— Нет?
Вот я так и знала, что что-то тут не то.
— Олег хотел только приставить следить за тобой своих людей, — шепотом отзывается Эльза. — Я… Я не хотела, чтобы вскрылся… Он. Это… Это добьет Олега.
Сейчас она неожиданно выглядит бледной и уязвимой. Неужто не только папины деньги её волнуют? Или все дело в том, что ей не хочется потерять кошелек, к которому она присосалась?
Значит… Значит, папа меня видеть не хочет на самом деле. Значит, папа злится. По-прежнему. Приставить слежку — так мило с его стороны, знак того, что он не окончательно на меня положил, но и все. Все? Серьезно? Я не имела права знать? Его содержанка дежурила у постели, а мне такой чести оказано не было.
Эту яростную обиду я выдыхаю через нос. Не сейчас, Соня. И наверное — не в этой жизни.
Перед тем как войти в палату, Эльза стучит и замирает. Как вышколенная секретарша перед тем как войти в кабинет босса.
— Войдите, — раздается суховатый голос моего отца.
И все же я рада, что он может говорить… И что он живой…
Когда мы заходим — рядом с отцом, сидящим на кровати спиной к двери, суетится врач. Прям издалека видно, как он старается отработать полис, оплаченный отцом в этой клинике.
Отец поворачивается к двери и, кажется, столбенеет при виде меня. Интересно, а это считается за нервное потрясение? А то, может, мне не стоило?..
— Пойдите вон, Андрей, — резко бросает отец, явно обращаясь ко врачу. — Зайдите попозже.
А взгляд, немигающий, прямой, не отрывается от моего лица. Давно не играла с папой в гляделки.
Врач испаряется. То ли это какой-то не очень высоко стоящий на карьерной лестнице врач, то ли с моим отцом все относительно в порядке и настаивать не принципиально, то ли этот Андрей уже успел уяснить — мой отец не любит, когда с ним спорят. Даже когда он принципиально не прав.
— Лиза, сдается мне, ты конкретно зарвалсь, — холодно произносит папа, — кто разрешал тебе вообще разговаривать с Софией?
Я вижу, как вытягивается в струнку Эльза. Как сжимает руки за спиной. Вот значит как… Ей со мной и разговаривать не позволено?
— Прости, — хрипло выдавливает Эльза. — Я отвечу.
— Бесспорно. — Отец все также смотрит на меня. — Оставь нас, Лиза. С тобой я позже поговорю.
Занятно. Эльза — колкая язвительная Эльза, с заоблачным самомнением и длинным носом, сейчас разворачивается и пулей вылетает из палаты. Я успеваю заметить её побелевшие скулы и темные от страха глаза.
Так вот как выглядят отношения Верхний-Нижний в реальности.
Тишина. Между мной и отцом сейчас стоит тишина. Плотная и вязкая.
— Деньги кончились, София? — прохладно интересуется отец.
Прелестно.
— И тебе с добрым утром, папочка, — устало откликаюсь я, окидывая взглядом палату. Хорошая такая комнатка, просторная. Рабочий стол в углу, но он пустой. Видимо, в этот раз взять работу с собой в больницу папе не позволили. Ну, инфаркт — дело не шуточное.
— Пришла извиниться? — отец приподнимает брови.
— Пришла спросить, как ты, — я качаю головой. — Извиняться… Нет, я не буду извиняться.
На самом деле, насколько я знаю своего отца — на этом наш с ним разговор мог и закончиться. Наиболее вероятный вариант развития событий — на меня рявкнут “ну не будешь извиняться и иди вон дальше”, и все. Отец всегда намертво стоит на своем.
Но он смотрит на меня молча, почти не моргая и ничего не говоря.
Я тихо вздыхаю, прохожу к столу в углу, встаю у него, прислоняясь бедрами к краю столешницы.
— Так как ты, папа? — ровно повторяю я.
— Живой, — наконец кратко откликается отец.
Ничего иного я от него не ждала. Минуты собственной слабости он терпеть не может.
— Я очень рада, — на самом деле улыбнуться ему мне не просто. Потому что вообще-то этому мешает обида. Очень-очень много обиды, если уж мы заговорили об этом.
— Я тоже рад, что ты жива, Соня, — вдруг негромко произносит папа, на долю секунды прикрывая глаза. И видно, что эта откровенность дается ему непросто. Ничуть не легче, чем мне моя улыбка. А я снова вспоминаю, когда именно его прихватило. После моего ухода. Не позже даже. И снова щемит виной. Но… Но что мне было делать? Ехать к Баринову? И… Откуда я знала вообще? Может, если бы знала — попыталась бы остаться и поговорить, но…
— Была бы ты чуть помладше, серьёзно, взял бы ремень и прошелся бы по твоей заднице, София, — тяжело замечает отец, тем временем. — Куда тебя унесло? Ночью? Да еще и полуголую?
Как запоздало он об этом подумал. Сначала "убирайся из моего дома немедленно", а сейчас "куда тебя унесло". Эту мысль я сглатываю. Эта мысль точно приведет к скандалу, которые папе не полезны. Но все-таки чего он ждал? Что я побегаю и вернусь? Ну… Такой себе вариант…
— Тогда я об этом особо и не думала, — я чуть опускаю взгляд, собираясь с мыслями для адекватного ответа отцу. — Просто шла, хрен пойми куда… Потом… Мимо ехала Марина Петрова. Я живу у неё.
