– Горячая новость! – Норти вошла с моим завтраком. – Бомба из Брума отгреб!
– Уже? А мальчики даже не пришли попрощаться?
– Дело в том, что он не взял их с собой. Вчера в клубе «Поп» возникла крупная ссора, и он уехал.
– Неужели? Что случилось?
– Это связано с рекламой. Понимаете, когда Янки увидел тех людей на главной улице – самый радушный прием, о каком он не мог и мечтать, – он подумал, что ему никогда так не везло. Янки рассчитывал попасть на первые полосы газет. Решил, что дедушка в такси придал всему этому ту изюминку, которую так любят журналисты; потом эти толпы, полиция, Альфред, отправляющийся на набережную (должна признаться, мне так хотелось сообщить об этом моему милому другу)…
– Если бы ты это сделала, Норти…
– Да, да, но я ведь не сделала. Так вот, Янки подумал, что мальчики гении, и, честное слово, Фанни, в определенном смысле так и есть. Тут надо отдать должное Сиги – ведь это он мобилизовал ту грандиозную толпу. Потом был аншлаг на велодроме, вероятно, каждый парижский тинейджер находился там, и доход побил все рекорды. В клубе Янки поздравляли с такими чудесными агентами, и он был очень доволен, постоянно подписывал дорожные чеки и раздавал их парням. Конечно, он не мог дождаться, когда увидит все это в газетах. Но вот настало утро – и quelle horrible сюрприз! Как ты знаешь, милый Эми и все его собратья направили свои усилия не в ту сторону – Янки мог бы с тем же успехом оставаться в Лондоне, по иронии судьбы, весь этот шум был отнесен на счет тех глупых старых островов. Его имя в новостях вообще не упоминалось – никаких фотографий Янки с ликующей молодежью, рекламный трюк с такси пошел псу под хвост. Было несколько строчек в разделе «Увеселения», где сообщалось, что он приехал в Париж и пел с балкона на авеню Габриель. Разумеется, появится материал в джазовых изданиях, но они и так всегда на его стороне, а на сей раз он рассчитывал на ежедневные газеты. Короче, Сиги сотворил чудеса, однако предупредил только джазовых журналистов, и все они находились в саду. Он совершенно не подумал сообщить другим – ему, конечно, и в голову не могло прийти, что на главной улице появится такая толпа. В общем, весь пар вышел в свисток. Янки сказал, мол, вот что бывает, когда имеешь дело с дилетантами. Он позвонил в Лондон своему прежнему агенту, который всегда на него работал, и как только тот прибыл, они отгребли…
– Норти! Это интересно и неожиданно! А как мальчики это восприняли?
– Лично я считаю, что им полегчало. Они уже начали понимать, что Янки весьма неприятная личность. И знаешь, Фанни, по моему мнению, они уже сыты по горло зарабатыванием себе на жизнь. Сейчас они признают, что бритвы были ужасно нудным занятием – кажется, будто ты заперт в каком-то адском месте, от которого болит голова. Чёс был бы занятием повеселее, но не с Янки. Он отвратил их от шоу-бизнеса, и им не очень понравились люди в клубе (кроме герцога, который великолепен). Они все были на стороне Янки и заставили мальчиков чувствовать себя людьми третьего сорта. А потом один из друзей по Итону пригласил их в гости, на молодежную охоту. Судя по всему, гостить в том доме одно удовольствие, потому что старички там знают свое место. В общем, мальчикам хотелось бы опять стать обыкновенными – они готовы все отдать, чтобы вернуться в Итон.
– Ну, об этом не может быть и речи… маленькие идиоты. Нам надо подумать, что можно с ними сделать… Вероятно, придется определить их в лицей Кондорсе, прежде чем они начнут готовиться к поступлению в Оксфорд. А пока наступают рождественские каникулы, и они могут поехать на эту их охоту. Ох, дорогая, ты не представляешь, какая гора свалилась с моих плеч!
За ужином в тот вечер мальчики вели себя прилично. Они оделись в смокинги, их волосы, которые раньше стояли дыбом, теперь были смочены водой и причесаны. Сами они были чистыми. Мальчики бросали на нас взгляды, которые я хорошо помнила по их раннему детскому возрасту. Они словно говорили: если все может быть забыто и прощено, мы опять станем вести себя хорошо. Называли Альфреда «отец» и просили его рассказать про Европейскую армию. Спрашивали меня, какие книги я прочитала; я буквально ожидала услышать: «Были ли вы недавно за границей?» – обычное начало беседы с малознакомыми людьми. В общем, были приветливы и внимательны по отношению к дяде Мэттью и обсуждали охоту, на которую собирались поехать. Его старое лицо светилось, потому что когда-то тот дом принадлежал его родственнику и он гостил там много раз.
– Кому он принадлежит теперь?
– Отцу нашего друга Бигля. После войны он сколотил девять миллионов.
– Как благословенный Жак Одино, – пробормотала Норти себе под нос.
– Правда? В Сэлли-Бедс надо быть начеку, когда охотишься на холме. Однажды Феллер чуть не изрешетил меня там. А где сегодня вечером ваш Фонзи?
Смущенные взгляды.
– Уехал в Москву, – сказала Норти.
