– Пожалуй. Тем не менее ты не хотел бы такого счастья для Норти. Я молюсь о том, чтобы она вышла замуж за Филипа и угомонилась.
– Согласен. Я тоже не желаю ей такого счастья. Но я также не желаю ей выйти замуж за него, потому что если Норти это сделает, то, помяни мое слово, все равно не угомонится. Она продолжит свои сумасбродства.
– Альфред, почему ты так говоришь?
– Филип ее не удержит. Недостаточно фантазии и многого другого. Во всех отношениях он превосходит Тони Крейсига, однако не является его противоположностью. Как Тони Крейсиг не годился для Линды [103], так и Филип не подойдет для Норти.
– В известном смысле ты прав – оба они богатые, традиционные англичане, но, право же, это несправедливо по отношению к Филипу.
– Я его люблю, я просто говорю, что он неподходящий муж для Норти.
– К счастью, это не в нашей власти – они должны уладить это сами. Ты что, на старости лет начинаешь интересоваться людьми, дорогой?
– На старости лет? – Фальцет.
– Вероятно, это так. Ты раньше насмехался надо мной, когда я строила подобные предположения.
– Я интересуюсь нашими детьми и считаю Норти одной из них.
– Порой мне хочется, чтобы она была у нас одной-единственной. Нет, конечно, я так не думаю, но мечтаю, чтобы Дэвид и Бэз вошли в этот свой сложный период не в то время, когда у нас полно проблем. В данных обстоятельствах мы мало чем можем им помочь.
– Мы приютили Дэвида и его семью, обеспечили ему медицинскую помощь и все прочее. Бэзил появляется и исчезает, когда хочет, – что еще мы могли бы сделать? Думаю, хорошо, что мы заняты, это отвлекает от мыслей о них. Беспокоиться тут бесполезно, и у нас нет причин упрекать себя. Они просто страдают от болезни роста – ничего слишком серьезного.
– Нет, я упрекаю себя за то, что мы не послали их учиться в Итон. Если бы мы это сделали, они могли бы стать иными.
– Вряд ли. Итон выпускает такой же большой процент чудаков, как другие учебные заведения. В любом случае мы не были тогда достаточно богаты. Мы делали для них все, и нечего тут обсуждать.
– Мы должны благодарить судьбу за то, что есть. С каким нетерпением я жду дня Святого Андрея[104], чтобы забрать домой наших младших мальчиков. Вот они идеальны.
– Идеальны? – Снова фальцет.
– Я имею в виду, такие же, как все.
– Значит, быть такими, как все, идеально? Грейс сказала мне, что они не думают ни о чем, кроме джаза.
– Это фаза развития.
– Без сомнения, как и выкрутасы Бэзила и Дэвида.
– Мое мнение, что учеба в Итоне сведет к минимуму опасность подобных экстремальных фаз в случае Чарли и Фабриса.
– Unberufen[105], – произнес Альфред, и мы въехали во двор отеля «Дудевиль», где находилось итальянское посольство.
Глава 17
Слово «unberufen» прозвучало непривычно в устах Альфреда. То ли из-за возраста, то ли из-за нового статуса – он, похоже, смягчился. Год назад Альфред перевел бы наш разговор в машине на иные темы и не произнес бы «unberufen». Однако, когда на следующий день перед ланчем Кэти сообщила мне, что его лично вызывает по телефону Виндзор, я поняла, что его желание не сглазить было напрасным. Альфред как раз уехал в Компьенский лес отмечать Компьенское перемирие. Я ответила, что приму звонок сама. Без сомнения, случилось нечто неприятное, и напрасно я малодушно молилась, чтобы это оказалась моральная, а не физическая неприятность. Некоторое время на линии была неразбериха: «Алло, Виндзор… говорите, Виндзор…», во время которой в голове моей промелькнуло множество ужасных предположений. В тот момент, когда я услышала голос тьютора, явно недовольный, но не печальный, я приободрилась: значит, Чарли и Фабрис были по-прежнему живы. Тьютор сообщил мне, что мальчики уехали.
– Сбежали? – воскликнула я, пожалуй, слишком жизнерадостно.
– Люди в наши дни больше не сбегают. Хныкающий мальчик, которого стаскивает с почтового дилижанса младший учитель, остался в прошлом.
Я истерически рассмеялась.
– Нет, едва ли это можно так назвать, – продолжил он. – В любом случае побег – спонтанное действие, и оно может вызвать даже сочувствие. Это же был заранее обдуманный, организованный отъезд. Они попросили разрешения поговорить со мной после утренних занятий и объявили о своем отъезде, вполне вежливо, должен заметить. Потом все трое сели в «роллс-ройс», судя по всему, нанятый для этой цели, и укатили…
– Все трое?
– С ними был Валюбер.
– Ах, вот как! А они назвали какую-то причину?
– Причиной была еда – иными словами, никакой причины, поскольку, полагаю, еда у нас превосходная. Я сам ее ем. Они сослались на бедного маленького Билли, который в прошлом полугодии – вы помните эту трагедию – из-за нее якобы намеренно бросился в водослив плотины. Заявили, что возник выбор между групповым самоубийством и немедленным отъездом.
