еще живы, хотя и ситуация хуже, чем если бы он с ними не увиделся.
– Разве вы не выяснили, где они остановились?
– Естественно, поинтересовалась. Отец ответил, что не у него. Уж он не станет доставлять себе никаких неудобств!
В это время в разговор вклинилась Кэти и спросила:
– Мы принимаем звонок из Лондона за счет вызываемого абонента?
– Да, – сказала я. – Это наверняка кто-либо из мальчиков. Я вам сразу же перезвоню, Грейс.
– Мама! – Это был Бэзил. – Слушай, ма, вот какое дело. Старина Чарльз, Фабрис и Сиги со мной.
– Бэзил, я так волновалась!
– Значит, тебе известно, что они покинули свой психушник?
– Да, их тьютор звонил сегодня утром, и, конечно же, мы с матерью Сиги пребываем в ужасном состоянии, терзаясь вопросом, что с ними.
– Я подозреваю, что ты решила, будто их кто-нибудь укокошил! Твоя способность к беспокойству превосходит все, о чем я когда-либо слышал. Но так или иначе, зная тебя, я подумал, что лучше облегчу твою душу. Они вполне живы, и никто им не навредил, пока во всяком случае.
– Что они собираются делать?
– Пуститься здесь во все тяжкие. Сейчас они отправились на эстрадное шоу, увидеть своего идола Янки Фонзи.
– У них много денег?
– Вот в этом ты вся, со своей старой буржуазной сущностью. Деньги! Разве ты не знала, что они не имеют значения в современном мире? В наши дни они есть у всех. Собственно, ребята, похоже, вполне прилично ими обеспечены, поскольку объединили сбережения Чарльза, деньги за фотокамеру Фабриса и то, что старый предок Сиги дал им прямо сейчас.
– Где они живут?
– Мой дедуля поселил их в одной хибарке, которой он случайно владеет.
– Тогда быстро назови мне адрес… у меня карандаш… Хорошо. Есть телефонный номер?
– Мне не велено его давать. Они не хотят, чтобы С.П. ворчали на линии, особенно Сиги не желает.
Я знала, что С.П. означает «старые пары», иными словами, нас и Валюберов.
– А они не боятся, что С.П. могут приехать и ворчать напрямую?
– Вообще-то нет. Считают, что наш отец слишком занят, мать Сиги беременна, отец Сиги не станет ронять свое достоинство, а если приедешь ты, с тобой они справятся.
– Да что ты! Позволь сказать тебе, Бэз, я редко была такой взбешенной.
– Это неразумно с твоей стороны, мам. Не понимаю, как ты можешь ожидать от ребят, что они станут по-прежнему терять лучшие годы жизни на этой старой фабрике болтунов.
– В любом случае, дорогой, с твоей стороны было правильно позвонить…
Альфред удивил меня, восприняв новость скверно.
– Не понимаю, почему ты расстроен из-за этого больше, чем из-за Дэвида и Бэза, – удивилась я. – В конце концов, те – интеллектуалы, гораздо более способные, чем младшие мальчики, и очень печально, что им вдруг взбрело в голову вести себя столь эксцентрично. Но вчера ты согласился, что это всего лишь фаза развития, болезнь роста. Так что и с остальными, вероятно, то же самое.
– Я меньше расстроился из-за Дэвида и Бэзила именно потому, что они умнее. У них есть дипломы. Когда они оценят бесперспективность своего нынешнего состояния, то смогут вернуться к более плодотворным занятиям. Кроме того, у них в головах кое-что есть. Мы можем досадовать на них за то, что они не следуют по тому пути, который мы для них наметили, но как человеческие существа они имеют полное право решать сами, чем намерены заниматься. Младшие же мальчики находились лишь на полпути своего обучения – и я не понимаю, как может когда-нибудь быть заполнен этот пробел в их образовании. Для их поведения нет философского обоснования; оно проистекает из безответственности. Ты знаешь, что я думаю по поводу образования.
Я видела, что Альфред, что бы он ни говорил, так же, как и я, рассчитывал, что магия Итона произведет двух типичных, достойных, если даже не особенно ученых молодых людей, и был как разочарован, так и озабочен этой новой вспышкой нонконформизма.
Приехали Валюберы. Шарль-Эдуар был в ярости, а Грейс, похоже, злорадствовала.
– Конечно, бедный Шарль-Эдуар злится на меня, что я была права. Как жаль посылать ребенка в Итон, когда мы могли бы держать его здесь, откармливать и отдать учиться к иезуитам на холм Святой Женевьевы.
– Моя дорогая Грейс, Сиги никогда бы не приняли в лицей Людовика Великого. Это школа для умных мальчиков. Нет. Я послал его в Итон за образованием, а не за назиданиями. У Сиги птичьи мозги, ты должна это признать. Я хотел, чтобы он был по крайней мере хорошо одетой птичкой с приличными манерами. Кроме того, я могу выдерживать его общество лишь в ограниченном объеме. Теперь он опять будет круглый год у нас на руках, если я не сумею убедить принять его в Ле-Рош.
– Если он убегает из Итона, то никогда не останется в Ле-Роше. Придется отдавать к иезуитам – ты должен сходить встретиться с настоятелем.