– Зачем ему это? Мы с Пэйном закусывали в заведении, где обедают таксисты. У них нет таких мест, как у нас; это просто кафе. Пища вполне подходящая. Мы там разговорились с русским, он был недоволен своим правительством – вы не поверите, какие вещи он нам рассказывал. А молодой Фонзи – галантный парень. Он дал мне много своих пластинок, подписанных. Конечно, подпись ничуть их не улучшает – в том смысле, что ее все равно не слышишь, – но он, бесспорно, сделал это от души.
– Чем вы занимались сегодня, дядя Мэттью?
– После ланча мы пошли в музей. Видели куртку старика Фоша[135], много чучел лошадей и несколько картин сражений, которые нам очень понравились. Затем я вернулся сюда узнать, не намечается ли коктейльная вечеринка, но вас не было дома.
– Ох, да! Это же был национальный праздник, нам пришлось уйти.
– Не важно. Я все равно изрядно устал.
После обеда он сказал, что пора спать и лучше он с нами попрощается.
– Завтра нам рано вставать – я не буду будить тебя утром, Фанни. Знаю, что от тебя никогда не было толку до семи часов, а я хочу выехать в половине шестого. Огромное спасибо. Мы с Пэйном получили удовольствие.
– Приезжайте еще, – улыбнулась я.
Все трое мальчиков получили приглашение погостить в Буадормане. Перед их отъездом я собрала в кулак всю свою храбрость, чтобы провести так долго откладываемую беседу с Фабрисом. Это был момент, которого я всегда страшилась, ведь мне предстояло рассказать ему, кто был его отцом. Он знал, что его матерью была моя кузина Линда, и, наверное, считал, что его отцом был ее муж Кристиан Тэлбот, чью фамилию он носил. Фабрис никогда не видел Кристиана и не проявлял к нему никакого интереса, и поскольку не задавал вопросов, я не поднимала эту тему.
– Фабрис, дорогой, сейчас тебе шестнадцать лет…
– Да.
– То есть ты совсем взрослый. Фактически теперь ты самостоятельно распоряжаешься своей жизнью, ты уже не ребенок. Полагаю, я могу поговорить с тобой откровенно.
– Если это выговор, не лучше ли мне позвать Чарли?
– Нет. Выговор не делают в присутствии третьих лиц. Я просто хочу побеседовать о твоих родителях. Я ведь говорила тебе, что твоей матерью была моя дорогая кузина Линда.
– Да. А моим отцом был сын этой старой женщины, к которой мы едем в гости.
– Да, но как ты узнал?
– Мама! Конечно же, я знаю с девяти лет – с того самого момента, как впервые увидел Сиги в Истерфилдсе. Он слышал, как няньки рассказывали друг другу, когда думали, будто он спит.
Я опешила. Такие же эмоции переполняют матерей, которые обнаруживают, что их дочери с самого детства знают, откуда берутся дети. С одной стороны, хорошо, что мне не пришлось пускаться в долгие объяснения. С другой – я все-таки огорчилась, что Фабрис все годы скрывал это от меня.
– Значит, Сиги, – вздохнула я. – Ладно. Так что, дорогой, будь приветлив со своей бабушкой.
– Тогда она сможет усыновить меня и оставить мне кучу денег?
– Какой же ты бесчувственный…
Но я понимала, что молодые люди часто напускают на себя бесчувственный вид, поскольку на самом деле они очень ранимые.
– Сиги думает, мы сумели бы организовать синдикат по выуживанию из нее всего, что удастся, – продолжил Фабрис. – Она может занять в нашей жизни место Янки.
– Удачи вам! – усмехнулась я. – Полагаю, герцогиня в состоянии о себе позаботиться, так же как и Янки. Вы, мальчики, не так умны, как вам кажется.
– Ошибаешься, мама.
Они прогостили в Буадормане неделю и вернулись в прекрасном настроении, отлично проведя время. Одино каждый день водил их на охоту, а Жак Одино, державший в ближайшем аэроклубе небольшой самолет, позволил им прыгать из него с парашютом. По вечерам они слушали, с настоящим, непритворным интересом, бесконечные рассказы герцогини о ее семье и истории Буадормана. Они делали записи эпизодов, подходящих для включения в свето-звуковое шоу и другие представления для туристов, которые планировали выпускать там следующим летом. Жаку Одино предназначалось заниматься техническими деталями, Сиги предстояло стать агентом по рекламе в Париже, тогда как наши мальчики, в сотрудничестве с Бэзилом и Дедулей, должны были обеспечивать бесконечный поток британцев. Прекрасному Буадорману было явно предначертано однажды стать французским Вобурном[136]. Поскольку эта деятельность едва ли могла навлечь на мальчиков неприятности и легко сочеталась с учебными занятиями, я радовалась. Жак Одино, молодой и энергичный, похоже, за одну неделю оказал на них гораздо больше влияния, чем мы с Альфредом за всю их жизнь. Они только о нем и говорили. Он заявил, что они должны очень усердно трудиться и сдать все экзамены, которыми донимают современного ребенка. Затем он возьмет их в свой бизнес, и они будут счастливы. Что же касается герцогини, то, по словам Валюбера, она призналась, что Фабрис оправдал ее ожидания. Увидев дядю Мэттью, она сразу поняла, что семья bien[137]