Отец морщится, то ли от "хрена", то ли от упоминания Маринки.
— Ты хоть понимаешь, сколько всего с тобой могло случиться? — тихо произносит он.
О да, я понимаю. Но в общем и целом, ничего хуже группового изнасилования, наверное. Хуже только было бы, если бы убили. Так что был выбор между одним обещанным однозначным изнасилованием и другим — которое могло и не случиться. Моя монета упала на ребро — меня нашел Дягилев.
Даже думать о Вадиме под взглядом отца стыдно, неловко и неудобно. И я краснею, почему-то, хотя — папа же не в курсе, о чем я думаю, так чего мне париться-то?
— Ну хоть за что-то тебе стыдно, — отец чуть щурится. Ой, не так он меня понял, ой, не так.
Знаете, мне, наверное, тоже не помешали бы извинения. Но, разумеется, никакой речи о них не заходит.
Папа не из тех людей, кто признает свои ошибки. Либо ты принимаешь его таким, какой он есть, либо нет — не принимаешь. В этом плане он тут совершил большой шаг в мою сторону, вообще хоть как-то очертив, что он за меня переживал. Не так уж много, на самом деле. Мне не хватает. Но это не важно, не буду же я приставать к нему сейчас с утюгом: “Извинись передо мной, папа, немедленно”. Вот это точно та нервная нагрузка, которая папе сейчас ни к чему.
Черт, вот почему я не могу быть той самой поганой дочерью, которая может просто взять и исчезнуть, потеряв с семьей все контакты.
— Позови, пожалуйста, Лизу, София, — негромко произносит отец.
Вот и поговорили. К чему пришли? Ни к чему не пришли.
Вернулись к тому, что даже со своей содержанкой ему есть о чем поговорить, а со мной только о чем помолчать.
Ладно, значит, я могу хоть пройтись по дому и забрать остатки своих документов, а там…
Думаю все это, старательно оттесняя на задний план все мысли о том, что будет, если я вернусь к Маринке. Долго, конечно, так продолжаться не может. Мне придется найти какое-то другое жилье. Общежитие в универе посреди года не дают, а на стипендию квартиру не снять, придется искать работу… Значит, трудовую и санкнижку все-таки надо прихватить.
Нет, никакой мысли нельзя допускать о том, чтобы снова связаться с Вадимом. Я не могу. Не имею права по-прежнему. Ну, была у на с ним одна ночь и что дальше? Ничего из этого не вытекает, кроме моего личного безумия.
Но устраивать отцу нервную встряску такого рода я не могу. А когда он выпишется — скрываться от него станет еще сложнее. Но… Может быть, хоть пару встреч… Если Вадим захочет…
Когда я сжимаю пальцы на ручке двери, меня догоняет невеселый голос отца.
— Возвращайся домой, София. Хватит маяться ерундой.
Замираю, стискивая в кулаке чертову ручку.
— Я не собираюсь возвращаться к Баринову, папа, — тихо произношу я. — Поэтому, лучше я как-нибудь сама.
— Лучше ты вернешься домой, и я не буду дергаться на тему того, где ты и все ли с тобой в порядке, — обрывает меня отец. — Возвращайся домой, София. И давай завяжем наш конфликт на этом.
Завязать…
Завязать не так уж и просто на самом деле, претензий не так уж много, но они ого-го какие большие. Но… Я же знаю, что большего шага к примирению папа не сделает. Только этот.
— Хорошо, папа, я вернусь, — после короткой паузы произношу я. — Только ни о каком возвращении к Баринову ты речь заводить не будешь.
— Я понял твое условие, Соня, — ровно откликается папа. А вот это уже уступка!
Эльза в палате отца задерживается почти на полчаса. Я не слышу, о чем они говорят, — у отца нету привычки повышать голос, и сама Эльза не орет во все горло. И вообще от неё не слышно ни звука.
Выходит она с красными от слез глазами и вполне очевидно растрепанная, но с едва заметной улыбкой на губах.
Честно говоря, я не хочу спрашивать. Совершенно не хочу. Потому что есть у меня ощущение, что за волосы-то её действительно оттаскали… Эти высокие Тематические отношения. Не все о своем отце я хотела знать, это точно.
И… Слегка страшновато даже, потому что… Вадим тоже так делает?
Впрочем, я об этом уже не узнаю.
Требование отца вернуться под родную крышу ставит крест на надежде увидеться с Вадимом хотя бы еще раз. И хоть умри от тоски, но с этим приходится свыкнуться.
Так думаю я до того, как уже в отцовском доме, в своей спальне, под подушкой своей кровати я нахожу белую маску, в которой я была на вечере с Вадимом.
И записку: “Завтра выходи на пробежку в то же время”.
И…
Вот как он вообще это провернул?
26. Искушения и наказания
Честно говоря, я тону в нем как в зыбучих песках.
Нет никакой рефлексии, я не бегаю весь вечер, заламывая руки и сомневаясь, стоит ли мне решаться на этот безумный шаг.
Стоит.
Кто его знает — сколько еще шансов с ним мне подвернется. Все это прервется в один момент. Папа выпишется, и даже вот о таких встречах украдкой придется забыть.
Полночи я валяюсь без сна с пустой головой и пялюсь в потолок собственной комнаты.