– Когда пойдете, не могли бы вы попросить его порекомендовать тьютора для наших двоих, – произнес Альфред. – Полагаю, нам придется поселить их здесь, где мы сможем за ними присматривать. Они сумеют, по крайней мере, получить хорошую базу французского языка, прежде чем начнут готовиться в Оксфорд.
– Поселить их здесь? – переспросила я, так же обескураженная этой перспективой, как и Валюбер. Мне казалось, у нас достаточно забот из-за святого дзен-семейства, каравана ухажеров Норти и внезапных появлений Бэзила и его рискованных афер.
– Что еще мы можем сделать? – воскликнул Альфред. – Та школа, которую называют исправительным Итоном для несовершеннолетних, могла бы их принять – но подумай, каких друзей они там приобретут!
– Тогда «Гэббитас и Тринг»?
Альфред обхватил голову руками.
Тут Грейс резонно заметила, что мы забегаем слишком далеко вперед. Мы должны забрать их из Лондона и той лачуги, что нашел для них мой отчим, вернуть их под свое влияние, а потом уж строить разные планы. Мы решили подождать до того времени, когда у них должна будет закончиться наличность, и тогда один из нас поедет туда и привезет их домой.
– Но как насчет вашего отца, Грейс? Если он продолжит их обеспечивать, то деньги у них никогда не переведутся.
– Рада сообщить, что сейчас он уехал из Лондона на охоту и будет отсутствовать по меньшей мере месяц.
Тогда стало очевидным, что именно меня делегируют ехать за ними. Единственной альтернативой этому был Валюбер, а он сам сказал, что слишком зол и непременно потеряет самообладание, когда их увидит. Слова «если приедешь ты, с тобой они справятся» издевательски звенели у меня в ушах, но выбора не оставалось. Я приняла на себя эту миссию.
Так мы все это спланировали для наших сыновей, надеясь исправить тот вред, который они себе нанесли. Нам не приходило в голову, что они откажутся подчиниться. Вскоре нам предстояло осознать свою ошибку.
Мы подождали до конца ноября, затем я послала им телеграмму с оплаченным ответом, попросив их пообедать со мной в отеле «Ритц» на следующий день. Они были достаточно любезны, чтобы принять приглашение. Альфред сказал, это свидетельствует о том, что они голодают и будут легко пойманы, как звери на снегу.
– Теперь они оценили свое положение. До них неизбежно станет доходить, что значит оказаться одним в Лондоне, без денег. Правильно, что мы выждали время.
В день Святого Андрея я прибыла в «Ритц». Когда я распаковалась и приняла ванну, у меня еще оставалось примерно полчаса до назначенной встречи. Заняться было нечем, поэтому я спустилась вниз, села на один из тех маленьких диванчиков под альковом, где регулярно усаживалась всю свою жизнь, и заказала бокал хереса. Не имея собственного дома в Лондоне, я всегда находила «Ритц» приятным, приезжая сюда на день или на пару ночей; это было место, где можно встречаться с людьми, оставлять посылки, писать письма или спрятаться от дождя. Он и сейчас, спустя годы, не изменился. Кружевные салфеточки все так же прикреплены к креслам шпильками, фонтан журчит, как и пятьдесят лет назад. Полы устланы толстыми коврами. И повсюду царит атмосфера роскоши и благополучия. Как и в парижском «Ритце», владельцы были достаточно умны, чтобы не менять убранство, спроектированное Ш. Мевесом, превосходным архитектором, нанятым С. Ритцем. Мне говорили, что покойная леди Колефакс однажды отказалась от заказа переоформить первый этаж, заявив, что было бы неправильным что-либо переделывать.
Я потягивала херес и размышляла о непомерной длине человеческой жизни и любопытных поворотах, какие она совершает, причем ход этих мыслей всегда навевало какое-то место, с которым я сталкиваюсь давно, с нерегулярными интервалами. Многих людей огорчает краткость жизни; меня же, напротив, поражает, как долго она длится. Чем дольше, тем лучше. Как я и надеялась, Париж излечил меня от проблем среднего возраста. Если порой я там тревожилась, то не чувствовала себя подавленной, скучающей или бесполезной, как это бывало в Оксфорде. Я справлялась с работой гораздо тщательнее, чем ожидала. Я не поцеловала президента, не погасила Вечный огонь, и даже, насколько знаю, не совершила никакой серьезной оплошности. Поскольку я не застенчива, а большинство людей, с которыми я встречалась, занимались ответственной, а значит, интересной работой, мне было совсем нетрудно общаться с ними. Филип поделился со мной парой полезных уловок. (Слова: «Я полагаю, вы очень устали, господин министр» «открывали шлюзы».)
Альфред имел несомненный успех с французами, что бы там ни утверждал Мокбар. Он больше соответствовал их представлению об англичанине – неторопливом, серьезном, неразговорчивом, чем сэр Льюис, который любил побивать их на их собственном поле. Все мои переживания касались только детей. Тревоги Альфреда были серьезнее. Он был обязан оказывать давление на французов, добиваясь создания Европейской армии, хотя сам к этому времени убедился в ее неприемлемости. Острова Менкье также по-прежнему доставляли ему много проблем. Однако министр, мистер Грейвли, был, похоже, вполне удовлетворен тем, как решались эти дела. Американцы уверили его, что с Европейской армией все в порядке. Он считал, что сам уже убедил месье Буш-Бонтана отдать острова и что сейчас их переход к Британии – лишь вопрос времени.