. Но сейчас мы действительно уже в дороге. Просто зашли попрощаться.
Я позвонила, чтобы принесли еще чайные чашки, и обратилась к Дон, надеясь вовлечь ее в беседу:
– Исси-ле-Мулино – такое красивое название. Как он вам показался?
Она молча повернулась ко мне, а Дэвид нахмурился. Он презирал светскую болтовню и цивилизованные манеры.
– Это просто рабочее предместье, – объяснил он. – Ничего интересного для человека вроде тебя. Мы пошли повидать практикующего дзен-буддиста, у которого там комната.
– А где вы там жили?
– В его комнате.
– Целых три дня?
– А что, миновало три дня? Откуда мне знать? Это могло быть три часа или три недели. Мы с Дон не пользуемся часами и календарями, поскольку не ведем светскую жизнь! – Последние слова были произнесены пренебрежительным тоном.
– По-моему, ты сказал, что он живет под мостом.
– Раньше жил, но набережную превратили в дорогу. Представь, что автомобили проносятся через твою спальню целую ночь. Он говорит, что французы становятся просто невозможными…
В это время ребенок начал кричать.
– Думаю, ему надо сменить пеленку, – сказал Дэвид.
Дон встала и наклонилась над колыбелью, чтобы здесь же это проделать.
– Идемте наверх, – предложила я. Мы обе взялись за ручки колыбельки и двинулись к лифту. – Я приготовила эту комнату для вас, надеясь, что вы погостите ночь-другую. Она называется Фиолетовой комнатой. Представляете, здесь родились миссис Хаммерсли[75] и мистер Сомерсет Моэм.
Дон улыбнулась. Я подумала, что она душка, – и так хотелось, чтобы Дон заговорила. Когда она взяла на руки ребенка, я поняла, что Альфред был прав: он был желтый, как лютик, с черными волосами и раскосыми черными глазами, определенно не европеец – милый маленький китайчонок.
– Пупсик! – воскликнула я. – Как его зовут?
Наконец хорошенький ротик открылся.
– Чанг.
Я увидела, что холщовая сумка со сломанной молнией выложена на раздвижной столик, предназначающийся для багажа.
– Я пришлю свою горничную Клэр, чтобы помогла вам распаковаться.
Она покачала головой.
– Она совсем не страшная, и ей понравится малыш… Ну хорошо, раз вы не хотите. У вас есть все необходимое, дорогая? – Она кивнула. – Спускайтесь, когда будете готовы.
Я вернулась в Зеленую гостиную. Дэвид говорил:
– Дзен запрещает мысль. – У Альфреда при этих словах сделался грустный вид, что неудивительно, ведь они отрицали работу всей его жизни. – Дзен не пытается быть доступным для восприятия или способным быть понятым рассудком, поэтому его трудно объяснить.
– Это необходимо сделать. (Фальцет.)
– В тот момент, когда ты пытаешься осознать его как идею, он ускользает.
– М-м. (На очень высокой ноте.)
– Его цель – раздражать, провоцировать и истощать эмоции.
К моему изумлению, Альфред возмутился. За все двадцать шесть лет своего замужества я никогда прежде такого не видела. Он яростно произнес:
– Тебе удалось раздражить, спровоцировать и истощить мои эмоции до такой степени, что я должен сказать тебе: с моей точки зрения, большинство азиатов не способны мыслить. Дзен должен быть для них просто идеальным. Но ты не азиат; ты изучал великих философов…
– Пожалуйста, отец, говори «жители Азии». – Дэвид даже не заметил эффекта, который оказывал на Альфреда.
– Полагаю, наедине с тобой и твоей матерью мне может быть позволено…
– Нет, если это задевает мои чувства. Видишь ли, наш ребенок – один из…
– Прелестный! – сказала я.
– Мой дорогой мальчик, прошу у тебя прощения тысячу раз. Ладно, мне надо прочитать несколько газет, так что, пожалуй, я вернусь в канцелярию. А пока до свидания.
– Дон сказала мне, что его зовут Чанг, – произнесла я, когда дверь за Альфредом закрылась.
– Мы назвали его в честь великого дзен-мастера По Чанга. Мы опустили «По». Ты о нем слышала?
– По-моему, мне знакомо это имя, хотя я несведуща в данных вопросах.
– Чанг поместил кувшин перед своими учениками и спросил их: «Что это за предмет?» Они высказывали разнообразные предположения. Потом один из учеников подошел к нему и пинком опрокинул. Его По Чанг назначил своим преемником.
– Ну, как бы там ни было, ребенок – настоящий ангел.
– Он для нас – все.
Хотя я и знала, что правило не задавать вопросов здравое, и никогда не стала бы его нарушать, но все-таки порой оно усложняло жизнь. Мне хотелось узнать о происхождении ребенка Чанга, однако как это выяснить?
– Вы должны завести и своего собственного, – рискнула сказать я.
– Мы собираемся – вот почему мы поженились.
– Когда у вас будет двое детей, а это уже семья, неужели вы тогда не осядете на одном месте?
– Колесо рождений и смертей перед лицом вечности значит не больше, чем сон и пробуждение. Разве ты не знаешь, что новые тела создаются только затем, чтобы мы могли отработать свою собственную карму?
– Замолчи и давай побеседуем серьезно.
– Говоря в понятных тебе терминах, ма, я не могу одобрить, никогда не одобрял ваш образ жизни. Ненавижу буржуазию. В дзене я нахожу антитезис тому, за что всегда стояли вы с отцом. Поэтому я всем сердцем приветствую дзен.