– Негодники! – Я подавила смешок.
– Едва ли мне нужно говорить вам, что я не смогу после этого забрать их обратно. Драма разыгралась на публике – учащиеся видели, как они уезжают. Похоже, они сделали остановку в Слау, чтобы Фабрис попрощался со своей любовницей и тремя детьми.
– Чепуха! – раздраженно бросила я. – Я слышу об этой любовнице из Слау всю свою жизнь – еще с тех пор, как в школе учились мои двоюродные братья. И о семерых женах короля Сиама, живущих за почтой. Типичные итонские байки.
– Не исключено. Я рассказываю вам только для того, чтобы вы поняли, как это действует на остальных учеников. Я не могу игнорировать подобное поведение.
– Да. А месье Валюбер знает?
– Еще нет. Я позвоню ему прямо сейчас.
– Только скажите мне, куда они поехали, хорошо?
– Не имею представления.
– Вы что же, их не спросили?
– Разумеется, нет.
Меня охватил гнев. За что мы платим этому типу? С невероятным легкомыслием он позволил этим детям, которых мы вверили его попечению, служа родине за рубежом, сбежать. Хорошо ему быть таким беспечным – он-то навсегда от них избавился. Мои же беды только начинались, но это, очевидно, оставляло его равнодушным.
– То есть вам больше нечего сказать?
– Боюсь, что нечего.
Я велела Кэти держать линию свободной, на случай если вдруг позвонит мадам де Валюбер. Вскоре я спросила ее:
– Что там с Норти? Я не видела ее сегодня утром.
– Она не спала всю ночь, возилась с котятами. Вроде бы у Мелюзины нет молока – слишком старая, вероятно, – поэтому приходится кормить их из пипетки. Бедная Норти старалась немного поспать, и я ее сменяла каждые два часа. Да еще один из них плохо сосет. По-моему, на линии мадам де Валюбер… это был голос ее дворецкого…
– Фанни, вы au courant [106]?
– Да, конечно. Этот идиот позвонил сначала нам. Я просто в ярости.
– Старый Тартюф! Вы когда-нибудь слышали нечто подобное?
– Это позор, Грейс. Я скажу Альфреду, чтобы ни пенни не платил за это полугодие.
– Мальчики никогда ему много не стоили – Сиги жил на посылки, которые я переправляла ему из Hédiard[107]. Негодяй! Спокойно звонит, дабы сообщить, что позволил мальчикам уехать, даже не взяв на себя труд выяснить, куда они направляются! Я думаю, их всех, бедняжек, в эту самую минуту убивает в тумане сексуальный маньяк…
– Надеюсь, что нет…
– Вы же знаете, что такое Англия, дорогая. А нельзя ли porter plainte [108]против школы?
– Что говорит Шарль-Эдуар?
– Он уехал в свой избирательный округ по случаю перемирия. А Альфред, как я понимаю, уехал в Компьен? Что нам следует сделать? Так ужасно думать, что эти дети совсем одни в Лондоне.
– Мы даже не знаем точно, поехали ли они в Лондон.
– Зная Сиги, я уверена, да. Кто будет их кормить?
– Мне очень хочется туда поехать и посмотреть, что с ними, – сказала я.
– Невозможно. Там, как обычно, туман. Вы разве не заметили, что нет английских газет? А здесь, только посмотрите, такой божественный день…
– В любом случае что толку, если я буду блуждать по Лондону, разыскивая их, подобно матери Томаса Беккета, не имея путеводной нити. Полагаю, нам лучше подождать и посоветоваться с нашими мужьями, когда они вернутся. Будем на связи. Давайте встретимся завтра и все обсудим. Надеюсь, к тому времени мы будем знать больше.
– Вы оптимистка, – произнесла Грейс. – Тогда à demain[109], если раньше не появится каких-нибудь новостей.
Однако во время чаепития она вновь позвонила.
– Ужасная досада, – сказала она, – я только что звонила отцу, на случай если он что-то знает, и конечно же, он накормил их всех ланчем в «Уилтоне». Безусловно, старик на их стороне – а как же иначе? Как все англичане, он и сам вечный школьник. Отец говорит, они съели все, что попало под руку. Дети показали ему меню всех трапез, которые были у них в это полугодие, – они сохранили его как pièces justificatives [110], – и, по его словам, непонятно, как они выдержали столько времени. Естественно, никакого упоминания о моих посылках. Это было хитро со стороны Сиги – путь к сердцу моего отца всегда лежал через его желудок.
– Негодяи! – воскликнула я, перенеся часть ярости с тьютора на мальчиков, что, как я заметила, сделала и Грейс.
– Что меня возмущает, – продолжила она, – так это его признание, что он дал им денег.
– Сколько?
– Он делает вид, будто не помнит, – мол, несколько фунтов. Насколько я знаю отца, у него при себе должно было иметься по меньшей мере фунтов пятьдесят, а насколько я знаю Сиги, он выманил их все. Во время ланча они были все