образованного пляжного бездельника, перебивающегося случайными заработками, а этот переход Бэзил, похоже, совершил за три коротких месяца.
– А твои успехи в истории, – произнесла я, – твои способности к языкам – все это должно пропасть зря?
– Не надо, мам, тебе придется взглянуть на это дело реалистически. Мир не такой, каким был во времена твоей молодости. Сейчас больше возможностей, перспектив для молодого парня, чем прежде. Или ты ожидаешь, что я стану зубрить науку и поступлю на дипломатическую службу, примирившись с вечной скукой, лишь для того, чтобы закончить свои дни на этой огромной мрачной свалке? Я люблю отца, ты это знаешь, и не хочу ранить твои чувства, но у меня нет намерения впустую тратить лучшие годы жизни, как он потратил свои, и никакие твои слова не убедят меня это сделать. А сейчас, отведав этот превосходный завтрак, за который искренне благодарен, я должен отправиться обратно, к голодным овцам. Они будут смотреть на меня голодным взором, бедные твари, но еды не получат.
– Они должны быть накормлены. Где они?
– Сидят на лопающихся парусиновых мешках на Северном вокзале – по крайней мере, я на это надеюсь. Я посадил их в метро, прежде чем взять себе такси, объяснил им, где выходить и что я подъеду. Сказал, что мы встречаемся на остановке 48-го автобуса, потому что знаю: толпы на вокзале ужасные, и одна овца очень похожа на другую. Подозреваю, что они пробудут там несколько дней, – надеюсь только, эта прекрасная погода продержится.
– Ужасно! Не можем ли мы что-нибудь для них сделать?
– Они в порядке. Поют «Польку пивной бочки», как всегда делают британцы во время вынужденных ожиданий, – хоть бы выучили какую-то другую мелодию.
– Сколько их там?
– В моей группе? Примерно двадцать пять. Тебе незачем о них беспокоиться, мам, правда.
– Пожалуйста, отправляйся на Северный вокзал и привези их сюда. Я устрою для них завтрак в саду. Он будет готов к их прибытию.
– Нет, Фанни, ты не станешь… – пробормотала Норти. – Они напугают моего барсука.
– Он ведь находится в своем бомбоубежище?
– Барсук учует их оттуда и будет дрожать. У барсуков сильно развито обоняние – люди не разбираются в бедных животинках.
– Не надо так огорчаться, – сказал Бэзил, – они и сами воняют. Барсук будет в восторге – подумает, что пожаловали его товарищи.
– Отправляйся немедленно, Бэз! – велела я.
– Но, мама, эта забастовка продлится еще, вероятно, не один день. Тебе надоест «Полька пивной бочки».
– Да. Как только ты привезешь их сюда, ты должен позаботиться о грузовике, который отправил бы их на побережье.
– Ни в коем случае. Весь наш барыш улетучится – дедуля меня убьет.
– Я заплачу.
– Ты добрая. Еще одно – надо ли мне встречаться со всеми этими чопорными дворецкими и их свитой?
– Норти пойдет с тобой и проведет тебя через авеню Габриель. Так к метро ближе. Когда выйдешь, возьми у миссис Тротт ключ от сада, дорогая, и скажи Жерому, чтобы был готов помочь Бэзу найти грузовик. Иди, Бэзил!
Я совсем не удивилась, когда британцы Бэзила оказались весьма приятными, ничуть не похожими на ожесточенное, немытое, изможденное и изголодавшееся по сексу сборище, которое любой, незнакомый с Бэзилом и Англией, мог бы ожидать увидеть, судя по его описанию. На самом деле они были разумными, опрятными и прилично одетыми, улыбчивыми и явно наслаждались этим приключением на чужой земле. Женщин оказалось немного больше, чем мужчин, но было сложно представить, что кто-либо из них мог бы лечь в постель с таможенниками или официантами, что они вообще способны на прелюбодеяние в каких-либо обстоятельствах. Они выглядели весьма респектабельно. Я была рада убедиться, что рассказ Бэзила о его жестоком и немилосердном поведении имел одну цель – поразить нас с Норти. Британцы хвалили его, а когда он объяснил, что я – его мать, они сгрудились вокруг меня и стали восторгаться, какого сына я воспитала. Они не понимали, что находятся в посольстве. Впрочем, если бы и узнали, их бы это не впечатлило, поскольку англичан меньше любого другого народа волнует дипломатический статус. Они явно считали, что я держу в Париже отель.
– Здесь мило, – повторяли они, – мы должны рассказать своим друзьям. – Любую странность в их ситуации они относили на счет пребывания за рубежом. – Очень вкусно, – отозвались они о завтраке, который поглощали с наслаждением чрезвычайно голодных людей.
Когда они закончили есть, то рассказали мне во всех подробностях, каким замечательным был Бэзил. Похоже, сотни британцев, многие из которых заплатили за поездку весьма внушительную сумму, оказались брошены на произвол судьбы в Порт-Вендресе. Бэзил буквально проложил путь сквозь толпу и, используя свою силу в сочетании со свободным владением языками, приподнимал, толкал, пропихивал и тащил людей и каким-то образом поместил всех в поезд, уже заполненный.
– А теперь остальные пассажиры этого поезда задыхаются на ужасном Северном вокзале, тогда как мы сидим в этом прекрасном саду.
– Хорошо организовано, – произнес пожилой мужчина с военной выправкой. – Он преуспеет на следующей войне… гений импровизации… великолепный лингвист… Вы можете им гордиться. Я не отказался бы от такого в Египте, в Западной пустыне. А сейчас он отправился за грузовиком, чтобы доставить нас на побережье. Какая инициативность! Мы все собираемся подписаться на памятный подарок ему, когда доберемся до дома.
– Вы, наверное, устали, – заметила я.
– Нет, – ответила жизнерадостная дама, похожая на сотрудницу Женской добровольной службы. – После такого отпуска, как мы провели, ночь-другая в поезде кажется пустяком. Да, со времени нашего отъезда миновало уже сорок восемь часов. Настоящее приключение!
– Я полагаю, в Испании вам было не слишком комфортно?
– За границу едешь не за комфортом, верно? Я всегда говорю, комфорта хватает и дома. Человеку хочется посмотреть, как живут иностранцы. Боже, с чем им приходится мириться! Одни туалетные приспособления чего стоят! Вы бы никогда не поверили!
– Извините, это что, барсучья нора?
– Вы правильно догадались! – воскликнула Норти, сияя и подмигивая мужчине, который вертел головой туда-сюда.
– Много ли барсуков в этой части Парижа?
– Я никогда не видела других, но возможно. А в ваших краях они водятся?
– Нет, только не на Кромвель-роуд. Я знаю их, смотрел передачу по телевизору. У вас живет горихвостка, это дивная птичка.
– Да, а по ночам летает сова. Но у нас нет телевидения.
– Досадно, – вздохнул британец. – Мы заметили, что за границей им не увлекаются. С другой стороны, когда у вас столько живности, телевизор и не нужен. Я свой только для этого и держу, для природы. Не знал, что в Париже так, не возражал бы и сам тут пожить.
Когда мы с Норти вернулись в дом, то встретили там Альфреда.
– Я вас искал. Кто все эти люди?
– Чудесные британцы, – ответила Норти.
– Попавшие в трудное положение из-за железнодорожной забастовки, – добавила я. Кажется, Альфред удовлетворился этим объяснением. – Как было в Лондоне?
– Беспокойно. Я расскажу тебе позднее – сейчас мне нужно идти в канцелярию. Мы обедаем дома? Слава богу…