– Почему ты так чувствуешь, хотелось бы мне знать.
– Кажется почти невероятным, что такие люди, как вы, до сих пор живут в пятидесятых годах.
– Ты не можешь ожидать от нас, чтобы мы совершили самоубийство, дабы соответствовать твоим теориям.
– Я не против того, чтобы вы были живы, главное – то, как вы живете. Бэзил чувствует то же самое. Я годами уговаривал его перерезать пуповину, и теперь он наконец это сделал.
– Так это твои проделки, да? Большое спасибо. Он лежит лицом вниз на песке, вместо того чтобы готовиться к экзамену. Это пустая трата времени.
– Время не существует. Люди, у которых есть часы, подобны телам, втиснутым в корсеты. Лучше все что угодно, чем обнаружить себя в старости в ваших с отцом корсетах. Мы с Дон ищем будущее, свободное от ограничений. Где она, кстати?
– Если ты поднимешься в комнату, которая находится над этой, ты ее найдешь.
Дэвид ушел. Вскоре я услышала над головой его тяжелую поступь. Когда Дэвид был ребенком, дядя Мэттью говорил, что он ходит, как двое мужчин, несущих лестницу. Почувствовав большое облегчение, я позвонила в канцелярию и попросила к телефону Филипа.
– Пожалуйста, скажите Альфреду, что старые дзен-буддисты ушли и он может вернуться и допить свой чай.
Альфред поцеловал меня в макушку.
– Подумать только, что он лучше всех сдал экзамен на степень бакалавра!
– Позволь налить тебе другую чашку – эта остыла. Помнится, когда мальчики были маленькие, ты любил повторять: если они не восстанут против всех наших ценностей, мы поймем, что они не так уж хороши.
– Это было не очень-то умно, правда?
– Ты был очень умен – ты сам сдал тот экзамен на высший балл. Еще одно твое высказывание было таково: «Я надеюсь, что, когда они увидят, как я вхожу в комнату, они переглянутся, как бы говоря: вот идет старый дурак. Именно так детям следует смотреть на своего отца».
– Странно, я совсем об этом забыл.
– Да, мы забываем…
– Горячая новость! – объявила на следующий день Норти. – Дэвид и Дон пьют виски с милым Эми в баре «Пон-Рояль». Чанга завалили мужскими пальто.
– Откуда ты знаешь?
– Я их только что видела.
– А что ты делала в баре «Пон-Рояль»?
– Я встречалась с Филлис Макфи, подругой моей далекой юности в суровой и дикой Каледонии.
– Норти, это неподходящее место для молодых девушек. Пожалуйста, найди для встреч с ней какое-нибудь другое – почему бы не здесь? Что толку в твоей красивой комнате?
– Ты говоришь все это потому, что не любишь умного маленького Эми.
– Не люблю.
Ответы на все вопросы, которые мы так благоразумно не задали, вскоре стали доступны в «Дейли пост».
«ДЗЕН-БУДДИСТЫ В ПАРИЖСКОМ ПОСОЛЬСТВЕ
Бородатый, одетый в сандалии и вельвет, сопровождаемый женой Дон и младенцем Чангом, Дэвид Уинчем, старший сын нашего посла во Франции (бывшего профессора пасторского богословия сэра Альфреда Уинчема), гостит у своих родителей, направляясь на Восток, где он намерен вступить в дзен-общину. Во время вчерашней чайной церемонии Дэвид озвучил свои планы.
В ПРЕДВКУШЕНИИ
”Мы с Дон поженились на прошлой неделе. Через два месяца мы ожидаем своего первенца. Отец Дон, епископ города Бери, этого не одобряет. Он хотел, чтобы она завершила учебу, и был против усыновления нами маленького Чанга, ребенка нашего дзен-мастера”.
ГРАЖДАНИН МИРА
”Да, Чанг – это китайское имя; наш ребенок – гражданин мира. Отец Дон против мирового правительства. Он не понимает дзен, как не осознает важности ”пустого”, или неприсутствующего разума. Он считает, что людям следует работать; мы с Дон знаем, что достаточно лишь существовать”.
СЕМЬ
Таким образом, Дэвид, Дон и Чанг весьма комфортно существуют за счет налогоплательщиков. Я спросил, когда они рассчитывают отправиться на Восток. ”Через семь часов, семь дней, семь недель или семь лет. Для нас все это одно и то же”».
– Если это произойдет через семь лет, – произнес Филип, – вашему преемнику придется отдать им мезонин.
Действительно, мы больше не слышали ничего о походе на Восток; они с большим удовлетворением обосновались в лучшей гостевой комнате над Зеленой гостиной. Похоже, долгое вызревание божественной нематериальности могло произойти с не меньшим успехом в «Отель-де-Шарос», чем в сибирской тюрьме, – здесь, пожалуй, даже лучше, поскольку они не могли быть уверены, что найдут в этой тюрьме дзен-мастера, в то время как превосходный таковой имелся в Исси-ле-Мулино. Дон чувствовала себя усталой и не горела желанием заново созерцать дорожную мудрость. Дэвид сообщил все это Милдред Юнгфляйш, и она любезно передала это дальше. Ни я, ни Альфред не удостоились никаких объяснений, но, вероятно, предзнаменования указывали на длительный срок их пребывания у нас. Я купила колыбельку в стиле ампир, установила ее в Зеленой гостиной и наложила запрет на использование синей пластиковой в любой из занимаемых нами комнат. Это был единственный шаг, который я предприняла для утверждения своей индивидуальности.